1941. Друид. Второй шанс
Шрифт:
Мотнул головой, прогоняя эти глупые мысли. Все ему было ясно и понятно. Задержанный не хочет ни в чем признаться, а откровенно смеется над ним.
— Какие друиды? Какой еще к черту другой мир? — политрук встал с места и навис над сидевшим человеком, который, словно специально, все сильнее и сильнее оговаривал себя. — Или это ты так Германию называешь? А у нас тут тогда что?
Особист почувствовал холодок между лопаток. Это же была откровенная антисоветская клевета. Задержанный даже не скрывал своих убеждений.
—… Ты зря гневаешься, воин. Я друид и не могу говорить не правду, — парень удивленно развел руками. Казалось, искренне не понимал, что уже «наговорил» на расстрельную статью. — Повторюсь, я прибыл из другого мира, одного из многих — многих тысяч миров. В мироздании одновременно существует великое множество миров, подобных нашим. И в этом нет ничего удивительного…
С кривой усмешкой слушал все это политрук. Сейчас у него отпали последние сомнения. Враг просто издевался над ним, тратя его время на выслушивание откровенного бреда.
—… Почему ты не веришь моим словам о приручении лестных тварей и исцелении от чернянки, воин? Друидам подвластны многие тайны мироздания. И приручение дикого зверя лишь самая меньшая из этих тайн.
Синицын подвинул к себе листок для протокола и кивнул. Мол, пой, птичка, пой. Все равно не долго осталось. Нужно было лишь закончить оформление протокола допроса и отправить его в особый отдел дивизии.
— Или твое неверие вызвали мои слова об исцелении от чернянки? Лекари вашего мира еще не умеют делать этого?
Бред продолжается, вздохнул политрук. Он оказывается еще и гангрену может лечить. Просто невероятная глупость. Разве резали бы тогда в медсанбатах раненных с гангреной налево и направо?!
— Если не веришь моему слову, то проверь. У воина, что пришел вместе с нами, чернянка доходила до самых коленей, — не сдавался черноволосый парень, почему-то снова и снова продолжавший нести эту чушь. — Пусть тогда он скажет свое слово. Вы сразу же все поймете.
Рука у особиста в этот момент дрогнула, и хрустнувший карандаш оставил некрасивую загагулину на листе. Усмехнувшийся Синицын тут же поднял оторвал взгляд от стола.
— Ну, зачем все это? — с нехорошей улыбкой на губах спросил он. — Зачем? Ты уже наговорил на высшую меру. Шлепнем тебя и вся недолга. Так… Алиев?!
Через мгновение после громкого окрика, в землянку спустился раскосый часовой и вытянулся на входе по стойке смирно.
— С этого глаз не спускать! — политрук ткнул пальцем в сторону задержанного. — Дернется — стреляй! Я курить, а то уши уже пухнут…
– //-//-
Синицын одним махом взлетел по ступенькам и, оказавшись на улице, с наслаждением вдохнул морозный воздух.
— Ты здесь, Иваныч? — политрук неожиданно наткнулся на комбата с кисетом в руках. Тоже видно курить собрался. — Покурим? А то я свои папиросы выкурил.
С Кисилевым они с начала войны вместе служили. Считай, от самой границы к Москве бок о бок шагали. Оттого и звал его уважительно Иванычем, правда, когда рядом никого не было.
— Чего там? — комбат кивнул в сторону землянки.
— А… — махнул рукой политрук, недовольно скривившись при этом. — Какой-то сумасшедший дом, если честно…
Некоторое время они сосредоточенно скручивали бумажные папиросы из газетных лоскутков, которые тут же набивали духовитым табаком.
— Сначала деваху допрашивал, что ночью от немцев пришла. Говорит, член диверсионного комсомольского отряда и была почти месяц назад заброшена в немецкий тыл. Документы, мол, в плену отобрали, когда в засаду попала, — затягиваясь, рассказывал особист. — Я, думал, запрос по ней в Москву отправить. Даже бумагу подготовил, честь по чести. А потом следующие двое были, что с ней пришли…
Чувствовалось, ему высказаться нужно было. Голос его едва не звенел от возмущения, с каждой секундой все больше и больше набирая силу.
— Второй-то, летун, оказывается, вообще, герой, б…ь, пробы ставить негде! Ты, знаешь, что он мне заявил?! — прищурившийся комбат мотнул головой и развел руками. — Я, говорит, выполняя, секретное задание партии и правительства, был сбит и взят в плен. Имею, мол, сведения стратегической важности для высшего командования и поэтому срочно должен быть эвакуирован в тыл! Ты понимаешь? Трепло сыкливое, тыкает мне своим особо важным заданием! Спрашиваю, где твои документы? Отмалчивается. Сам, скорее всего, закопал в лесу или сжег. Может и летную форму где достал. Знает же, что к летчикам особое отношение…
От охватившего его возмущения Синицын смял цигарку в ладони и закинул ее за бруствер окопа.
— А чего он не приказал мне самому товарищу Сталину позвонить?! Не сдержался я, Иваныч. Врезал ему разок, — особист потер сбитые костяшки на правой руки. Судя по всему, ударил он не раз, и не два. — Только это все цветочки. Ягодки еще впереди будут. Третий, вообще, в наглую передо мною дурку валять начал. Смотрит в глаза и настоящий бред несет про какое-то мироздание, единые миры, Великий Ле…
Не договорив, вдруг перегнулся пополам и с натугой начал кашлять. Перхал, едва не все тело выворачивало. Пришлось даже на бруствер опереться.
— Опять, значит? — поддержавший его за локоть, комбат показал на пару алых капель на снегу. Похоже, на болезнь намекал. — А говорил, что врачи добро дали. Обманул, выходит, — покачал головой командир. — Тебе в тыл нужно, Гена. Как только связь наладим, собирайся.
Тот некоторое время постоял, пережидая приступ слабости. После резко оттолкнул руку комбата, взглянув на него со злостью.