150 моих трупов

Уайт-Смит Нелл

Двое их посреди вагона. Разнополые.

Увидев мимолётно, я рефлекторно пригляделся, и, почувствовав эту мою внимательность, Инва раскрыла их обоих как железные лепестки механических роз. Мужчина привлёк к себе партнёршу и тут же отпустил вовне. Широко, открыто, ярко, словно алый шёлковый шлейф по ветру. Отвечая, она единым, естественным, лёгким движением вошла во вращение. Взметнулись дерзким пламенем рыжие волосы, обнажая её бледное точёное лицо. Руки раскинулись резким росчерком от плеч и до самых кончиков тонких, словно сплетённых из лунного серебра, пальцев. Очертились еле заметным плотным узором мускулы, приподнялась на вздохе грудь, и нашёл, нашёл звонко, точно, остро мои глаза её холодный, искренний до

самых последних пределов, до самой прозрачной глубины сердца, взгляд. Она отвернулась, продолжая кружиться. Показывая мне мягкую линию шеи и плеч, небрежное изящество обнажённой спины. Динамика её движения сверкала вдохновенной чистотой. Я смотрел на это жадно. Так, как я созерцал бы танец собственной свободы. Какая-то странная горькая честность перед самим собой. Какая-то беспокойная истина в переливчатом цвете её глаз. В истории, рассказываемой движением летящих по воздуху рыжих кудрей. Терпкий горький огонь в каждом движении ресниц. Я смотрел.

Тело женщины закончило оборот и снова пришло в объятия мужского трупа, тот ловко скинул её на одну руку, она прогнулась, оба замерли, и это стало завершающим движением танца. Я всматривался внимательно, но не нашёл шероховатостей в исполнении, и мнения своего об этой импровизации Инве не высказал. Как и замолчал нарушение режима транспортировки.

Она не ждала от меня оценки. Женщина развела тела по полкам, присоединив к остальной части груза. Поднялась в полный рост. Размяла ноги. Инву я всегда знал как хорошего опытного оператора. Мы имели примерно одинаковую квалификацию. И она тоже находилась на этом дешёвом назначении. С плохими вагонами. Дрянными камнями – источниками связей. Значит, что-то вынудило её. О причинах мы никогда не говорили. И не будем говорить. Я подумал о часах. Коснулся их мысленно.

Лучшие доли. Лучшие назначения. Сияющие чистотой новые саркофаги, без трещин, царапин. Мощные камни в них. Многоуровневые гермохранилища с правом полной импровизации. Собственные исследования. Высший уровень конфиденциальности. И высший класс вспомогательного оборудования. Всё это существовало. Одновременно реальное и несбыточное. Нам нельзя туда. Даже подать заявку. Я не один, а вдвоём нас туда не пустят. И я туда не хотел.

Поезд качнуло. Вагон подпрыгнул. В бок, словно кувалдой, ударил мощный порыв ветра. Песок нёсся, как безумный, там, за пределами состава. А поезд аккуратно пробирался сквозь дряхлую ночь. Словно боялся её порвать.

Я надел вторую перчатку. Вступил на дежурство. Положил пальцы на связи, тянувшиеся по гермохранилищу от заключённого в саркофаге камня. Мягко скользнул по ним. Почувствовал ритм биения ста шестидесяти двух сердец. Несколько циклов мы держали их вместе с Инвой. Потом женщина отпустила. Села на стол дежурного. Стала набивать табаком трубку.

Я отошёл в противоположную часть вагона. Встал там. Время потекло.

Наш груз составляли сто шестьдесят два тела. Мы везли его в возводящийся город Низкий Ветер. Объект далеко отстоял от заселённой части мира. Так далеко, что значительный отрезок пути мы проделаем по рельсам, оставшимся ещё с довоенных времён. С прошлого мира.

Груз необходим для инициации производственного цикла и старта ликрообращения в будущем городе. Он стандартен. В него входят тела, в совокупности имеющие все известные ликровые признаки. Набор. Такие заказывали довольно часто. Сейчас много закладывали городов. Много строили.

