19-я жена
Шрифт:
— Надо было позвонить мне.
— Что?
— Ничего. Просто шутка. Не смешная. Так ты говорила…
— Я встретилась с этой женщиной в кофейне, недалеко отсюда. Взяла с собой магнитофон, блокнот и чувствовала себя ну, знаешь, прямо как детектив какой-нибудь. Это было такое волнующее событие: ведь обычно историки… ну, мы знакомимся с людьми только через посредство документов, никогда лично не приходится встречаться. И вот эта женщина входит… Такая худенькая, такая испуганная и очень молодая, моложе меня года на два. И глаза у нее красные — никогда не забуду, какие красные у нее были глаза, — но она не плакала. Вот тогда меня прямо как ударило: это же не исследовательский проект, это человеческая жизнь — жизнь людей, искалеченная и сломанная этим учением, доктриной, которая есть побочный продукт моейЦеркви! Разумеется, я знала об этом и раньше, но одно — знать о чем-то интеллектуально, и другое — столкнуться с ним лицом к лицу. Та женщина… Она сидела напротив меня в кабинке, и спина у нее была очень прямая, будто застывшая, и она просто стала мне рассказывать про своего мужа и двенадцать сестер-жен, очень спокойно, очень методично, будто до этого репетировала свою речь снова и снова. Через какое-то время она сбежала, через какое-то время решила, что если такая жизнь действительно то, что возжелал для нее сам Бог, то такой Бог ей не нужен. Но вот что
— А что эта дама, о которой мы говорили?
— Дама, у которой я брала интервью?
— Нет, дама, в память которой назван этот дом. Что, ты говоришь, она сделала?
— Она реально помогла положить конец полигамии. Она ездила по стране с лекциями, рассказывая всем о том, каково многоженство на самом деле. Повсюду в стране люди стремились ее увидеть, и на некоторое время она стала столь же знаменита, как какая-нибудь наша рок-звезда или кто-то с ТВ, только ведь это были тысяча восемьсот семидесятые годы. Через некоторое время она появилась в конгрессе и описала им многоженство, и встретилась с президентом Грантом, и ему тоже все об этом рассказала. После ее визита в Вашингтон правительство наконец-то решилось сделать антиполигамное законодательство не таким беззубым. Энн Элиза запустила мяч в нужном направлении, и в конце концов нашей Церкви пришлось от этой доктрины отказаться. Энн Элиза призывала нас к этому, и она победила.
— Как это ты смогла столько о ней узнать?
— Последние два года своей жизни я читала все, что смогла достать об Энн Элизе Янг. О ней есть довольно много, она ведь написала эту свою по-настоящему знаменитую книгу «Девятнадцатая жена», и существуют дневники, и письма, и записи всяких людей, которые ее знали, и чем больше я читаю, тем больше мне хочется узнать. А знаешь, что странно? Даже сегодня очень многие из членов нашей Церкви эту женщину не любят. Она очень жестко боролась с Бригамом во время развода и написала много гадкого про Церковь в своей книге; кое-что из этого могло вводить в заблуждение и было вовсе необъективно, но она также заставила нас понять правду о чем-то очень важном. Она спасла нашу Церковь — по-своему, понимаешь, заставив нас отказаться от многоженства. Я никоим образом не могла бы верить в церковь, которая выступает за полигамию, особенно теперь, когда я все это увидела своими глазами. Я чувствую, что обязана Энн Элизе столь многим… Моей верой, а это самое важное, что у меня есть, конечно наряду с моей семьей, но я люблю мою Церковь так сильно, как вообще способна что бы то ни было любить. Я просто по-настоящему рада, что Энн Элиза провела нас через это испытание и, словно мощной струей, вымыла эту гадость из нашего организма… Для некоторых она стала поистине героиней. Но множество Святых на нее злятся, даже в наши дни. Кое-кто, например потомки Бригама, даже имени ее не произносят. Несколько лет тому назад они выпустили книгу воспоминаний о Бригаме, знаешь, собрали старые письма и другие документы детей и внуков Бригама, описывающие Бригама в домашней жизни, какой он был отец, а в конце привели список его жен. Они ее вообще не включили. Отредактировали: вычеркнули из истории! К счастью, не все оказались такими. Этот дом — его начала создавать группа членов СПД, почувствовавших, что необходимо что-то делать по поводу полигамии сегодня. Было не очень трудно собрать деньги, чтобы купить и отремонтировать этот дом. Очень многие вызвались помочь. Они смотрят на это так же, как я, считают это нашим долгом, понимаешь, потому что в некоторых отношениях это как бы часть нашего наследия.
