19-я жена
Шрифт:
Первым человеком, откликнувшимся на объявление, оказался майор Джеймс Бертон Понд, ранее служивший в Висконсинском Третьем кавалерийском полку, сторонник Джона Брауна, [106] а теперь работавший репортером в самой «Дейли трибюн». Он явился ко мне в дом в полной форме, при сабле с серебряной рукоятью.
— Комната еще свободна?
— Плата — три доллара в неделю, — ответила я. — Включая питание. Стирка оплачивается дополнительно. Вам придется полюбить детей. У меня два сына — Джеймс, которому девять, и Лоренцо, ему восемь. Они хорошие мальчики, но они — мальчики и порой шумят. Вы можете собираться здесь или на террасе, но не на кухне и не в столовой. Гости должны покидать этот дом к десяти часам, а если вы… — Я замолкла, потому что майор Понд очень странно на меня смотрел. —
106
Джон Браун(John Brown, 1800–1859) — один из первых белых борцов за освобождение негров-рабов, один из руководителей левого крыла аболиционистов, защитник и участник партизанской борьбы за отмену рабства.
— А вы действительно миссис Янг?
Я ответила, что его информировали совершенно правильно.
— С чего это вдруг вы сдаете комнаты?
— У меня есть свободные комнаты и нет доходов. Я лучше буду брать жильцов, чем подвергать лишениям моих сыновей.
— А что же ваш муж?
— Вы хотите посмотреть комнату, майор Понд, или нет?
Судья Элберт Хейган, бывший полковник армии конфедератов, [107] человек умудренный в юридических вопросах и юрисконсульт по горному праву, с женой, миссис Хейган, стали моими следующими постояльцами. Судья Хейган жил б о льшею частью в Калифорнии, но его экспертные познания в области горного права заставляли его приезжать в Солт-Лейк на длительное время. Он показался мне, во всяком случае поначалу, добрым человеком с легкими как пух волосами и осторожным ртом, прячущимся в пушистой белой бороде. Миссис Хейган была, на мой взгляд, самым подходящим существом для такого мужа. Она была широка во всех смыслах этого слова, включая изобильную грудь над щедрым сердцем. Характер их отношений стал для меня открытием. Судья Хейган не упускал малейшей возможности поблагодарить жену, похвалить ее ум, порадоваться ее присутствию. По десять раз в день он произносил: «Я самый счастливый человек на земле» — и опускал ладонь на мягкий зад жены.
107
Конфедераты— Конфедерация 11 южных штатов, отошедших от США в 1860–1861 гг.; тж. сторонники Конфедерации и солдаты армии Конфедерации в 1861–1865 гг.
Так, менее чем за неделю, мой дом совершенно преобразился. То, что все трое моих жильцов оказались Немормонами, было результатом совпадений и обстоятельств того времени, а вовсе не сознательным намерением с моей стороны.
Вечерами Судья Хейган с женой, а с ними и майор Понд любили собираться и беседовать у меня на террасе. Они приглашали друзей и знакомых, умных, живых мужчин — адвокатов, журналистов, историков и других знающих людей — Немормонов, — которые чаще всего приводили с собою своих ярких и живых жен. Эти женщины, многие из которых носили свободные (и запретные!) прически, так что волосы каскадом падали им на плечи, знали о каждом сюжете не меньше своих мужей. Почти каждый вечер за окном моей гостиной проводился семинар о разных идеях и о философии. «Есть у вас какие-либо соображения насчет модоков?» [108] — мог, бывало, спросить Судья Хейган, тем самым положив начало долгому обмену мнениями, согласиям и несогласиям. Участвовал каждый, включая и женщин, чьи высказывания по всем вопросам выслушивались с равным уважением.
108
Модоки( англ.Modocs) — индейское племя, обитающее в США на границе штатов Калифорния и Орегон, а также в Оклахоме. Название племени на языке модоков означает «южные». В 1872–1873 гг. между ними и войсковыми частями США шла т. н. Модокская война за право племени жить не в резервации, а на своих исконных землях.
Каждый вечер, работая на кухне, я прислушивалась к этим разговорам. Мытье посуды я всегда терпеть не могла, но особенно в эти вечера, когда плеск воды и звяканье столовых приборов заглушали какое-нибудь важное
— Чем более я узнаю о полигамии, тем больше презрения она у меня вызывает. Меня во многом восхищает Бригам, но в этом отношении ему надо бы вести себя поосторожнее. Всякий знает — бесконтрольный фитилек может весь дом спалить.
