1937. АнтиТеррор Сталина
Шрифт:
Сталин приводил доказательства своей доброй воли. Исследователи обращают внимание на такой факт: «Постановлением ЦИК от 1 декабря 1934 года предусматривалось вести дела террористов без защитников, при закрытых дверях, без права апелляции. На московском же процессе 1936 года есть и адвокаты, и публика. Возможно, это отступление от постановления и представление подсудимым права обжаловать приговор были «гарантией» Сталина в сговоре с обвиняемыми?» [219]
Они поверили. Жизнь в их положении была важнее чести. «Лицо» уже было «потеряно» в предыдущих покаяниях. Именно предыдущие покаяния перед Сталиным Троцкий считает объяснением их нынешнего падения. Собственно, именно поэтому процесс и представляется Троцкому абсурдным: «Каким образом убийство «вождей» могло доставить власть людям, которые в ряде покаяний успели подорвать к себе доверие, унизить себя, втоптать себя в грязь и тем самым навсегда лишить себя возможности играть в будущем руководящую политическую роль?» [220]
219
Кирилина А. Указ. соч. С. 369.
220
Цит. по: Роговин В. 1937. С. 44.
19—24 августа 1936 г. прошел Процесс «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» над бывшими лидерами большевизма и левой оппозиции Г. Зиновьевым, Л. Каменевым, Г. Евдокимовым, И. Бакаевым, С. Мрачковским, И. Смирновым. В качестве обвиняемых была привлечена и группа троцкистов во главе с И. Смирновым, а также немецкие коммунисты, которые были объявлены агентами гестапо, связанными с обвиняемыми большевиками. Бывшим лидерам коммунистической партии и их подельникам были предъявлены обвинения в терроризме, шпионаже, стремлении к расчленению СССР. На все вопросы Вышинского о террористических планах и действиях обвиняемые отвечали односложно, но положительно. В связях с гестапо и шпионаже главные подсудимые не сознавались. Для этого были привлечены не известные стране обвиняемые из немецких коммунистов. Зарубежные контакты были, но только с Троцким. Ссылаясь на реальное письмо Троцкого 1932 г., где он предлагал «убрать Сталина» (имелось в виду выполнение завещания Ленина), подсудимый Гольцман заявил: «Единственный способ убрать Сталина — это террор». [221] Якобы Троцкий инструктировал Гольцмана о ведении террора в 1932 г. в отеле «Бристоль» в Копенгагене. Впоследствии выяснилось, что отель снесен в 1917 г., что вызвало скандал и породило за рубежом еще большие сомнения по поводу фальсификации процессов. Но позднее сын Троцкого Л. Седов признал, что действительно встречался с Гольцманом в 1932 г. и обсуждал тактику оппозиции. [222] Подсудимые готовились к последующей реабилитации, подбрасывая следствию ложные, легко опровергаемые улики.
221
Правда. 1936. 22 августа.
222
Роговин В. Указ. соч. С. 73.
Лидер троцкистов И. Смирнов даже пытался сопротивляться версии следствия, продолжал отрицать свое участие в террористическом центре. Но не в политическом подполье. Можно согласиться с В. Рого-виным, что «из материалов процесса следовало, что «террористическая деятельность» подсудимых сводилась к непрерывным разговорам между собой и с десятками других людей о терроре, устройству совещаний и поездок для передачи директив Троцкого и т. д.». [223] К предыдущим обвинениям 1933–1935 гг., которые во многом отражали реальную деятельность оппозиции, добавлялись террористические намерения и шпионаж.
223
Там же. С. 42.
В ночь на 25 августа был зачитан приговор. Всем — расстрел. У них было 72 часа на апелляцию. По намеченному ранее сценарию обвиняемые написали прошение о помиловании. После этого всех повели на расстрел. Это вызывает законное возмущение: «Таким образом, Сталин не только беззастенчиво надругался над подсудимыми в их последний час, но и продемонстрировал в очередной раз надругательство над собственными законами». [224] Сталин ли? Принято отвечать на этот вопрос однозначно.
224
'Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 39.
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937–1938. С. 136.
Немедленный расстрел Зиновьева и Каменева странен с точки зрения курса Сталина на уничтожение оппозиционеров. Это не способствовало конструированию новых обвинений. Обрывались нити от людей, уже признавших свою вину, к новым обвиняемым. Сотрудничество последних со следствием после гибели Зиновьева и Каменева становилось крайне проблематичным.
Сталин находился на отдыхе. Или Ягода заранее получил приказ поступить таким образом, или… Не похоже, чтобы Сталин был доволен поведением Ягоды.
