1812. Русская пехота в бою
Шрифт:
В начале августа П.Х. Витгенштейн подошел к городу Полоцку, возле которого расположились два корпуса Великой армии. Ведя первоначально наступательный бой, русские столкнулись с почти двукратно превосходящими силами противника, после чего вынуждены были перейти к обороне, а затем и отступить.
Бои на подступах к Полоцку завязались уже 3 августа. На следующий день французы продолжали отступать, преследуемые русским авангардом. Двигаясь по заболоченной лесистой местности, егеря авангардного 26-го егерского полка подверглись обстрелу артиллерии, но, сойдя с дороги в лес, фланговым движением вынудили противника покинуть позицию. Русские войска к этому времени были так уверены в своих силах, что офицеры разрешили солдатам купаться в озере в виду неприятеля. К вечеру начался бой за лес, лежащий на пути к Полоцку. В лес было направлено по 2 роты 25-го и 26-го егерских полков, поддержанных своими полками, а также 2-й бригадой 5-й пехотной дивизии. Боевые действия в этом лесу, подробно описанные офицером 26-го полка А.И. Антоновским, словно в академическом примере, иллюстрируют как правильные, так и неверные
Утром 5-го августа русский авангард в утреннем тумане внезапно наткнулся на французскую батарею; как оказалось, корпуса противника уже развернулись на позиции перед Полоцком. Приготовившись к бою, в первой линии Витгенштейн поставил 5-ю пехотную дивизию, усиленную 3-й бригадой 14-й дивизии: на левом фланге — Севский, Калужский пехотные, 24-й егерский полки, 2 сводно-гренадерских батальона, в центре — Севский, Калужский и 1-й сводный пехотные полки, на правом фланге — 23, 25 и 26-й егерские полки. Во второй линии встали оставшиеся 9 батальонов 14-й дивизии, а в третьей — 9 сводно-гренадерских и запасных батальонов. Русские начали атаку на своем левом фланге; постепенно туда были оттянуты войска из центра, замененные на позициях батальонами 14-й дивизии. Французы ответили атаками в центре, но не смогли прорвать русские боевые порядки. По словам Антоновского, «14-я дивизия, расположенная по левую сторону дороги, вступила в дело, предполагая тем принудить Французов к отступлению, но они иначе располагали и стояли упорно… Сколько раз линия наша переходила на позицию Французов до самых батарей и столько же раз возвращаема была назад. Французы сопротивлялись храбро и, как видно было, наши слишком не напирали, полагая без большого бою обойтись, занять Полоцк» [78, с. 109]. В этот день обе стороны так и остались практически на первоначальных позициях.
Наступивший день Преображения Господня не принес удачи русским войскам. Принявший командование над французскими корпусами генерал Гувьон Сен-Сир бросил в атаку около 30 тысяч человек; им противостояло не более 18 тысяч солдат Витгенштейна. Французы установили сильные батареи, наносящие такой ощутимый урон, что, например, 26-й егерский полк вынужден был лечь, дабы сократить потери. Русский правый фланг, где стояли преимущественно полки 14-й дивизии, удержался на позиции до вечера; левый фланг отступил.
В конце дня весь русский корпус отошел от города и занял позиции за рекой Дриссой. За время сражения потери корпуса достигли 5500 человек, французы потеряли существенно меньше.
КРАСНЫЙ
На юго-западе от Смоленска по оршанской дороге располагался уездный городок Красный, которому дважды за кампанию 1812 г. суждено было стать ареной ожесточенных боев. В конце июля в городе расположился сборный «левый боковой обсервационный корпус» под командованием генерал-майора Д.П. Неверовского силой не более 7200 человек: Симбирский пехотный, 49-й и 50-й егерские полки 27-й дивизии, Полтавский пехотный и 41-й егерский полки, 4 драгунских эскадрона, 3 казачьих полка и 14 орудий [121, с. 377].
2 августа, решив воспользоваться неверным движением русских 1-й и 2-й Западных армий и захватить Смоленск, Наполеон перебросил на левый берег Днепра 3 кавалерийских корпуса маршала И. Мюрата и корпус маршала М. Нея. Все теперь решала быстрота движения: заняв Смоленск, французы ставили в крайне сложное положение главные силы всей русской армии, а единственной преградой у них на пути был слабый отряд Неверовского.
