1918. Хюгану, или Деловитость
Шрифт:
47
Старший полковой врач разговаривал с доктором Кесселем по телефону: "Коллега, не могли бы вы подойти сегодня к трем на операцию? Небольшое извлечение пули…"
Доктор Кессель промямлил, что едва ли он сможет, он так ограничен во времени.
"Для вас, наверное, это будет крайне пустяковое дело сделать небольшой надрез для извлечения пули, для меня — тоже, приходится довольствоваться малым, впрочем со временем это перестает казаться жизнью или работой, я тоже намерен сменить место работы, но сегодня — увы! — ничего не поделаешь. Я приказываю вам приехать, посылаю за вами автомобиль, через полчаса начинаем",
Куленбек положил трубку, улыбнулся: "Ну что ж, на пару часов он занят".
Рядом сидел Флуршютц: "И все-таки странно, что вы вызываете Кесселя из-за такого пустяка".
"Шустрый Кессель всегда попадается мне под руку, А мы сразу же удалим и аппендицит этого Кнезе".
"Вы что, и вправду намерены его оперировать?"
"А почему нет? Мужичок должен получить удовольствие., ну и я тоже",
"А он согласен на операцию?"
"Ну, Флуршютц, сейчас вы так же наивны, как и наш старина Кессель, — до сих пор я хоть у кого-то спрашивал согласия? А после они еще и благодарны мне были. И четыре недели отпуска по болезни, которые я обеспечиваю каждому из них… Ну, вот видите".
Флуршютц хотел что-то возразить, но Куленбек отмахнулся: "Ах, избавьте меня от ваших секреционных теорий, Дорогой друг, если я могу заглянуть в брюхо, то мне совершенно не нужны никакие теории, следуйте моему примеру и становитесь хирургом — единственная возможность остаться молодым".
"А всю свою работу с железами внутренней секреции прикажете запрятать в дальний ящик стола?"
"Сделайте это и успокойтесь. Вы ведь уже очень неплохо оперируете".
"Что-то нужно делать с Ярецки, господин старший полковой врач, парень дошел до ручки",
"Попробовать, что ли, трепанацию?"
"Но вы уже выписали его, он со своими нервами подлежит теперь специальному лечению".
"Я направил его в Кройцнах, там уж он оправится. Вы прямо беда, а не поколение! Пару раз нализался — и уже катастрофа, прямая дорога в больницу для нервнобольных… Ордоннанц!"
В дверях появилась Ордоннанц.
"Скажите сестре Карле, что в три операция. Да, сегодня ничего не давайте кушать Марвицу из второй палаты и Кнезе из третьей. Ну, ладно, скажите, Флуршютц, нам ведь, собственно, совершенно ни к чему этот бедный Кессель, мы и сами чудненько со всем этим справимся… Кессель все равно не оценит это, будет просто ныть, что болят ноги; настоящий садизм с моей стороны вытащить его сюда,, ну, так что скажете, Флуршютц?"
"Как прикажете, господин старший полковой врач, за мной дело не станет, но долго так продолжаться не может. И потом, это же просто невозможно, волевым решением сводить всю медицину к операциям",
"Неповиновение, Флуршютц?"
"Чистая теория, господин старший полковой врач. Нет, просто мне кажется, что в не таком уж далеком будущем медицину постигнет настолько глубокая специализация, что консилиум между терапевтом, хирургом или дерматологом вообще не сможет привести к какому-то результату просто потому, что больше не будет средства для взаимопонимания между специализациями".
"Неправильно, совершенно неправильно, Флуршютц, вскоре вообще будут одни только хирурги. Это единственное, что останется от всей этой жалкой медицины. Человек — это мясник, и везде он остается мясником, ничего другого он не понимает, а это ему понятно, как дважды два четыре". И доктор Куленбек стал рассматривать свои большие, ловкие, покрытые волосами руки и пальцы с предельно коротко подстриженными ногтями.
Затем он задумчиво произнес: "Знаете, кто не приемлет этот факт, у того действительно может поехать крыша. Все это необходимо воспринимать так, как оно есть, и иметь свою долю радости в этом. Так что, Флуршютц, послушайтесь совета, смените лошадь и становитесь хирургом".
48
За каждый рулон бумаги, который нужно было поставить, приходилось сражаться, и хотя на руках у Эша была выданная властями справка о выделении достаточного количества бумаги для "Куртрирского вестника", ему приходилось каждую неделю мотаться на бумажную фабрику. Почти каждый раз возникали скандалы с престарелым господином Келлером или с заведующим производством.
Рабочий день как раз закончился, когда Эш уходил с фабрики. На улице он догнал мастера Либеля и машиниста Фендриха. Либеля, собственно, он терпеть не мог, особенно его башку с соломенными волосами и толстой веной на лбу. Он процедил: "Добрый вечер".
"Добрый, Эш, выбились из сил со стариком?"
Эш не понял."Ну, чтобы он поставил вам бумагу".
"Чушь собачья", — ответил Эш.
Фендрих остановился и показал дыры на своих подошвах: "Это стоит шесть марок. Вот к чему ведет, когда зарплаты растут".
Эш уцепился за эту мысль: "Только зарплатами все это объяснить нельзя, это заблуждение всех профсоюзов".
"Как так, Эш, не хотите ли вы залатать заблуждения Фендриха тоже с помощью библейских нравоучений?.. — и с удивлением он отметил: — Нравоучение, заблуждение — рифмуется".
"Чушь собачья", — повторил Эш.
Глаза Фендриха заблестели в провалах воспаленных глазниц; он был туберкулезником, и ему не хватало молока. Он сказал: "Вера, наверное, это тот шик, который могут позволить себе только богатые".
Либель добавил: "Майоры и издатели газет",
Эш выдавил из себя едва ли не извиняющимся тоном: "Я в газете всего лишь служащий, — но затем раздраженно добавил: — Да это вообще ерунда, можно подумать, что профсоюзы дали обет бедности!"
Фендрих сказал: "Не так уж это плохо, когда можешь верить".
Эш продолжал: "Я для себя кое-что прояснил: вера тоже должна обновляться, и для нее должна наступить новая жизнь., в Библии говорится, что только сыну позволено будет возвести храм".
Либель заметил: "Естественно, у следующего поколения дела будут идти лучше, что тут нового… Я больше не могу прожить на свои сто сорок марок, даже если сюда добавить производственные премии. До старика это не доходит, К тому же я, так сказать, мастер".
"А у меня не больше, — сказал Эш, — даже если учитывать дом. У меня два квартиранта, с которых я как порядочный человек не могу требовать плату за квартиру, бедняги, Я больше трачу на содержание дома, чем имею с него",