1876
Шрифт:
Дама, сидевшая за завтраком слева от меня, заявила, что я являюсь одним из ее любимых авторов и что она часто в поисках утешения обращается к моей «Песне бедуина», исполняя ее на фортепьяно. Я вежливо поблагодарил и из вежливости скрыл, что я не Байард Тейлор. С годами становишься если не более мудрым, то более снисходительным, более забывчивым, а чаще — забытым.
По другую руку сидел весьма солидный господин, двоюродный брат нашей хозяйки. Я спросил его, что он думает о новом вашингтонском скандале. Кстати, Джейми оказался прав. Вскоре после нашей встречи в баре асторовской гостиницы личному секретарю президента Гранта генералу Орвиллу Э. Бэбкоку большое жюри в Сент-Луисе предъявило обвинение в незаконной торговле виски. Слушания жюри обещают стать сенсацией, так как есть основания полагать, что Бэбкок незаконно получал деньги от производителей виски не только для себя, но и для президента.
— Я об этом ничего не знаю. — Сначала я подумал, что мой собеседник, вероятно, каким-то образом связан с правительством и поэтому мой вопрос оказался бестактным. Но нет, он и на самом деле ничего об этом не знает. — Потому что, мистер Скермерхорн Скайлер, — из-за макаллистеровской претенциозности у меня в этом высшем свете теперь до конца дней двойная фамилия, — мы ничего не желаем знать об этих грязных делах.
— Я понимаю. — Видимо, нью-йоркские джентльмены за завтраком не говорят о политике. На самом же деле, как объяснил Макаллистер, когда отвозил нас домой по почти уже темным улицам, настоящие джентльмены никогда не позволяют себе опуститься до такой темы, как политические деятели и политика.
— И все же все они — добрые республиканцы, не так ли?
— Мы никогда не обсуждаем, как мы голосуем и голосуем ли вообще. Просто это не принято, понимаете?
Создается впечатление, что аристократия отстранилась от политики; интересно, сохранила ли она в своих руках ключик от казны? Или же эта функция отдана ею таким презренным торговцам, как коммодор Вандербильт?
— У него, дорогой мистер Скермерхорн Скайлер, никто никогда не бывает, потому что он sauvage [28] ! Он дома ходит в шляпе!
28
Дикарь (фр.).
Мы с Эммой дружно выразили свое возмущение. Наш похититель пришел в восхитительное настроение.
— Вы произвели потрясающее впечатление на миссис Мери Мэйсон, она очарована вами обоими.
— Она сама производит колоссальное впечатление. — Эмма вновь обрела свое обычное чувство юмора. Ей была приятна бесхитростная лесть хозяйки дома, а также довольно сдержанное одобрение со стороны остальных гостей, которые в отличие от миссис Джонс и Макаллистера невысокого мнения об иностранцах. Только те американцы, которые много бывали за границей, откликаются на звучные имена, символизирующие великие подвиги, историю.
Когда мы проезжали мимо еврейской синагоги (Макаллистер мрачно показал нам ее, пока мы ехали на завтрак), Эмма вдруг повернулась ко мне:
— Знаешь, почему она построила свой дом так далеко от города?
— Чтобы жить в дачной местности?
— Нет, — сказала Эмма, — чтобы миссис Пэрен Стивенс не смогла бы являться к ней с визитами.
Макаллистер негромко рассмеялся в меховой воротник.
— Это совсем в духе Мери Мэйсон. Что же касается миссис Пэрен Стивенс, то она с радостью пробежала бы босиком по снегу всю дорогу от Батареи, если бы знала, что ее примут. Но этого никогда не случится. Надеюсь, — вдруг в его маленьких глазах вспыхнул страх, — что вы не примете приглашения на ее так называемые воскресные вечера.
Я заговорил прежде, чем Эмма успела бы сказать, что мы именно в этот вечер приглашены послушать в доме Стивенсов итальянского тенора Марио.
— Почему? Неужели у нее такая дурная репутация?
— Да! Потому что она навязчива. А кто она такая? Никто — всего лишь жена управляющего гостиницы и дочь бакалейщика, вы только подумайте — из какого-то там Лоуэлла, штат Массачусетс. — Макаллистер перешел чуть ли не на шепот. — А до приезда сюда они жили в Вашингтоне.
— О боже, — выдавил я из себя. — Это так ужасно?
— Конечно, и в столице попадаются приятные люди, но общий стил\.. Я не открою большого секрета, если скажу, что никто не бывает в Вашингтоне без крайней необходимости.
Сколько еще мне предстоит узнать об этих забавнейших людях! Не удивительно, что страна оказалась в руках бандитов, если люди достойные настолько привередливы и глупы. За весь день я слова умного не услышал — ни во дворце мадам Джонс, ни в особняке Стивенсов, куда, разумеется, мы с Эммой отправились ради музыки, общества — и ужина.
Миссис Пэрен Стивенс — женщина довольно вульгарного вида, но с приятными манерами и озабоченная желанием выглядеть забавной, что забавно уже само по себе.
— Мы видели вашу фотографию в витрине у Рицмана! — так она встретила Эмму, на что та отозвалась довольно сдержанно, поскольку мы оба не знали, хорошо это или плохо. Должна ли дама фотографироваться и выставляться напоказ наподобие Дженни Линд? Думаю, что нет.
Тем не менее появление Эммы в гостиной Стивенсов было поистине королевским. Эмма иногда бывает очень похожа на императрицу в ее юные годы; тот же взгляд темных испанских глаз, хотя волосы у нее светлее и причесаны по современной моде с пробором посередине. Как и императрица, Эмма умеет парить — и она парила среди этого многолюдного сборища по залам, отнюдь не изысканным, но показушно-богатым, загроможденным многими неуместными objets [29] , не говоря уже о sujets [30] . Когда я теперь пишу эти строки, я нахожусь под явным впечатлением манер Уорда Макаллистера.
29
Предметами (фр.).
30
Лицах (фр.).
Сейчас за полночь. Я сижу возле камина в нашей гостиной. Из спальни доносится ровное дыхание Эммы, запах ее духов. На столике букет бледно-розовых камелий, которые она перед сном поставила в вазу. Кто их приедал? Я не спросил. Здесь она примадонна, а я держусь в тени как антрепренер, заказывающий билеты на поезда и номера в гостиницах, манипулирующий прессой, охлаждающий пыл не в меру горячих джентльменов и подыскивающий ей мужа.
Муж, которого мы, возможно, нашли (или, скорее, взяли на испытательный срок), ждал нас у миссис Стивенс, стоя под портретом хозяйки, на котором она выглядит как мадам Сан-Жен, каковой, очевидно, себя считает.
Эмма, улыбнувшись, прикоснулась к руке Джона Дэя Эпгара и позволила мадам Стивенс провести себя по комнатам, где около сотни самых элегантных нью-йоркских франтов с нетерпением ждали, когда их ей представят. Женщин меньше, чем мужчин, я заметил; да и те, что были, отличались каким-то чрезмерным блеском глаз, точно они не жены, или, во всяком случае, не жены тех мужчин, с которыми оживленно беседовали.
— Она выглядит потрясающе! — Джон впился взглядом в удаляющуюся спину Эммы.