Ликра – важнейшая физиологическая жидкость для всех механоидов, механизмов и големов. Она способствует поддержанию в нас жизни, передаёт информацию и, частично, питает нас. Без ликры, несущейся по венам домов, немыслим город. Её главная особенность – способность к насыщению, то есть к изменению химического состава в зависимости от организма, где она находится.

Но эта же чудесная особенность является главным препятствием

к её удобной транспортировке. Ликру нельзя слить в некие контейнеры и перевезти там: если контейнер будет неживым организмом, то она распадётся, а если живым – изменится. Единственная отмычка к этому парадоксу – транспортировка в фактически мёртвых телах, где искусственно поддерживается обмен веществ.

Достаточная насыщенность сети города ликрой позволяет ему принимать у себя механоидов и големов. Некоторые из них имеют редкие собственные признаки ликры; к ним, соответственно, нужны противоположные, для того чтобы чистить ликру. Чистка ликры – это важнейшая операция в нашей жизни. Без неё мы очень скоро умрём от внутренней интоксикации организма. В этом есть определённая метафора – мы не можем жить в одиночестве. Нужен ещё кто-то. И не простой. Нужен ещё кто-то, подходящий внутренне именно тебе. Иначе ты умрёшь.

После войны заводы и добычные компании хотели закрепиться на земле. Занять разработки. Новые поля. Ходили слухи, мол, рельеф изменился так сильно, что малахитовые жилы сами выходили на поверхность. Обман. Но всё же после войны добыча полезных ископаемых стала гораздо более прибыльным делом.

Мир снова сотрясался в золотой лихорадке. В угольной лихорадке. Алмазной. Всё больше и больше добывали войры. Каждый, у кого оказалось достаточно средств, мог начать добычной бизнес.

Население мира ещё не достигло довоенной отметки. Даже близко. Но однажды всё вернётся, и тогда на месте нынешних тощих разработок вырастут великие города. Время экспансии завершится, и тот, кто успеет занять место под солнцем, получит будущее в свои руки.

Потому каждое крупное предприятие смотрело вглубь пустошей. Туда тянуло свои железные руки. Возводило собственные города. И требовало для них наборы трупов.

Мы возили. Всё дальше. Всё больше суток в пути. Больше времени вне города. Больше спокойствия. Нам двоим нельзя слишком долго оставаться на виду. Тихое тиканье в кармане. Нежное. Мы вместе. Это – преступление. Центр знал о моей квалификации. Знал, что я могу требовать лучших назначений. Ему это не нужно. Именно поэтому я никогда не смогу сделать законной свою связь. Меня держали на моём месте. И Инву тоже держали. Мне неизвестно как.

Но, бесспорно, причина у Инвы серьёзная. Ещё сложнее моей. Она останется с грузом в пункте назначения. Будет жить в тысячах километров от ближайшего живого города. С градостроителями. В бесконечных песчаных бурях. Даже без межей. Останется вплоть до запуска производства мяса. На три года. При невезении – на пять лет или даже семь лет. Это её выбор. Желание. Значит, её причина стоит того. Я хотел ей счастья.

Моя напарница раскурила трубку. Так прошло какое-то время. Затем она ушла. Я остался дежурить. Время продолжало течь сквозь и мимо меня. Буря усилилась. Я начал физическую профилактику пролежней. Поднимал одно за другим тела. Совершал необходимые физические упражнения. Это можно делать разным образом и в разном порядке. Большинство операторов предпочитало поднимать по десятку. Быстрее разделываться с рутиной и через три часа повторять снова. Я отрабатывал строго по одному и заканчивал ровно к концу смены, постоянно занимаясь при этом оперированием. Это стало настолько привычно, что я уже не замечал, что делал.

Когда я закончил пятнадцать, вошёл Онвар. Подождал, пока положу очередного. Глаза беспокойные. Подошёл ближе. Выждал. Потом решился:

– Эй, я хотел спросить, ты прикроешь меня, если я буду делать также, как она?

– Ты не умеешь танцевать.

– Нет, ты не понял, я говорил об использовании тел!

Наше ремесло для Онвара не основное. Парень выучился делу наспех. Хотел использовать навык в какой-то другой профессии. Он понимал не всё.

Поэтому я объяснил:

– Тело другого механоида – мозг твой. Твой мозг не умеет.