1914–2014. Европа выходит из истории?
Шрифт:
Если Германия решит поставить свою конкурентоспособность на мировой арене выше, чем выживание, пусть под финансовой капельницей единой валюты, Франция должна будет принять этот выбор и не противиться ему. Психологию народов следует учитывать. Нетрудно понять, почему немцы не желают бесконечно расплачиваться за поддержание на плаву плохо спроектированного корабля. Конец единой валюты не станет концом Европы, поскольку по целому ряду географических, экономических, политических, исторических и моральных причин Германия не хочет (да и не смогла бы) превратиться в расположенный посреди Европы «офшор». Ей следует найти компромисс между требованиями конкурентоспособности своей промышленности и долгосрочными геополитическими интересами, которые она прекрасно осознает. Южная Европа – это не только рынок с 200 миллионами потребителей. Там лежат истоки великой европейской культуры: Древняя Греция, Рим, Италия эпохи Возрождения,
Франция должна рассчитывать прежде всего на свои силы
Франции вновь нужно будет рассчитывать на саму себя и отказаться от порочной идеи, будто Европа сможет стать рычагом, который заставит ее провести реформы, на которые она сама пойти не сумела бы. Подобное убеждение губительно для морального духа страны. В течение последних тридцати лет ни одно правительство не пользовалось устойчивой поддержкой французов. Ни с одним из них они не продлили контракт. Слишком часто в нашей истории правящие классы, стремясь защитить, а то и упрочить собственную власть и привилегии, опирались не на французский народ, а на расчет соотношения сил на мировой арене. Этот порядок приоритетов требуется перевернуть на 180 градусов: сначала возвратить доверие французского народа, научиться быть с ним честными, чтобы поднять моральный дух нации, а это позволит восстановить нашу промышленную базу, которая служит ключом ко всему. Выбор в пользу ответственности будет спасительным не только для экономики, но и для Республики в целом.
Конечно, нам придется работать и учиться работать в мире, где Франция и другие страны Европы потеряют те привилегии, которые им раньше даровала история. Теперь им предстоит конкурировать не только с развивающимися странами, но и с более методичными и работящими индустриальными государствами. Наша квазимонополия на науку и технологии осталась в прошлом.
Чтобы достичь успеха, нам придется быть лучшими. Мы должны своими силами провести важнейшие реформы, в том числе в таких трудных сферах, как школа, профессиональное образование, университеты, занятость и социальные отношения на рабочем месте. Чтобы перенастроить соотношение сил между акционерами, менеджерами и сотрудниками, потребуется выработать новый «корпоративный кодекс» – и тут нам есть чему поучиться у Германии. Скажем прямо: речь не о том, чтобы взять равнение на Китай, а о том, чтобы выстроить новую социальную модель, которая позволит нам успешно конкурировать на мировой арене, в том числе с другими европейскими странами, и прежде всего с Германией. Такие реформы требуют от Республики сделать рывок вперед: гораздо более жестких требований к себе для тех, кто принимает решения, и пробуждения чувства гражданственности для всех французов.
Способна ли Республика на такой рывок? У Франции есть множество козырей: ее история, природа, язык, культура и демография, ее богатое и разнообразное сельское хозяйство, ее предприятия, многие из которых способны играть в высшей лиге, таланты ее народа и, как я склонен верить, гордость, и чувство величия, которые не могут угаснуть. Ее гражданской модели нужно лишь придать новый импульс – так в истории уже происходило неоднократно. Призыв к возрождению гражданского патриотизма может показаться неактуальным, но на самом деле он никогда не был так своевременен. Я бы хотел убедить французские элиты, что не стоит, как сказал в 1792 г. Дантон, «уносить родину на подошвах своих сапог». Вот почему европейский дом нужно строить как продолжение наций, а не как их замену или костыль, избавляющий от любых усилий.
Франция должна положиться на собственные силы и на свои очевидные козыри. Пойдя по этому пути, она вновь обретет доверие союзников, прежде всего Германии. Выбор Европы или поворот к внешнему миру сегодня не исключают друг друга. Вместе развернувшись к «широким просторам» (вместо того, чтобы замыкаться в себе), европейские народы не удаляются от Европы, а, напротив, возродят свои лучшие традиции и получат возможность не просто защитить, а укрепить свои внутренние рынки благодаря более адекватному курсу собственных валют. Это спасительное решение поможет им не разойтись, а, наоборот, сблизиться. Нам предстоит выбор не между опасливой изоляцией и бесконтрольным открытием внешнему миру, а между рентой и промышленностью. Разнообразные виды ренты, которыми мы до сих пор пользуемся, не могут со временем не истощиться. Наше единственное спасение – это промышленность в разнообразии ее отраслей. Мы должны сочетать внутреннюю корректировку европейского механизма (оживление внутреннего рынка) с переориентацией на внешний мир. Между выбором в пользу Европы и в пользу мира, повторим, нет никакого противоречия. Франция вместе с другими европейскими странами должна это понять и продемонстрировать на практике.