Узнав о приближении французов, Неверовский достаточно быстро принял верное тактическое решение: в самом городе он оставил 4 батальона егерей с 2 орудиями, батальон 50-го егерского полка вместе с казачьим полком и 2 орудиями отправил по дороге
Детали последовавшего боя описываются очевидцами по-разному, но общая последовательность событий ясна. Егеря в городе были атакованы французской легкой пехотой и спешенной кавалерией. Французская кавалерия также смогла продвинуться на флангах, что заставило Неверовского отойти за Лосминский овраг, где он и дождался отступающих егерей, оставивших в городе орудие. Построив батальоны в каре, русские на месте ожидали нападения кавалерии, которое вскоре и последовало. Драгуны и казаки достаточно быстро были смяты, а 7 орудий захвачены. Батальоны тем временем приготовились к бою. Адъютант 50-го егерского полка Н.А. Андреев вспоминал: «Вот разбежавшиеся из города егеря, наш батальон и 49-й полк, по полю рассыпанные, стали сбегаться к колоннам пехоты, и те также соединились в одну массу. Я, бывши верхом и видя драгун, в рассыпном строе скачущих по полю с казаками, вздумал было спасаться тоже с ними; но усмотрев, что кавалерия неприятельская преследует их и рубит без пощады, повернул моего коня обратно к нашей куче пехоты (тогда точно можно было назвать кучею сию команду; ибо, сбегаясь в одно место, никто не думал устроить порядок, колонну или каре)» [87, с. 183, 184].
15-летний офицер Симбирского полка Д.В. Душенкевич утверждал, что пехотинцы все-таки «устроились на поле с днепровской стороны у большой дороги в общее каре». Далее он вспоминал: «Мне и теперь живо представляется Неверовский, объезжающий вокруг каре с обнаженною шпагою и при самом приближении несущейся атакою кавалерии, повторяющего голосом уверенного в своих подчиненных начальника: «Ребята! Помните же, чему вас учили в Москве, поступайте так и никакая кавалерия не победит вас, не торопитесь в пальбе, стреляйте метко во фронт неприятеля; третья шеренга — передавай ружья как следует, и никто не смей начинать без моей команды «тревога». Все было выполнено, неприятель, с двух сторон летящий… С самонадеянием на пехоту торжественно стремившийся, подпущен на ближайший ружейный выстрел; каре, не внимая окружавшему его бурному смятению сбитых и быстро преследуемых, безмолвно, стройно стояло, как стена. Загремело повеление «Тревога!!!», барабаны подхватили оную, батальный прицельный огонь покатился быстрою дробью — и вмиг надменные враги с их лошадьми вокруг каре устлали землю, на рубеже стыка своего; один полковник, сопровожденный несколькими удальцами, в вихре боя преследуемых, домчались к углу каре и пали на штыках; линии же атакующие, получа неимоверно славный ружейный отпор, быстро повернули назад и ускакали в великом смятении с изрядною потерею. Ударен отбой пальбе, Неверовский, как герой, приветствовал подчиненных своих: «Видите, ребята, — говорил он в восторге, — как легко исполняющей свою обязанность стройной пехоте побеждать кавалерию; благодарю вас и поздравляю!» Единодушное, беспрерывное «Ура!» и «Рады стараться!» раздавались ему в ответ и взаимное поздравление» [74, с. 110].
Но оставаться на месте было нельзя: в любой момент могла подойти неприятельская пехота и артиллерия, что привело бы к неминуемому поражению отряда. Каре начало движение по дороге; очевидно, именно в этот момент строй нарушился. Паскевич, по рассказу Неверовского, так описывал бой: «Наши, без различия полков, смешались в одну колонну и отступали, отстреливаясь и отражая атаки неприятельской кавалерии… В одном месте деревня едва не расстроила его отступление, ибо здесь прекращались березы и рвы дороги. Чтобы не быть совершенно уничтоженным, Неверовский принужден был оставить тут часть войска, которая и была отрезана. Прочие отступили, сражаясь. Неприятель захватывал тыл колонны и шел вместе с нею. К счастью, у него не было артиллерии; и потому он не мог истребить эту горсть пехоты» [124, с. 91].
Плотно забитая пехотой дорога, к тому же обсаженная березами, оказалась непреодолимой преградой для французской кавалерии. Приближение каждого неприятельского эскадрона встречалось перекатами батального огня и гребенкой штыков. «Наша толпа, — писал Андреев, — похожа была на стадо овец, которое всегда сжимается в кучу, и при нападении неприятеля, с которой ни есть стороны, батальным огнем отстреливалась и штыками не допускала до себя… Один польский штаб-офицер на отличном караковом коне четыре раза один подъезжал к нам, когда мы бежали; он преспокойно галопировал возле нас и уговаривал солдат сдаться, показывая их многочисленность и что мы себя напрасно утомляем, что все будем в плену Но он напрасно храбрился: нашей роты унтер-офицер Колмачевской приложился на бегу, и храбреца не стало. Конь его понесся к фрунту Жаль покойника! Смельчак был!» [87, с. 184]. На 5-й версте отступления в районе деревни Ларионово натиск был самым сильным, Душенкевич отмечал: «Мы вышли на большую дорогу, деревьями усаженную, но уже после встречи препятствий (копен и плетня); тогда-то французы, пользуясь гладкою, как плацформа, дорогою, тотчас начали подчивать нашими же картечами, как бы в досаде подгоняя шибче отступать; но мы продолжали следование свое в строгом порядке и под сопровождением картечным. Французы же и тем ничего не выиграли, действия их в сем сражении неимоверно ничтожны, загадочны; они должны были не далее пятой версты от Красного положить всех нас непременно» [74, с. 110].