— Я понимаю, что мне надо поговорить с директором, — сказал я. — Но ты сама можешь рассказать мне, как вся эта штука сработает для Джонни?
— Конечно. Сначала директор должна с ним познакомиться и убедиться, что он впишется в среду. Ведь это сообщество, и мы не можем допустить в него кого-то деструктивного, или слишком невыдержанного, или какого-то еще в этом роде.
— Ну, он не такой. — (Это было не совсем точно.)
— Разумеется, существуют правила, и мы требуем их строгого соблюдения. Помимо всего прочего, этим детям нужна дисциплина. Никакой выпивки, никаких наркотиков, никаких видов оружия; малейший признак чего-то подобного — и ты немедленно вылетишь отсюда. Здесь у нас зона НЕ-терпимости. Прежде чем он будет принят, Джонни придется подписать заявление о том, что он не станет нарушать правила. Это очень важный шаг: человек берет на себя обязательство и должен его выполнять. И последнее по порядку, но совершенно определенно не последнее по значимости: его ждет масса бумажных формальностей, заполнение анкет для разных учреждений, но это можно сделать уже потом, когда он у нас поселится. Мы пытаемся оберегать детей от бюрократов. Ну, как ты думаешь, как он ко всему этому отнесется?
— Он немного, как бы это сказать, непредсказуем.
— Обычно чем дольше они оказываются лишены дома, тем меньше им хочется здесь оставаться. Они боятся, что их могут опять вышвырнуть на улицу. Это совершенно естественно. Как только я задумываюсь над тем, что этим детям приходится переживать… — Келли подняла голову, и ее лицо потемнело, словно она получила пощечину. — Я просто прихожу в самую настоящую ярость. Видишь ли, я наконец понимаю, что так возмущало Энн Элизу. Это было из-за детей. Наши мужчины в своей погоне за бесконечным количеством женщин в итоге губят множество детей.
— А то я не знаю.
— Знаешь, что меня больше всего злит? То, что кто-то заставляет детей переживать все это во имя Господа Бога. Вот что самое печальное: дети уходят оттуда совершенно ограбленными. У них крадут детство, семью, и, самое страшное, у них крадут Бога. И большинство
— Самое страшное не это, — возразил я. — Самое страшное, что ты уходишь оттуда и чаще всего оказываешься уже не способен кого-нибудь когда-нибудь полюбить снова.
— Ты прав, — ответила Келли. — Однако мне кажется, что мы говорим об одном и том же.
Я сказал Келли, что ей вовсе не нужно ждать со мной вместе, если ей надо чем-то заняться, пусть не обращает на меня внимания, но она ответила, что ей ничего другого делать не надо.
— А эта дама, — спросил я, — Энн Элиза Янг? Она была какой женой по номеру?
— Это зависит…
— От чего?
— От того, кто считает.
— Я же тебя спрашиваю.
— Тогда я скажу, что не знаю. Она была широко известна как девятнадцатая жена, но все считают, что она была по меньшей мере двадцать седьмая. Тем не менее существует масса свидетельств, что у Бригама было гораздо больше жен. Из-за всех его тайных бракосочетаний нумерация сбивается.
— Да она всегда сбивается.
— Это тоже один из предметов моего исследования. Не то, какой по номеру женой была Энн Элиза, так как, по правде говоря, я не думаю, что мы когда-нибудь сможем узнать это наверняка. Меня больше интересует, какое значение это имело для женщины — не знать даже своего положения, своего места, в собственной семье. Этот вопрос — один из тех, что обычно как-то смахиваются со счетов; многие ученые говорят: мол, какая разница? Но я думаю, это должно было оказывать колоссальное психологическое воздействие на полигамных жен, если они не могли даже узнать свой номер и сколько их всего.
— Моя мама. Она — девятнадцатая жена.
— Прости, не поняла?
Вот так я все ей и выложил. Все. Оно просто вылилось само собой и заняло много времени, но я рассказал ей все, как я только что рассказал вам.
Под конец Келли сказала:
— Мне жаль, что я ничего не могу для тебя сделать.
— Ты можешь помочь Джонни. Он не выберется, если останется со мной.
