18 Х 9
Шрифт:
Я, так же как он, мечтал и о девушке, которая смотрит на меня со скамейки стадиона, и о том, как я даю интервью телевидению, и обо всем таком, без чего любому нормальному пацану жить невозможно: что тебя любят просто за то, что ты есть; что восхищаются твоими достижениями; что ты совершенный и неподражаемый – всеми любимый, единственный в своем роде, неповторимый. Но я все же хотел большего. Я не был реалистом, в отличие от Сереги, и в самой глубокой впадине своего сердца хотел стать богом, как те, которые сияют на самой вершине. Как ужасно и в то же время прекрасно, что я действительно хотел быть таким и подчинил тогда всю свою жизнь этому желанию. Это мои мечты, моя вера; это мои экзистенциальные эксперименты, которые я и по сей день провожу над собственной
Вот такие волейболисты, мечтатели, как и я, самые преданные этой игре, стояли у железной двери спортивного зала, куда я пришел. Собирались пораньше, чтобы поболтать и покурить.
Еще в деревне, когда мы всей веселой компашкой, состоящей из таких же полупьяных подростков, как я сам, дрались с городскими, разбивая друг другу носы, стенка на стенку, мне иногда становилось страшно от присутствия во мне какой-то темной, проглядывающей из самого нутра силы, когда я понимал, куда меня может занести эта спесь, дерзость и бесшабашность. Слава Богу, что маятник качнулся в другую сторону. И теперь, высланный родителями из деревни в город Санкт-Петербург, я ставил эксперименты в другой области своей сермяжной души: смогу ли я сделать немыслимое в том, чем жил и о чем мечтал последнее время – стать профессионалом в спорте и попасть в сборную? О ужас! Неужели я это произнес? Но это было так – все по максимуму. На меньшее я был не согласен. В этом я мог признаться только трем людям: себе, Сереге и тренеру. На него была вся надежда.
Когда я поступил в техникум, то попросил своего куратора Владимира Александровича Горского помочь мне найти состав, в котором я мог бы начать волейбольную карьеру. Узнав, что я поселился во Всеволожском районе, Мастер направил меня в школу, расположенную на расстоянии одной станции на электричке от моего дома, сказав: «Если поладишь с тренером, если он возьмет тебя к себе, то, считай, тебе крупно повезло». Вот я и приехал проситься в эту школу. Приехал для того, чтобы встретить, наверное, самого близкого и родного мне человека, в корне изменившего всю мою жизнь.
Пространство у входа в зал стало заполняться звуками веселых голосов. На тренировку собирались юные спортсмены – обычные школьники разного возраста: щупленькие, толстенькие, все хулиганистые. В общем, обыкновенные дети. Я стоял в стороне, боясь подойти. Потом кто-то из ребят закурил, и мне стало легче: это свои. Курящие люди у меня в то время вызывали больше доверия, чем некурящие. Я подошел к ним и спросил:
– Парни, вы на тренировку?
– Да, – ответили мне. – Ждем Кощея.
– А это кто?
– Наш тренер. Сейчас придет, увидишь. А ты кто?
– Я?..
«Дед Пихто. Даже не знаю, как представиться», – подумал я, потому что и впрямь не знал, кто я и что тут, по большому счету, делаю.
– Мне надо поговорить с тренером, – ответил я и больше ни о чем не стал расспрашивать, чтобы сразу не разочароваться и продлить сладкую томительную надежду на хороший исход моего замысла.
Вдруг у них найдутся такие аргументы, которые погасят ее, убьют все на корню? Типа: «Знаешь, тренер сказал нам вчера, что, если вдруг придет парень и встанет вот тут у двери, скажите, чтобы уходил к чертям прочь! Шлындают тут всякие, отвлекают. Ничего из него не выйдет! Бесполезно даже начинать. А просто так брать человека со стороны… Нет уж, извините, своих хватает. Пусть уходит».
Именно так мне и было сказано потом, один в один. Но это потом. А пока у меня оставалось еще минут двадцать, чтобы потешить себя надеждой. Поэтому новым знакомым я не стал говорить о своей цели, не хотел слышать эти раздирающие душу слова, толкающие куда-то в бездну: «нет»; «уходи»… Когда как камнем придавили. Когда ноги ватные. Когда тьма безысходная. И жить не хочется…
Поэтому повременим, посмотрим на этого Кощея: кто таков, с кем нелегко, по словам Мастера, найти общий язык. Я хотел услышать это пусть холодное, но правдивое слово от него самого.
