1612. Минин и Пожарский
Шрифт:
С замирающим сердцем Лыков двинулся вперед, топча сапогами подтаявший мартовский снег, перешагивая через тела убитых поляков, скошенных пушечной картечью. Не доходя до частокола шагов тридцать, Лыков остановился. В этом месте убитые поляки и боярские слуги лежали особенно густо, мертвецы буквально громоздились один на другом. Всюду на снегу алели большие лужи крови. Тут же валялись оторванные ядрами головы, руки и ноги. Глядя на это побоище, Лыков мрачно теребил свой длинный ус.
Вот над частоколом показались плечи и головы сразу нескольких стрельцов, которые помогли перебраться через это заграждение статному воеводе в распашном панцире,
Когда предводитель восставших приблизился к Лыкову, тот не смог сдержать удивленного возгласа. Он сразу узнал князя Пожарского.
– Здрав будь, князь! – сказал Лыков, подняв правую руку в приветственном жесте. – Опять Господь свел нас с тобой лицом к лицу.
– Привет тебе, боярин! – ответил Пожарский, уперев руки в бока. – А ты исхудал, как я погляжу. Не иначе, от забот и трудов во благо польскому королю, а? – Пожарский усмехнулся. – Или харчей у вас в Кремле на всех не хватает?
Лыков нахмурился. Он снял свой шлем с острия пики, водрузив его себе на голову. Пику Лыков воткнул в истоптанный окровавленный снег.
– Удивительно мне видеть тебя, боярин, в воинской справе, – тем же насмешливым тоном продолжил Пожарский. – По словам полковника Горбатова, во время сечи его стрельцов с татарами Кантемир-мурзы ты, боярин, от опасности пятки смазал, улизнул тихо и незаметно. Что же тебя ныне сподвигло на сечу, да к тому же в таких невыгодных условиях?
– Хватит зубоскалить, князь! – огрызнулся Лыков. – Все едино московской голытьбе нас не перемочь! Под стягами у Гонсевского не одни только поляки собраны, есть в его полках и венгры, и немцы, и французы… Все воины у Гонсевского храбры и опытны, не то что посадское мужичье, которое и военного строя не знает. Опять же к Гонсевскому скоро подмога подойдет от короля Сигизмунда. Вот я и предлагаю тебе, князь, переходи-ка со своими людьми на нашу сторону. И ты, князь, и стрельцы твои получите щедрое вознаграждение, а после воцарения в Москве Владислава все твои люди получат земельные наделы. Ты же, князь, в Думе заседать будешь, я могу это устроить, видит бог. Что скажешь, князь?
– Не люб мне Владислав, боярин, а стрельцам моим и подавно, – промолвил Пожарский, устало переминаясь с ноги на ногу. – Я не присягал Владиславу и ратники мои тоже. Народ московский не желает унии с Речью Посполитой, в этом московлян поддерживают служилые и посадские люди в других городах Руси. Вас, подписавших договор с Сигизмундом, всего-то кучка, боярин, а против этого договора выступают многие тысячи людей в городах и весях. Тушинские бояре и атаманы – и те заодно с нами. Патриарх Гермоген в своих воззваниях призывает народ спасти Москву от засилья поляков-католиков. Я сам читал одно из посланий Гермогена, потому и пришел сюда со своими ратниками, чтобы воевать с Гонсевским и сворой его приспешников.
Лыков помолчал, вглядываясь в суровое лицо Пожарского, покрытое темными пятнами от пороховой гари.
– Жаль, князь, что не удалось нам столковаться, – с тягостным вздохом проговорил он. – Твое упрямство и неразумие обернутся новыми потоками крови. Я же всей душой за то, чтобы русские люди прекратили наконец эту братоубийственную войну.
– Клин клином вышибают,
Повернувшись спиной к Лыкову, Пожарский широким шагом направился к частоколу, над которым торчали головы его стрельцов и длинные вороненые стволы пищалей.
Лыков не утерпел и крикнул вслед Пожарскому:
– Кто же будет править на Руси посреди мира и покоя, князь? Очередной Гришка Отрепьев или Прокопий Ляпунов?
– Уж лучше видеть на троне Ляпунова, нежели польского королевича! – обернувшись на ходу, воскликнул Пожарский.
* * *
Вместо пушек полковник Гонсевский прислал к ротмистру Леницкому отряд наемной пехоты в полторы сотни человек и приказ продолжать наступление по Сретенской улице, не считаясь с потерями. Не обрадовал Леницкого и боярин Лыков, вернувшийся ни с чем с переговоров с Пожарским.
– Быть может, ты мало золота предложил этому князю? – недовольно сказал Леницкий, выслушав Лыкова. – Надо было предложить ему больше, ведь в кремлевской казне сокровищ полным-полно! Не пожадничал ли ты, боярин? Теперь вот моим воинам придется расплачиваться кровью за твою скупость!
– Напрасны твои упреки ко мне, пан Леницкий, – досадливо поморщился Лыков. – Князь Пожарский не человек, а кремень! Уж если он что-то вбил себе в голову, то ни за какие сокровища мира не отступит от своей цели. Мне доводилось с ним встречаться в прошлом, уж я-то отлично знаю этого упрямого злыдня! Пожарского проще убить, чем испугать или подкупить.
– Вот и постарайся это сделать, боярин, – раздраженно обронил Леницкий. – Пойдешь со своими холопами впереди, коль побежишь от пуль восставшего мужичья, то напорешься на пики моих гусар. Я дам тебе в подмогу французских наемников, а уж ты, боярин, изловчись и дотянись своей саблей до князя Пожарского!
У боярина Лыкова душа ушла в пятки, когда польский трубач дал сигнал к очередной атаке. Матерно ругаясь, Лыков вывел своих людей из дворов и закоулков на Сретенскую улицу. Он велел своему конюшему рыжему Демьяну развернуть и поднять повыше царский стяг Василия Шуйского. Лыков знал, что Пожарский был до конца предан Шуйскому, и тем самым хотел смутить и озадачить его. Лыков лелеял в душе слабую надежду на то, что Пожарский запретит своим пушкарям стрелять по царскому знамени.
Весна в этом году была затяжная, март заканчивался, но снег только-только начал таять. По ночам еще сильно подмораживало, поэтому улицы Москвы во многих местах были покрыты ледяной коркой.
Подгоняя своих слуг сердитыми окриками, Лыков перебегал от одного угла дома до другого. Он надвинул шлем на самые брови и прикрывал грудь круглым щитом, хотя знал, что от пищальной пули его не спасут ни щит, ни кольчуга. Сердце бешено колотилось у него в груди. Внезапно Лыков поскользнулся на ледяной кочке и неловко упал на бок, подвернув левую ногу. Кто-то из слуг бросился его поднимать…
И в этот миг со стороны частокола прогремел пушечный залп. Три орудия громыхнули почти одновременно, свистящие ядра мигом скосили пять или шесть человек в наступающей сотне Лыкова. Над частоколом взметнулся белый пороховой дым.