1941. Друид. Второй шанс
Шрифт:
Тем временем у ног девушки уже лежал каравай хлеба, сложенный, словно мозаика, из десятков хлебных кусочков. А зверьки все продолжали вылезать из норы, толкая перед собой все новые и новые лакомства — чуть обгрызенная головка сыра, высохшее яблоко, орешки.
— Благодарю тебя, Великий Лес, и твоих верных слуг…
Гвен встал на корточки и осторожно потянулся к одному из зверьков, самому крупному с седой полоской на спинке. Бурундук-патриарх настороженно замер, усиленно принюхиваясь к приближавшемуся пальцу. Наконец, наклонился и стал усиленно о него почесываться, при этом издавая
Глава 8
– //-//-
Старшина Сидорчук, лысоватый мужчина с хитрым прищуром и густыми буденовскими усами, расстелил на бруствере серый платок, куда затем пристроил кисет с махоркой. Из-за пазухи достал боевой листок и ловко скрутил из него просто исполинских размеров козью ножку, истратив на нее едва ли не весь газетный разворот. Его закадычный друг, рядовой Ганжа, пристроившийся в окопе рядом, недовольно хмыкнул. Сразу видно, что не одобрял такое расточительство.
— Вижу, богато живешь, Мыкола. Из такого листа можно зараз три цигарки свернуть, а у тебя только одна получилась. Даже графья в Париже так не делают, — укоризненно проговорил Ганжа, с наслаждением принюхиваясь. Запах у махорки был ядреный, духовитый, пробирающий до самых печенок. Не то, что немецкие сигареты, от которых только одно название и вонь, словно одеколона наглотался. — Поберег бы бумагу. Когда еще многотиражка приедет… Может и не приедет вовсе.
Явно, на окружение намекал, нахмурился старшина. Кого другого за такие пораженческие разговоры он бы сразу же отчитал, да еще и пару нарядов вдогонку назначил. Семен же свой в доску. Как облупленного знал его. Никогда тот труса не праздновал. Когда надо в разведку или в дозор, всегда первым вызывался.
— Покурим, Мыкола, а то к вечеру холодать начинает. Глядишь, согреемся немного, — кивнул Семен, кивая на зажигалку. Мол, раскуривай, чего ждешь. — Да и брюхо может успокоится… Черт, как же есть охота.
— Не чертыхайся. Нечистого нам еще не хватало, — старшина стал с тревогой всматриваться в заснеженный берег реки, на котором были немецкие позиции. Больше суток там уже было тихо. Весь шум стороной пошел. Только это совсем не успокаивало, а, наоборот, пугало до чертиков. Затишье на войне, всегда не к добру, каждому известно. Лучше бы артиллерия или авиация работала — Готовят что-то, ироды.
Сделав глубокую затяжку, он передал козью ножку товарищу. Скребущий горло дым окружил обоих, даря ненадолго тепло.
— Добрый табачок, — у Ганжы запершило в горле, и он зашелся скрипучим, долгим кашлем. — Аж в глазах темнеет. Такой махоркой только крыс травить… Ты чего?
Старшина на его глазах весь подобрался, напрягся, как охотничий пес перед добычей. То в одну, то в другую сторону повернется. Засопел еще, вдобавок, что совсем чудно было. Неужели, немцы заметил.
— Сема, чудится мне, что харчами запахло, -удивленно пробормотал он, оглаживая усы. — Убери-ка ты цигарку, а то она весь запах перебивает. Понюхай, Сема.
Тот затушил козью ножку и, заботливо обернув ее в платок, спрятал в карман. Позже докурит. Ночь длинная, а на посту без табака уши запросто опухнут.
— Кулеш, кажется… С салом, — голос у старшины задрожал. сглотнув набежавшую слюну, он тяжело вздохнул. — От немчуры что ли тянет? Поди, суки, ужинать собрались.
— Это тебе с голодухи, кажется, — усмехнулся Ганжа, тоже начиная усиленно принюхиваться. — Точно с голодухи. Я, когда не жрамши, такое бывает вижу, что ни в жисть…
И тут саркастическая ухмылка на его лице стала исчезать. Рядовой тоже почувствовал запах горячего варева. Кто-то, действительно, варил похлебку, пряный аромат которой во всю выбивал слюну и кружил голову. Пришлось даже на бруствер опереться, чтобы не упасть.
— У нас это Мыкола. Христом Богом, клянусь у нас, — от волнения Ганжа даже Бога помянул, чего в другое время никогда бы себе не позволил. — Подожди… Во второй роте, кажется…
Удивленно переглянувшись, они тут же по извилистой траншее двинули в ту сторону. Кто же интересно тут припасами разжился? Ведь, весь батальон уже третий день без горячего сидит. Как связь с соседями пропала, так они кухню и не видели.
– … Точно, они! — вскрикнул рядовой, шедший первым. Вскинул руку, показывая в сторону еле видного огонька в овраге. — Похоже, почти вся рота там собралась… Сколько осталось.
Пригнувшись, они быстро перебежали открытое пространство, и оказались за небольшим холмом. Здесь можно было уже не бояться пули снайпера или шальной мины. Через такой слой земли и танковым снарядом было не пробиться.
— Здравия желаем, товарищ старшина! — перед старшиной тут же вытянулся один из рядовых, высокий, жилистый грузин. Грязный, как черт, а все равно орел. Смотрит бодро, уверенно. — Давайте к нашему столу! Ну-ка, парни, двигайтесь! Место старшине! Сейчас такой кулеш будем кушать, товарищ старшине, пальчики оближешь! С мясцом, с кусочками сальца! — грузин даже глаза закатывал, когда перечислял. Сразу было видно, кто в этой роте балагур. — Еще с пшенкой, да с луговыми травами! А-а-а, держите меня семеро! Гвен, дружище, не томи! Без слюней уже остались…
Аромат, и правда, такой стоял кругом, что, у не евших уже вторые сутки бойцов, ноги подкашивались. Кое-кто к дереву привалился, чтобы не свалиться, и жадными глазами следил за здоровенной бочкой, которую находчивые бойцы приспособили под кастрюлю. Другие уже котелки, консервные банки приготовили. Все ждали.
— Еще немного, воины, совсем немного, — негромко приговаривал невысокий парень в необычном сером полушубке и меховой шапке, «колдовавший» у бочки с длинной деревянной ложкой. — Сейчас пару корешков добавлю для бодрости. К завтру, все как огурчики будете…
Из большой холщовой сумки на плече он вытаскивал то одну щепотку каких-то скрюченных корешков, то другую, и кидал их в бочку-котел. Всякий раз оттуда поднималось густое облако пара, и во все стороны тут же расходился одуряющий аромат пряной похлебки, вызывающий полустон-полувсхлип у стоявших вокруг.
— Вот теперь готово, — наконец, выдал парень, стукнув ложкой по железу. — Кому первому?
Естественно, снять пробу дали старшине, как старшему по званию. Не успел он огладить свои усы, как в его руках уже оказалась обжигающе горячая миска с похлебкой.