1812. Великий год России(Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года)
Шрифт:
Главное же, что заставило Наполеона вновь, как и в Витебске, отвергнуть собственный план двух русских кампаний и наступать без остановки дальше, к Москве, — это его уверенность в том, что если русские сражались так отчаянно за Смоленск, то ради Москвы они обязательно пойдут на генеральное сражение и тем самым предоставят ему возможность кончить войну славной, как Аустерлиц или Фридланд, победой. «Мы, — вспоминал А. Коленкур, — все еще гнались за славой или, вернее, за роком, который упорно мешал императору следовать своим собственным здравым намерениям и мудрым планам» (19. С. 118).
От Смоленска до Бородина
Русские армии отступали от Смоленска с тяжелым чувством. «Наши солдаты очень приуныли, — свидетельствовал очевидец. — Шли, повесив головы… Каждый шел и думал: что-то будет?» (29. С. 125, 128). Они и раньше рвались в бой, не желая отдавать врагу ни Литву, ни Белоруссию, ибо и белорусские, и литовские земли были неотделимой частью единой Российской державы. Теперь же, когда они шли по исконно русской земле, уступая ее шаг за шагом тому же врагу уклоняться от боя было еще мучительнее. Оставление Смоленска ранило их национальное самолюбие, тем более что именно в Смоленске, как нигде, они доказали свою способность противоборствовать врагу и защитить от него Родину. «Все в один голос роптали: «Когда бы нас разбили — другое дело, а то даром отдают Россию»», — вспоминал другой очевидец [497] .
497
Митаревский H.E. Нашествие неприятеля на Россию. М., 1878. С. 53.
498
Из воспоминаний Н.М. Распопова // Русский архив. 1879. № 9. С. 38.
П.И. Багратион после соединения армий примирился было с Барклаем и добровольно подчинился ему как военному министру (30. Т. 14. Ч. 1. С. 48), сохранив за собой командование 2-й армией (его называли «2-м главнокомандующим»). Теперь же, после Смоленска, он обрушился на Барклая с критикой, еще более резкой, чем ранее. В письмах к А.П. Ермолову, Ф.В. Ростопчину, А.А. Аракчееву (явно для Царя) он обвинял Барклая в падении Смоленска («…Подлец, мерзавец, тварь Барклай отдал даром преславную позицию»: 14. С. 96) и, главное, в гибельной для России бездарности («…Генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего отечества… Нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества»: 26. Т. 16. С. 225–226). Осудив Барклая как главнокомандующего, Багратион противопоставлял ему себя: «Ежели бы я один командовал обеими армиями, пусть меня расстреляют, если я его (Наполеона. — Н. Т.) в пух не расчешу» (14. С. 96).
Багратион совершенно искренне (ему казалось, в интересах дела и отечества) стремился «открыть глаза» на Барклая царскому окружению, но не бесчестил «1-го главнокомандующего» в глазах подчиненных и с самим Барклаем держался корректно, если не считать их ссоры в Гавриках, когда даже невозмутимый Барклай отвечал на выпады пылкого Багратиона отнюдь не деликатно, а Ермолов сторожил у дверей и спроваживал «всех, кто близко подходил, со словами: «Главнокомандующие очень заняты и совещаются между собою» [499] . Зато лица из императорской Главной квартиры во главе с вел. кн. Константином Павловичем изводили Барклая интригами и сплетнями, намеренно мешали ему, пытались его дискредитировать. Великий князь мог подъехать к фронту солдат и «утешать» их такими словами: «Что делать, друзья! Мы не виноваты… Не русская кровь течет в том, кто нами командует!» [500] . Вскоре после Смоленска, в Дорогобуже, Константин Павлович при адъютантах (своем и Барклая) заявил главнокомандующему в лицо: «Немец… изменник, подлец, ты предаешь Россию!..» [501] .
499
Жиркевич И.С. Записки. С. 648.
500
Там же. С. 651.
501
Муравьев А.Н. Автобиогр. записки // Декабристы: Новые материалы. М., 1955. С. 187.