Недовольство поведением Г. Ягоды, спрятавшего таким образом «концы в воду», могло стать главной причиной решения, принятого вскоре после августовского процесса. 25 сентября Сталин и Жданов отправили в Политбюро телеграмму:
«Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года».
Четыре года назад, в 1932 г., стали поступать сигналы об активизации оппозиции. Но ведь теперь она разгромлена — какие претензии к Ягоде? Значит, Сталин считает, что угроза не устранена и Ягода не годится для доведения работы до конца.
Ягода был переведен на работу наркома связи и до конца марта 1937 г. оставался на свободе. После ареста он далеко не сразу признался во всех грехах, которые ему инкриминировали, но быстро согласился сотрудничать со следствием, признавая за собой некоторые должностные, а затем и политические преступления. В конце апреля Ягода на допросах характеризовал себя как беспринципного карьериста, который стремился воздействовать на политику партии, используя свои должностные возможности. Он признавал себя «пионером двурушничества», потому что рассчитывал пристать «к той стороне, которая победит в этой борьбе». Почему бы не согласиться с этой вынужденной самооценкой Ягоды. Он действительно был карьеристом.
Ягода стремился «не озлоблять против себя троцкистов» излишне жестокими репрессиями (мало ли как повернется), но больше сочувствовал «правым», считая их линию более прагматической, дружил с Рыковым. Однако и Рыкову в 1928 г. он сказал: «Открыто выступать на вашей стороне я не могу и не буду». [225] И это понятно. Открытая поддержка зампреда ОГПУ никак не могла помочь «правым» (ведь правые в 1928 г. не планировали государственный переворот), но в случае их поражения губила его карьеру. Так зачем рисковать. Но при этом Ягода был готов снабжать «правых» секретной информацией (почему бы нет — ведь Рыков был главой правительства). Информация из деревни подтверждала правоту «правых» и убеждала самого Ягоду в их правоте. После поражения «правых» Ягода не был склонен раздувать дела о продолжении их оппозиционной активности, сосредоточившись на троцкистах. [226]
225
Там же. С. 137.
226
Там же. С. 138–139.
До этого момента показания Ягоды не определяются «тенденцией следствия», в них нет очевидных признаков самооговора — скорее — признания под давлением аргументов, показаний других людей, участвовавших в тех же разговорах.
Согласно дальнейшим показаниям Ягоды, в 1931 г. он восстановил общение с Томским, на даче которого встречался также с А.П. Смирновым, и они вели оппозиционные беседы. Здесь на фоне прежнего повествовательного тона уже появляются словно вставленные штампы «тенденции следствия»: «на основе борьбы за свержение Советской власти методами террора против руководства партии и массовыми восстаниями». [227] Характерно, что такие вставки появляются в показаниях подследственных, еще не «разоружившихся перед партией». Если Ягоду зверски избили и он готов признаться в чем угодно, то почему не признает свое участие в шпионаже и соучастие в убийстве Кирова? Напомню, что показания подследственный писал не собственноручно, а лишь затем просматривал и подписывал (или не подписывал). В длинном тексте показаний, в целом соответствовавшем тому, что говорил Ягода, он мог и не уследить за всеми моментами, когда заранее сформулированная интерпретация следователя заметно отличается от того, что говорит подследственный. Следователь вписывал «отточенную формулировку», услышав, что на даче Томского в Болшеве речь шла о развернувшихся в стране крестьянских восстаниях (а Ягода в этот период как раз занимался их подавлением), о необходимости «убрать Сталина» или угрозе терактов против лидеров ВКП(б). Ягода признает, что стремился представить локальными все группы, информация о которых просачивалась в органы НКВД. [228] Действительно, зачем раздувать дела о партийных товарищах, которые попались на неформальных оппозиционных разговорах, если и сам их ведешь.
227
'Там же. С. 140.
228
Там же. С. 142.
А вот соучастие в убийстве Кирова Ягода отрицал категорически и объяснял это вполне логично: «Вы должны понять, что в мои личные планы как народного комиссара внутренних дел не могли входить такие разрозненные планы, как убийство Кирова.
Я же хорошо понимал, что такие акты могли привести, если не к полному провалу, как участника организации правых, то, во всяком случае, к моей ответственности, как наркома, ведающего охраной членов правительства. Тут ничего кроме проигрыша для меня лично не могло выйти, а как раз к этому периоду мои личные планы шли довольно далеко и не совсем совпадали с планами блока». [229]
229
'Там же. С. 142–143.