И что-то все равно меня радовало! Я чувствовал, что надо идти до конца. И ребята, стоящие у входа в спортивный зал, были моим контингентом, моей стихией: на лицах простота, а в глазах – глубина и боль какая-то. Смеются вроде – хохочут в голос, – а смотрят все равно так, будто таят внутри что-то свое: тайну, обиду, злость.
Несмотря на то что поселок, в котором размещалась эта спортивная школа, находился относительно близко к Петербургу и по площади и численности населения деревней не считался, все же люди там были попроще, близкие моему тогдашнему культурному и материальному уровню. И сейчас я уже понимаю, почему именно такие подростки стояли у двери. Это тот отбор, когда ты берешь ребенка к себе в секцию не из-за роста и смотришь на него не через призму его игровых возможностей, а руководствуешься чутьем, понимая, что этому человечку и идти-то больше некуда, и у него, может быть, на данном этапе ближе тебя, и этого спортивного зала, и мечты, согревающей его одинокое сердце, ничего в жизни нет. Строго говоря, это была не вполне спортшкола, а, скорее, секция при ней, но с хорошим уровнем волейбола.
Через пять минут из-за угла появится фигура, как будто вынырнувшая из глубин океана, в котором тонула моя душа, и по тому, как все вдруг замолчат, станет понятно: это и есть тот самый тренер, с которым нужно найти общий язык, чтобы попасть к нему на занятия. Передо мной предстанет высокий, сухопарый, с острым, как лезвие, взглядом человек в красных штанах с лампасами, который изменит мою жизнь, – Валерий Семенович Константинов.
А пока я болтал с ребятами, отвечая на их любопытство, с надеждой на положительный результат: рассказывал о спортивном техникуме, где теперь учился, о Псковской области, откуда приехал, и обо всем таком, что волнует юные сердца в шестнадцать лет. Тогда они меня прямо у железной двери и приняли в свой состав. Догадались, конечно, что за этим я и пришел. Мне было с ними легко, и я был рад этому, потому что сходился не со всеми. Далеко не со всеми.
Техникум (а тогда уже колледж) был сугубо городским образовательным учреждением. У иногородних он популярностью не пользовался, только если они были из Ленобласти, как Серега. В колледже не было своего общежития, поэтому из других городов студентов оказалось не так много. И мне, деревенскому парню, пришлось учиться с городскими спортсменами четыре года.
На первом курсе в нашей группе из приблизительно двадцати пяти человек с такими провинциальными лицами, как у меня, были еще четверо ребят. И один из них Серега, мой товарищ, – ходячая идея волейбола из Всеволожска, с кучерявой гривой, спадающей на люб, и рубахе поверх водолазки. Да, вот еще один признак деревенского происхождения: если идет человек с челкой, даже с интеллигентным лицом, да в водолазке, а поверх рубаха, то знай: это свой, деревня-парень, родная душа. А если еще в черных синтетических классических брюках со стрелками и белых кроссовках из кожзаменителя, то это вообще в доску свой человек. Примерно так ходил по Питеру и я: в черных джинсах, зеленом бадлоне (как здесь называли водолазки) и серо-черной рубахе. Был в своем стиле.
Полгруппы нашей составляли футболисты из «Смены» – гламурные молодые «зенитовцы». Это была совершенно другая компания, и не только в отношении деревенских крестьян вроде меня с Серегой, но и на фоне остальных спортсменов. Футболисты выделялись как элита, как самые достойные, самые крутые: одетые в сине-голубые цвета и с эмблемой на физиономии: «Я – первый». Городские. Наглые, модные, все из обеспеченных семей, всегда жующие жвачку, говорящие отрывисто, держались кучкой, ругались матом. Насмешливо, по-хозяйски – они-то дома! – сверлили взглядами, испытывали на прочность тех, кто проходил мимо их кружка. Но когда ты натыкался на одного где-нибудь в тихом коридоре, то глаза юного представителя спортивной «элитки» утыкались в пол, прячась от открытого взгляда. Такие бегающие глазки встречаются нередко, если посмотреть отрыто на человека, вызывающего тебя на игру в гляделки. Бегающий взгляд начинает искать, куда бы метнуться, под какой бы вещицей спрятаться…