19-я жена
Шрифт:
Какое утешение — знать, что твои давние друзья, даже по истечении времени, остаются все такими же! Ни та ни другая ничего не знали о мистере Ди. Ни у той ни у другой не нашлось причин не верить моему о нем суждению, хотя Люсинда сказала, когда мы выходили из кондитерской Годдарда:
— Интересно, почему же он не понравился твоей маме?
Я могла бы оглянуться назад и исследовать, почему же я не приняла во внимание советы тех, кого больше всего любила. Мог бы найтись целый ряд причин, объясняющих это, но ни одной более весомой, чем мое стремление избежать когтей Бригама Янга.
— Скажи мне, — спросила я как-то вечером у своего суженого, — что ты думаешь о многоженстве?
— Ужасающее установление.
—
— Если ты спрашиваешь меня, то, по мне, это огромное пятно на нашей Церкви. Я иногда боюсь, что это приведет нас к гибели.
Я чуть в обморок не упала от облегчения. С этим его заявлением, надежно упрятанным в моем сердце, Джеймс Ди и я поженились 4 апреля 1863 года в Доме Облачений. Бригам запечатал нас в присутствии небольшой группы свидетелей, включая мою маму, чье встревоженное лицо говорило, что ее не радует этот день. В качестве свадебного наряда на мне было громоздкое платье и уродливый зеленый фартук. Подо всем этим — священное нижнее белье, расшитое каббалистическими знаками на груди, у пупка и у колен. Бригам пригласил Мейв присутствовать на церемонии, и, хотя она уже не являлась моей ближайшей подругой, моя былая нежная привязанность к ней в этот знаменательный день возродилась.
Вечером после свадьбы я должна была играть в «Ловком плуте». Бригам спросил, не хочу ли я передать свою роль в этот вечер дублерше. «Ни за что! Я профессиональная актриса и должна выполнять свои обязательства». И так я, молодая жена, вышла на сцену. Слух о том, что в этот самый день я вышла замуж, уже достиг многих ушей. Когда я появилась на сцене, аудитория разразилась поздравительными криками. Аплодисменты потрясали зал каждый раз, как я выходила из-за кулис, а затем в конце спектакля. К тому времени когда мы с мужем вернулись в снятый нами номер в отеле Бригама, я словно плыла по волнам этого триумфа. Это был величайший момент моего замужества. Мало радостей последовало за тем вечером.
Первая неприятность произошла, когда мой муж предложил, чтобы мы стали жить вместе с моей матерью.
— А что с твоим домом?
— Он сдан внаем. Я полагал, они к этому времени выедут, но у них изменились планы. Прелестная семья Святых. Он — парикмахер, делает парики. Видела бы ты, что он может сотворить из конского хвоста! Только одна жена — девушка из Швеции. Они попросили о продлении аренды. И у них ребенок не совсем здоров. Что я мог им сказать?
Читатель, а что могла сказать я?! Временные финансовые затруднения заставили моего отца отказаться от содержания четырех отдельных хозяйств. За несколько месяцев до моей свадьбы сестра Лидия с Дайантой переехала в дом моей мамы, так же как и миссис Кокс с Вирджини. Я сказала мужу, что мамин дом переполнен и ему не будет там удобно.
— Это всего лишь на месяц-два.
— Я не хочу жить в доме, переполненном женами.
— Дорогая, я просто не знаю, что тебе сказать. Или там, или жить в палатке.
Мама приняла это без единого возражения, без «я же тебе говорила!». Кроме того, она была благодарна Ди за его умение делать штукатурные работы, потому что облупившаяся кое-где штукатурка и волосяные трещины в стенах давно уже ее беспокоили. Ди, искусно добивавшийся расположения тещи, чинил все, что она просила, не только то, что требовалось штукатурить. Он даже заделал мышиную норку за печью затычкой, которую вырезал ножом точно по размеру.
— Хорошо, что ты так ей помогаешь, — сказала я ему, когда мы прожили у мамы около месяца.
— А что, разве у меня есть выбор?
