150 моих трупов
Шрифт:
– Но ведь… – Он осёкся. Взгляд потух. – Ладно, я, кажется, понял тебя. Да… я, кажется, понял. Прости. Не сердись.
Он принялся думать. Наверное, о том, где бы получить нужную практику.
Я помог:
– Подумай, что ты умеешь. В чём мастер.
Онвар посмотрел на меня с радостью. Она свернулась во взгляде быстро. У парня судорожно дёрнулся кадык. Мышцы гортани напряглись. По этим движениям легко заметить, что он действительно понял мои слова. Его чуть не вырвало от какой-то приятной до этого мысли. Он хорошо умел только быть любовником. Но ему нужна практика. Значит, он должен её получить. Его дело.
Парень
– А можно мне сделать пару тел? Присмотришь?
Я отдал знак согласия.
Радостный, Онвар зашёл за стол. Сел. Затем надел перчатки. Натянул на них сетку. Это – специальная клетчатая ткань. Нужна для того, чтобы следить за передвижением пальцев. Смотреть на руки нужно через линованное стекло в столешнице. Это облегчает выполнение многих стандартных положений. Помогает разучивать новое. Сложное. Но не даёт следить при этом за телом. Поэтому – долго. Нужно часто поднимать глаза. Есть разновидности столов, где смотровое стекло расположено вертикально. В них этой проблемы нет. Моя школа таких не одобряла. Считалось, что необходимость поднимать глаза тренирует мышечную память.
Онвар начал. По незнанию взял рыжую, которой танцевала Инва.
– Ой, как горячо! Риррит, давай проверим её – я боюсь, что, может быть, у нас здесь вирус!
– Нет.
Парень открыл рот. Хотел поспорить. Не стал. Вернулся взглядом к столу. Интуитивно взял второй труп из импровизации Инвы. Но отпустил. Взял третий. Не комментировал. Я запомнил это. Онвар – пассивный телепат. Может, третий класс. Может, развивает способность с нуля. Я пригляделся. На щеке дрогнул мускул. Подавил улыбку. Да. Учится. Хорошо.
Я стал следить за его работой. Положил руки на связи для контроля. Онвар плохо чувствовал тусклые связи. Работал только с основной. Часто дёргал. Тащил. Агрессивно. Перегружал. Я сбил его на две боковых. Онвар не удержал. Потерялся. Я перехватил тело. Травмировать груз недопустимо. Это не наши материалы. Не Центра. Уже чужие.
Поезд покачнулся. Снова сбавил скорость. И стал набирать. Скрежет стал слишком громким. От сердца поезда по связям прокатилась цветастая эмоциональная волна. Прорвалась через металл гермохранилища. Почему? Настолько мощный энергетический всплеск свидетельствовал о серьёзной патологии камня. Она пагубно повлияла на наши внутренние связи. Я скинул Онвара с них и положил тело. Закрепил. Сосредоточился. Ждал плохого. Я оказался прав.
Возник импульс. Сверхсильное возмущение от камней. Через металл. Через гармонику самоцветного сердца, мои перчатки и в тела. Я встал в контроль намертво. Предотвратил повреждения. Свёл их к нулю. Не совладал. У тел одновременно открылись глаза. Распахнулись в серую толщь потолка бессмысленные чистые хрусталики. Поезд дёрнуло. Сильно. Потом стало тише. Будто спокойно. Словно буря улеглась. Ложь.
Онвар принялся за другой труп. Не заметил всего произошедшего. Он весь вспотел от перенапряжения ещё при работе с первым. Я отдал ему знак окончания практики. Визуально и на уровне связей. Он не заметил. Пыхтел. Глядел в стекло. Я выкинул его из поля.
– Эй, ты что? – Он поднял на меня глаза. Из носа текла кровь. – Риррит, почему ты так смотришь на меня?..
Удар. Мощный. Пробрал весь поезд. Волна распространилась мгновенно. Я услышал страшный шум. Казалось, я нахожусь
В этот момент контроль почти сорвался. Ударная волна прокатилась хлёстко, ввергая меня в беспомощность. Нагрузка мгновенно и многократно увеличилась. Я направил все силы на то, чтобы сохранить сосредоточенность. Стремясь сократить возможные повреждения внутри груза, я вынужденно сбросил часть тел с контроля. Удержался в нескольких. Оценил размер дополнительной нагрузки и создал новую арку баланса. Но вернуться контролем в остальные тела оказалось слишком тяжело. По опыту я определил, что причиной, скорее всего, служит дефект перчатки. Левой.
Я сделал вздох. Глубокий, длинный, забирая воздух всеми грудными клетками, что сейчас принадлежали мне, и на выдохе перенёс всю полноту нагрузки на правую руку. Моя собственная личность размылась. Почти перестала существовать. Только где-то далеко в памяти, как в мутной воде, поблёскивала мысль: продержаться до возвращения остальных и уходить. Продержаться и отступить назад. В небыль. В странное рыхлое одиночество, так непохожее на эту яркую сосредоточенность. Чистую, как острый ланцет.
Очень скоро я чуть ослабил контроль, выделив визуальную составляющую в одном из тел. С момента удара прошло совсем немного времени, может две или три секунды, и сейчас катастрофа ещё разворачивалась. Ещё проглатывала нас, отправляя в своё, полное боли и страха, чрево.
Бросило влево. Под действием силы удара вагон накренился. Крен рос всё больше, пока вагон не упал набок, ныряя в объятия бури, но даже после этого его продолжило тащить. Там, за боками вагона, песок набросился на тело поезда и теперь желал растворить его в себе, растереть наши кости и плоть в порошок. Развеять прах в неистовом беге над бесплодной землёй. Я почувствовал удар в район виска. Освещение вагона померкло. Скоро свет вовсе погас.
Вагон всё тащило по камням пустошей, но скорость падала, паника в сердце локомотива затихала, сменяясь болевым шоком. Чувством неискупимой вины. Холодным тихим ужасом. Это случилось. Это случилось наяву. Локомотив допустил ошибку. Ошибка обернулась трагедией. Кто-то погиб.
Мы почувствовали ещё один удар. Совсем мягкий, больше похожий на соприкосновение. Вагон замер. Я отпустил контроль ещё немного. Вернул себе осознание личности. Быстро проверил тела, убедился, что груз не пострадал. Начал медленно отпускать трупы, оставляя за собой лишь самое необходимое. Привыкал опять к тому, что я состою только из одного комплекта внутренних органов и конечностей. Мой контроль отползал от тел, как уходит восвояси приливная волна.
И вот я остался один. Вокруг бились сто шестьдесят два немного чужих сердца.