Против Барклая были настроены фактически все генералы как 1-й, так и 2-й армий, и среди них — Д.С. Дохтуров (считавший Барклая «глупым и мерзким человеком») [502] , Л.Л. Беннигсен, Н.Н. Раевский, А.П. Ермолов, М.И. Платов (будто бы объявивший Барклаю после Смоленска, что не наденет больше русский мундир, «потому что он сделался позорным») [503] , а что касается офицеров, то они вслед за своими генералами исподтишка бранили главнокомандующего и высмеивали его в каламбурах, эпиграммах, песнях, вроде следующей, которую они сочинили и распевали… по-французски: «Les ennemis s'avancent a grand pas. Adieu, Smolensk et la Russie! Barclay 'evite les combats et tourne ses pas en Sib'erie» [504] (Враги очень быстро идут. Прощайте, Смоленск и Россия! Барклай не вступает в борьбу и шествует прямо в Сибирь).
502
Письма Д.С. Дохтурова к его супруге // Русский архив. 1874. № 1. С. 1101. 1118.
503
Wilson R. Op. cit. P. 114–115.
504
Песни славной эпохи 1812–1814 гг., которые пелись русскими офицерами // Русский архив. 1887. № 2. С. 243.
Тяжелее всего для Барклая было знать, что не имел к нему «доверенности» (по выражению Ермолова из его письма к Царю от 21 августа) [505] русский солдат, которого он, Барклай, искренне считал лучшим в мире. Давно переиначившие фамилию Барклая де Толли в «Болтай-да-и-только» [506] , солдаты после Смоленска рассудили, что «он, немец, подкуплен Бонапартом и изменяет России» [507] . «Под Дорогобужем, когда главнокомандующий в темноте проезжал с небольшой свитой мимо полков, которые шли по большой дороге, из толпы солдат раздался голос: «Смотрите, смотрите, вот едет изменщик!»» [508] . Отношение солдат к Барклаю как к «изменщику» было стихийно устойчивым, поскольку все «видели» неопровержимые «доказательства» его измены: Барклай «отдает Россию», а сам он «немец», значит — «изменщик». Один из ветеранов 1812 г. много лет спустя на вопрос, за что в русской армии не любили Барклая, так и ответил бесхитростно: «Во-первых, за то, что в 12-м году назывался он Барклаем де Толли, а не Кутузовым или Багратионом» [509] .
505
РГИА. Ф. 1409, оп. 1, д. 738, л. 4 об.
506
Муравьев Н.Н. Записки // Русский архив. 1885. № 9. С. 49.
507
Митаревский Н.Е. Указ. соч. С. 46–47.
508
Там же. С. 47; см. также: Распопов Н.М. Указ. соч. С. 38.
509
Глебов П.Н. Слово о Барклае дс Толли // Современник. 1858. № 1. С. 155; см. также: Фонвизин М.А. Сочинения и письма. Т. 2. Иркутск, 1982. С. 160.
Зловещая молва о Барклае расползалась не только в армии, но и в обществе по всей России. «Не можешь вообразить, — писала 27 августа из Тамбова в Петербург М.А. Волкова, — как все и везде презирают Барклая» [510] . Царский двор третировал Барклая с досады на то, что он так быстро продвигался по службе, «не имея никакой опоры в близких к престолу лицах» [511] , Аракчеев его ненавидел [512] , а сам Царь, хотя и доверял Барклаю, тоже был недоволен его «отступательными движениями» («…С прискорбностью должен был видеть, что сии движения продолжались до Смоленска») и требовал наступать («Я с нетерпением ожидаю известий о ваших наступательных движениях») [513] . Понимали и поддерживали стратегию Барклая лишь единицы, главным образом из числа офицеров (среди них были прославленные партизаны Денис Давыдов и Александр Сеславин, будущие декабристы Ф.Н. Глинка, А.Н. Муравьев, П.Х. Граббе, М.А. Фонвизин), которые, однако, не могли противостоять слишком широкой оппозиции.
510
Частные письма 1812 г. от М.А. Волковой к В.И. Ланской // Русский архив. 1872. № 12. С. 2394; см. также: Волконский Д.М. Дневник // Знамя. 1987. N» 8. С. 140.
511
Харкевич В.И. Письма Беннигсена Имп. Александру в Отечественную войну // Военный сб. 1904. № 2. С. 59.
512
Автобиографическая записка гос. секретаря В.Р. Марченко // Русская старина. 1896. № 3. С. 492.