Главное препятствие на пути к реформе евро имеет психологическую природу: как мы уже видели, единая валюта стала во Франции и в Европе святыней, на которую почти все политические и медийные элиты поставили свою репутацию. Глубина и давность заблуждения, в котором они пребывают, конечно, не располагает их к поиску рациональных решений. Из эгоизма и ослепления наши элиты, без сомнения, предпочтут ввергнуть нас в длительную стагнацию, лишь бы не признавать вред, который нанес большинству их соотечественников и самому делу Европы выбор, который они сами сделали и преподнесли всем как исторически значимый и бесповоротный.
Если крах единой валюты окажется неуправляемым, его последствия будут иметь планетарный характер, поскольку европейский рынок составляет более трети мирового. Нужно ли ждать внешнего шока, чтобы заставить опомниться тех, на ком лежит принятие решений: Германию, оказавшуюся в этой роли в силу обстоятельств, а не по собственному желанию, и находящуюся в тесной связке с ней Францию?
На обоих берегах Рейна мы должны спокойно и решительно приложить все усилия, чтобы эта спасительная инициатива была воплощена в жизнь. Чтобы этот план стал реальностью, он, конечно, должен стать частью масштабного исторического проекта – обновленного союза европейских народов.
Глава XII
Исторический проект нового европейского курса
Чтобы разрешить неразрешимое противоречие, в которое единая валюта загнала народы Европы, следует выйти за рамки валютных и даже экономических вопросов. Здесь недостаточно также и политического измерения, на которое сделали ставку создатели единой валюты, положившись на то, что Европа в какой-то момент сможет превратиться в единую нацию или, если хотите, в подлинную федерацию. Не стоит играть словами, рассуждая о «федерации национальных государств». Этот концепт – оксюморон: Европа либо состоит из наций, либо, превратившись в «федерацию», сама становится единой нацией.
Дабы распутать эту загадку и выйти из тупика, в который зашли народы Европы, следует – это сейчас важнее всего – рассмотреть нынешнюю политику в более широкой и менее привычной исторической перспективе. А для начала честно подвести политические итоги ушедшего века.
Неоспоримый факт: европейские нации никуда не исчезли
Могли ли две мировых войны привести к исчезновению европейских наций, о котором после 1945 г. рассуждали сторонники наднациональной Европы? Очевидно, что сегодня ответ на этот вопрос должен быть отрицательным: нации не исчезли. Они пережили те идеологии, которые стремились сбросить их с парохода истории.
Большевистская революция, верная интернационалистскому духу марксизма, вначале стремилась охватить весь мир. После смерти Ленина (1924 г.) и прихода к власти Сталина стало ясно, что это не удалось, и выбор был сделан в пользу «строительства социализма в отдельно взятой стране». Однако потребовалось больше времени, чтобы адепты «пролетарского интернационала» действительно прозрели.
Даже Гитлер считал саму идею нации устаревшей. Вскоре после прихода к власти в своих признаниях Раушнингу он сформулировал это следующим образом: «Понятие нации утратило смысл. Мне в начале пути пришлось им пользоваться по исторически обусловленным причинам. Но я всегда знал, что это лишь временное орудие. Оставьте нацию демократам и либералам. Это понятие пора отбросить. Мы заменим его новым понятием расы. Материалом для строительства будущего порядка станут вовсе не те народы, черты которых определила история…» Он продолжал: «С помощью понятия нации Франция вынесла свою великую революцию за границы страны. С помощью понятия расы национал-социалисты возглавят революцию, которая создаст новый мировой порядок… Наша революция… будет прямой противоположностью французской…» [215] . Подобно многим другим, Гитлер хотел «покончить с хаосом прошлого, утратившего всякий смысл» [216] .
215
Rauschning H. Hitler m’a dit. P.: Hachette Litt'eratures (Репринт издания, вышедшего в Швейцарии в начале 1940 г.). P. 310.
216
Ibid. P. 311.