— Больше всего, — откликнулась миссис Хейган, — я думаю о детях.
— Интересно, — продолжал Судья Хейган, — кто-нибудь хоть раз встречал кого-нибудь из полигамной семьи — будь то мужчина или женщина, — кто чувствовал бы себя счастливым? Я хочу сказать — по-настоящему счастливым?
— А что, по вашему мнению, значит быть счастливым? — спросил майор Понд.
— Что, по его мнению, значит быть счастливым? — вмешалась миссис Хейган. — Это значит — быть счастливым. Счастливым: веселым, радостным, везучим, полным надежд. Счастливым!
— Я всего лишь спрашиваю, миссис Хейган. Я не выступаю в поддержку. Они, разумеется, верят в то, что таков их пропуск на Небеса. А если бы вы верили в это — я хочу сказать, если бы вы по-настоящему верили в это, то есть, я имею в виду, верили бы в это, как верите в то, что завтра взойдет солнце и небо будет голубое, — разве тогда вы не были бы счастливы, пусть даже несколько лишних жен причиняли бы вам некоторое неудобство или унижение в этой, теперешней жизни?
— У меня идея, — сказала миссис Хейган. — Давайте не будем заниматься праздными спекуляциями, когда у нас есть такой эксперт-свидетель, как миссис Янг.
Не прошло и нескольких секунд, как она уже появилась на кухне и упрашивала меня присоединиться к их беседе. Я объясняла ей про посуду и задержавшуюся в печи буханку хлеба, но миссис Хейган осталась непреклонна.
Помимо Судьи, его супруги и майора Понда, в тот вечер на террасе был еще преподобный мистер Страттон, методистский священник. Он был первым представителем чуждой религии, какого я когда-либо знала. На протяжении всей моей жизни Бригам, Апостолы, Епископы, Старейшины — каждый, кто по должности своей был обязан обладать знанием, — убеждали меня, что необходимо оберегать свой кошелек и самое себя, если я вдруг окажусь в окружении Немормонов. «Но преподобный, священник, проповедник, человек из духовенства (как и они сами) — это дьявол на нашей земле» — так меня предостерегали с самого детства.
И вот теперь преподобный Страттон поднимается с качалки, на которой сидел, чтобы пожать мне руку.
— Не примете ли вы участие в нашей беседе, миссис Янг?
Собравшиеся глядели на меня с доброжелательным любопытством. Мне очень хотелось раскрыться перед ними, рассказать им о том, что я видела. В то же самое время я испытывала давнее чувство долга, требовавшего защитить мою веру.
— Все это довольно сложно, — ответила я. — У этого спора много разных сторон.
— Не чувствуйте себя обязанной отвечать нам, — сказала миссис Хейган.
— Это так бестактно с нашей стороны, — извинился преподобный Страттон. — Ну как же, ведь это вовсе не наше дело.
— Простите, пожалуйста, — сказала миссис Хейган. — Мы не имели в виду сделать из вас опытный образец.
Я приняла эти извинения и покинула их компанию, хотя мне страстно хотелось рассказать им все, что я знала.
На следующий день преподобный Страттон прислал мне свою визитную карточку с приглашением посетить его и миссис Страттон в любое удобное мне время. Две недели я хранила эту карточку у себя в кармане, то и дело дотрагиваясь до нее пальцами, когда занималась своими делами, и поглаживала выпуклые буквы так часто, что они стали стираться к тому времени, когда я решилась нанести им визит.
Страттоны жили в нескольких кварталах от меня, в новом районе, где группами селились Немормоны. Это была чуждая страна, куда еще не ступала моя нога. Я оставила сынишек с миссис Хейган и отправилась пешком к Страттонам, выбрав кружной путь из осторожности, чтобы не попасться на глаза какому-нибудь соглядатаю. Наши отношения с Бригамом разрушились настолько, что он вполне мог, по моим представлениям, установить за мною слежку, чтобы шантажировать меня свидетельствами об измене. Путь, на который никак нельзя было затратить более двадцати минут, занял у меня почти час, пока я совершала зигзаги по соседним кварталам. Наконец я подошла к калитке Страттонов.