— Если ты так это воспринимаешь, в следующий раз скажи «нет!».
— Ох, Энн Элиза, ты просто прелесть. Жизнь не такая простая штука. Я не могу сказать «нет» твоей матери.
—
— Ты просто ребенок, вот и все.
— Не надо со мной так разговаривать.
— Ты и правда не понимаешь. Твоя мать… да она просто помирала от желания иметь в доме мужчину, которым можно было бы помыкать. При том, что твой отец живет где угодно, только не здесь, в ней скопилось слишком много супружеской энергии, не имевшей выхода.
— Ты совсем ничего не знаешь о моей матери.
— Когда я согласился сюда переехать, я думал, ты всегда будешь на стороне мужа, но тут я сделал ошибку.
— Ты согласился сюда переехать!
О, вы можете себе представить, какие последовали речи! Когда наша ссора истощилась, я отправилась спать, но поняла, что слишком возбуждена и не могу заснуть. Я пролежала без сна всю ночь, ожидая рассвета, когда смогу спросить Ди о его истинных чувствах по поводу нашего брака. Но мне не пришлось его спрашивать. На следующий день я столкнулась с еще более ясным образом собственного мужа, и скоро он стал мне совершенно безразличен. Мы прогуливались по Мейн-стрит, когда случайно встретились с Мейв. Нежная вуаль обрамляла ее прелестное, хоть и чуть длинноватое лицо. Я познакомила подругу с мужем. Беседа была совсем короткой и не стоящей особого внимания, пока, после того как мы распрощались, Ди не спросил:
— А кто она?
У моих Милых Читательниц я спрошу: есть ли на свете вопрос, более опустошающий душу? Три простых слова, соединенные вместе на устах твоего мужа, содержат в себе не что иное, как предательство и обман. Или, во всяком случае, так оно бывает в обществе Мормонов, когда муж может по любому капризу привести в дом новую жену.
— Ты видел ее на нашей свадьбе, — ответила я.
— Верно. Теперь я вспомнил. Она была в голубом, с какой-то крупной брошью — гроздь винограда, да? Да, теперь все припоминается. Голубое, виноград, как приколото на груди… Действительно!
— Это одна из моих подруг, которая предостерегала меня против тебя.
— Не жеманничай, дорогая. Скажи мне прямо, что ты имеешь в виду.
Пересказывать мужу слухи о нем не доставило бы мне радости. Это лишь сделало бы меня совсем глупой в его глазах. Поэтому я решилась приврать немного, чтобы обойти правду.
— Ну, несколько слов было сказано о том, что твоя вера не такая уж абсолютная.
Ах, какая это ошибка — говорить неправду!
— Моя вера? В этом дело? Да она меня вообще не знает, не так ли? Она ничего не знает о моей прекрасной семье, которую я оставил там, в Англии, из-за моей веры! Она ничего не знает о трудностях моего пути сюда, это же огромный океан — Атлантический, и он такой бурный бывает в декабре! Я приехал сюда без друзей, без связей, с одним только штукатурным мастерком и с моей верой. С моей честной верой. Так почему же эта девушка заговорила об искренности моей веры? Потому что у меня нет пятнадцати жен? В этом все дело? Неужели все и каждый здесь считают, что мужчина должен иметь свой личный гарем, чтобы доказать, что он — истинный Мормон? Если в этом дело, если такова причина, из-за которой опорочена моя репутация, тогда, я уверен, что-то можно предпринять, чтобы это исправить.
Если бы только на этом он закончил свою речь… Но я избавлю моего Читателя от второй фазы этой тирады. Монолог моего мужа завершился словами:
— Я люблю свою Церковь, и, если потребуется, я это докажу.
Как вам, вне всяких сомнений, известно, критика фальшивой набожности есть наилучший способ вызвать возмущение. Неискренний человек, если его таким образом провоцируют, должен доказать свою искренность. Тогда в нем говорит зверь — царапающийся, рычащий, помечающий свою территорию. Так я и объясняю последовавшие за тем действия Ди. Через несколько дней он объявил: