19 рассказов
Шрифт:
Лет через десять (после плача Светы) так же плакал и так же размазывал слезы по лицу Федя, старший сын Веры.
Он сбежал из армии. Бабушка, если бы ты знала, как они (солдаты постарше) издевались надо мной: и били, и еду отбирали, а то собирались засунуть головой в очко, но засунули только ногами. Я хотел повеситься, но стало жалко маму и тебя. Я туда не вернусь.
И снова Елена Васильевна слушала, окаменев. Но тут была некоторая разница. Светочка — это одно, а Федя, если говорить прямо, дезертир. Да что за бандитская у них армия, ну да, у бандитов и армия бандитская. Но, с другой-то стороны,
Елена Васильевна понимала, почему внук пришел к ней: у родителей его схватят, а вот про бабушку не подумают.
Она не плакала вместе с внуком, она не говорила про долг молодого мужчины защищать ее, старуху, но Елена Васильевна была строга.
Значит, так, Федя. Ты, конечно, живи у меня, но ведь не всю оставшуюся жизнь. Долго в бегах жить нельзя. Обещаю тебе, найду лучшего адвоката, но и ты не тяни. Чем раньше сдашься, тем лучше.
Не подвела. Наняла дорогого адвоката, для чего взяла Светочкины деньги (та простит — и простила) и последний свой тонкий жирок — гробовые (уже две пенсии получала). Адвокат старательно напирал, что солдат не из армии бежал, а к больной бабушке, инвалиду второй группы ВОВ.
Начальнику Феди, видать, лишний скандал не так уж был нужен, и решение было такое: пусть идет дослуживать оставшийся срок, а побег оформим как отпуск к почти умирающей бабушке.
Из армии Федя пришел взрослым мужчиной. Главное, глаза у него были современного взрослого мужчины: жесткие, неуступчивые, будем прямо говорить, волчьи глаза.
Друг (учились вместе) взял его в свой кооператив. Где уж он взял деньги на устройство кооператива, абсолютно его личное дело.
И они строили дачи для новых людей. Нет, Федя не гвозди забивал, а отвечал за работу с клиентами. Да, видать, так ловко отвечал, что через пару лет друг взял его в долю (видать, при Феде шли совсем другие деньги).
За три года Федя купил себе квартиру и машину (причем иностранную, может, и не новенькую, но ведь же иностранную).
И бабушку не забывал: подарил ей стиральную машину и японский телевизор, жениться не собирался. Может, с кем-нибудь жил, но бабушке не докладывал.
Работал он с утра до позднего вечера. Потому Елена Васильевна и принимала его подарки. Потому что если человек вкалывает от темна до темна, он уже труженик. Пусть капиталист, но не бандит же.
Кто же еще остается? А младший внук Коля. Тут все коротко. Школу он закончил, и нормально, делал попытку прорваться в институт, но не получилось. Дать за него было нечего, и он без сопротивления пошел в армию. Попал в самые боевые войска — а прыгать с парашютом на голову врага, из армии он не бегал, возвратился в положенный срок. И сразу женился. Обещал своей девушке: будешь меня честно ждать, сразу и поженимся. Она, видать, ждала его честно. И пока шли приготовления к свадьбе, выяснилось, что невеста уже ждет ребеночка, который появится пусть не скоро, месяцев через восемь, но ведь же появится.
Коля признавался, что ничего в этой жизни делать пока не умеет, помимо палить из автомата и прыгать с парашютом.
На работу его взял старший брат Федя. Кем? А рабочим — копать ямы, носить кирпичи, ну да, на строительстве больших дач не надо ведь прыгать с парашютом и палить из автомата.
Коля продержался у брата несколько месяцев. То ли брат мало платил (а видать, как всем, не братьям), то ли обидно было, что родной брат, хоть и постарше, хозяин, а младший на него, по-старому говоря, батрачит.
И Коля по контракту ушел воевать. Эта вот окружающая жизнь не по мне. Куда пошел? А где больше платят. То есть в Чечню. Вернулся, когда дочке было четыре месяца.
Жили у Веры: комната молодым, комната пожилым.
А все нормально, говорил Коля, ясная цель, правое дело. Я же наемник не в Африке, а в своей родной стране.
Вот съезжу в Рязань, получу деньги, малость отдохну и снова запрягусь в контракт. Вернусь, будем думать о своем жилье: дети должны жить отдельно от родителей.
Вот тут странность. Молодой и здоровый парень едет в Рязань за деньгами. И в поезде внезапно умирает. Ну, если б ехал обратно, с деньгами, то да — убили, ограбили, отравили. Так нет же, ехал с пустым карманом, с целью этот карман наполнить, лег, что характерно, трезвый и во сне отлетел. Сердце, потом сказали, внезапно остановилось. Но ведь же молодой, так не бывает. Значит, все бывает, и иной причины смерти мы не находим.
Все! Схоронили мальчика. За деньгами ездила вдова (для верности брала с собой младенца). Не обманули, рассчитались полностью.
Все! Конец этой истории. Конец жизни Елены Васильевны. Как-то разом сломался в ней стержень, который не только заставляет человека утром встать и что-то такое весь день хлопотать, но иной раз дает человеку порадоваться, что вот светит солнышко, и лето в этом году жаркое, и какая сегодня полная, налитая луна. Нет, не должны родители переживать детей, а тем более внуков.
И как-то враз поняла Елена Васильевна, что делать ей здесь больше нечего. Нет, помирать, пожалуй, не хотелось, а иначе с чего бы это она доказывала Вере и соседке, что прожила не зря. И себя, видать, каждый день уговаривала: вот родину защитила, дожила не только до внуков, но и до правнуков, и был хороший муж, и любимая работа. Ну да, уговоры уговорами, а сама, видать, понимала, что делать ей здесь больше нечего.
Чужая страна, чужая жизнь, и это, знала точно, уже навсегда. Прежнее, нет, не вернется.
Может, и без смерти Коли стержень жизни испарился бы, но ведь не так резво. После похорон Елена Васильевна перестала есть. Пила чай с булкой, но ничего больше. Уговоры на нее не действовали: мне хватает. И за три месяца Елена Васильевна из полной и даже избыточной пожилой женщины превратилась в костлявую и сморщенную старуху.
Она таяла, ну, буквально, что свечечка, уже с трудом ходила по квартире, и Вера ночевала у нее.
За день до смерти она с Верой смотрела по телеку кино, и там люди шли за духовым оркестром и пели: “…и все-таки, и все-таки мы победили”.
И, засыпая, Елена Васильевна сказала Вере: “Вот что главное, доченька, в моей жизни: все-таки мы победили!”
Проклятие
Петр Николаевич Сивков овдовел в сорок девять лет. Это как: рано или нет — овдоветь в сорок девять лет? Да рано, чего там. Жене его тоже было сорок девять, и это, конечно, рановато — навсегда улететь на небушко.