513
Собрание высочайших манифестов, грамот, указов, рескриптов… 1812, 1813, 1814, 1815 и 1816 гг. СПб., 1816. С. 28, 29.
Первым оценил трагизм положения Барклая де Толли в 1812 г. А.С. Пушкин, уже после смерти Барклая низко поклонившийся его тени в гениальном стихотворении «Полководец» (28. Т. 2. С. 272) [514] :
О вождь несчастливый! Суров был жребий твой: Все в жертву ты принес земле тебе чужой… Народ, таинственно спасаемый тобою, Ругался над твоей священной сединою.Три четверти века спустя профессор Академии Генштаба А.Н. Витмер вновь привлек внимание современников к тому что должен был пережить в 1812 г. Барклай, «зная, что ни один человек из всей 100-тысячной армии ему не сочувствует, что почти все, за редкими исключениями, считают его преступником, изменником». «Я, по крайней мере, — заключал А.Н. Витмер, — не знаю положения более трагического, более достойного пера Шекспира» [515] .
514
Специалисты полагают, что и стихотворение М.Ю. Лермонтова «Великий муж! Здесь нет награды…» посвящено Барклаю де Толли (см.: Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 81).
515
Витмер А.Н. Бородино // Военно-ист., сб. 1913. № 1. С. 130.
В самом деле, что давало Барклаю силы неуклонно, вопреки всем и вся, осуществлять свой стратегический план? Прежде всего уверенность в собственной правоте. Он лучше, чем кто-либо до назначения главнокомандующим М.И. Кутузова, понимал, что отступление в глубь страны, пока враг сохраняет большой перевес в силах, спасительно для русской армии и России. Его «скифская» стратегия позволила сорвать первоначальные замыслы Наполеона, сохранить живую силу русской армии в самое трудное для нее время и тем самым предрешила благоприятный для России исход войны. Поэтому такой знаток «грозы двенадцатого года», как В.В. Верещагин, полагал, что Барклай де Толли — «истинный спаситель России» [516] , хотя, конечно, дело не столько в Барклае (или в Кутузове), сколько в совокупности сил армии и народа, мобилизацию которых начал Барклай, а продолжил и завершил Кутузов. Во всяком случае Барклай де Толли, уезжая из армии (уже после оставления Москвы), имел основания заявить: «Я ввез экипаж на гору, а вниз он скатится сам при малом руководстве» [517] .
516
Верещагин В.В. Избр. письма. М., 1981. С. 205.
517
Lowenstern W. Denkw"urdigkeitcn eines Livl`anders (1790–1815). Bd 1. Leipzig, 1858. S. 246.
Распространенные в нашей литературе, суждения о том, что Барклай де Толли «не понимал сущности условий войны 1812 г.», а потому мог только отступать и отступать чуть ли не «на авось», даже не планируя контрнаступления, не организуя ни народной войны («созерцал всенародную войну в роли наблюдателя»), ни партизанских действий, ибо, мол, все это «оказалось по силам» только Кутузову (16. С. 254; 20. Ч. 1. С. IX) [518] , — такие суждения кричаще противоречат фактам. Именно Барклай первым, еще до начала августа, призвал «россиян, в местах, французами занятых, обитающих», а затем и «обывателей всех близких к неприятелю мест» к народной войне с захватчиками (26. Т. 17. С. 158). В те же дни он предписал М.И. Платову внушать жителям повсеместно, что «теперь дело идет об отечестве… о собственном имени, о спасении жен и детей» (Там же. С. 155–156). Особо с призывом развернуть вооруженную борьбу против вражеского нашествия Барклай обратился к жителям Псковской, Смоленской и Калужской губерний [519] . Текст этого обращения, по 220 экземпляров которого получил каждый из трех губернаторов, читался повсюду в церквах [520] .
518
Колюбакин Б.М. 1812 год // Русская старина. 1912. № 6. С. 475; Бычков Л.Н. Крестьянское партизанское движение в Отечественной войне 1812 г. М., 1954. С. 34; Окунь С.Б. История СССР: Лекции. Ч. 2. Л., 1978. С. 16; Гарнич Н.Ф. Указ. соч. С. 101.
519
Листовки Отечественной войны 1812 г.: Сб. док. М., 1962. С. 33.
520
ГАРФ. Ф. 1165, оп. 1, д. 136, л. 2–3.