Мы замолчали. Столько всего надо было обдумать. Не могу сказать вам, о чем думала Келли, а я думал: вот, посмотрите на эту девушку. Вся насквозь — СПД. Университет Бригама Янга — туру-ру-ра-ра-ра. «Поднимайтесь, Кугуары, бросьте вызов всем врагам». [121] Ни кофе, ни чая, ни диет-колы, никогда ни выпивки, ни сигареты, ни дозы, храмовые одежды, белые, как снега Уосача, птичка из Общества помощи обездоленным, мисс на миссии — куда это она отправилась там, в Нью-Йорке? На Таймс-сквер? Блондинка с челочкой, остроносенькая Келли Ди несет слово о Восстановлении в Нью-Йорк-Сити, несет весть о Пророке на Сорок вторую-стрит? Два года на миссии, со своей товаркой, вероятно сестрой Кимми, или сестрой Конни, или сестрой Мег, или еще как-то, всегда вдвоем, всегда вместе, никогда не разделяясь, улыбаясь, беседуя, болтая, помогая, возможно порой даря книгу (или — не даря), сестра Келли никогда не устает, не сдается, не сердится и не унывает, не впадает в отчаяние, не испытывает разочарования, если кто-то на улице заявляет, что Джозеф Смит — чудак на букву «М»; она просто остается убежденной в своей вере, никогда не думает: «Я выше этого», ей даже в голову не приходит подумать: «Я лучше вас». Вот она, Келли Ди, из крепкого пионерского первопоселенческого рода, всегда любимая, всегда любящая, ей остается три года до замужества, четыре — до материнства; сестра Келли, которая, вероятно, на много недель вперед планирует, когда ей нужно будет подняться и свидетельствовать в церкви; сестра Келли, которая, скорее всего, прикрепляет на холодильник список дел, а воскресные вечера, видимо, проводит, моя шампунем прекрасные волны своих светлых волос, такая чистая, такая трудолюбивая пчелка в человеческом образе, одна из избранного Богом народа, из царства пустыни, из Святых. Да, вот она сидит на потрепанном офисном стуле, помогая ребятам вроде меня. И ведь не просто помогает, потому что есть люди, которые как бы «Ах, бедняжка!», и пощелкают языками, и, может, даже доллар тебе дадут, да только они не понимают и не хотят понимать. И есть еще другие люди, они тоже как бы «Ах, бедняжка, ну иди познакомься с моим Богом. Он — единственный путь!». Но только не Келли. Она не просто помогает, способствует, подает руку. Нет, она исследует, читает, изучает, беседует, понимает. Упорно работает, чтобы понять, желая понять, убеждая себя, что именно это — самое важное из всего, что она может сделать. А для меня это значило больше всего остального. Ей удалось. Я видел это по ее глазам, голубым, как утро в Дезерете. И она меня раскусила. Она поняла, что я был абсолютно, совершенно, по-королевски до предела затрахан. Она поняла, что моя религия трахнула меня так же, как тот мерзкий охламон, который мне полсотни баксов заплатил за то, чтобы руку мне в зад запихнуть. А еще она поняла, что иногда просто нет другого выбора, как встать и двигаться дальше. И тут — вот незадача! — я просто рассыпался: опять хлынули эти треклятые слезы, я сам не мог поверить, что разревелся в Доме Энн Элизы Янг.
121
«Поднимайтесь, Кугуары…»— студенческая «боевая песня», сочиненная Клайдом Д. Сандгреном (Clyde D. Sandgren, 1910–1989), одним из выпускников Университета Бригама Янга, и популярная у студентов и выпускников УБЯ по сей день.
— Простите, пожалуйста! — рыдал я. — Я не для того сюда пришел.
Келли вручила мне бумажный носовой платок.
— Все нормально, — проговорила она. — Я понимаю. Я тебя полностью понимаю.
XVIII
ВОССТАНОВЛЕНИЕ ВСЕГО И ВСЯ
ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ЖЕНА
Глава двадцать шестая
Камни Нову
После краткой остановки на границе Юты с Вайомингом мы с Лоренцо отправились в Ларами. [122] Это было мое первое знакомство с немормонским городом, и я ожидала увидеть здесь наивысшую форму цивилизованности. Не было сомнений, что любой крупный город, управляемый законом и здравым смыслом, а не суеверием и тиранией, должен организоваться в Великий Город. Однако с Ларами такого не произошло. Мы вышли из здания вокзала и обнаружили промерзший городок, полный грязи, коров и свиней. Ветер хлестал со всех сторон, и скот использовал значительную часть городского центра в качестве укрытия, где можно сбиться в кучу и согреться. Владельцы ранчо и их работники расхаживали вокруг, ставя ноги циркулем, как это свойственно мужчинам, сформировавшимся в седле. Женщины, как мне показалось, были столь же грубы, что и мужчины. Я обратилась к одной, попросив ее указать мне дорогу к моей гостинице. Дама была затянута в корсет, в черно-красном платье и с бархаткой на шее. Она подозрительно оглядела меня: «Как? Ты тоже там работаешь?»
122
Ларами(Laramie) — город и административный центр округа Олбани, штат Вайоминг, северо-восточнее Шайенна, столицы штата.