1942-94. Заложник времени
Шрифт:
Вампир сидел в кресле, окутанный клубами сигарного дыма и нисколько не стесняясь, глушил дорогой хозяйский коньяк: одна бутылка, уже пустая, лежала опрокинутая на полу, вторая еще стояла на столике, но содержимого в ней оставалось всего на пару глотков.
– И давно ты тут, куролесишь? – Спросил Серов, усаживаясь в кресло напротив.
– С час, наверное, – пьяно кивнув, ответил тот. – Все тебя дожидаюсь.
– Вижу, – он взял в руки одиноко стоящий, наполненный до краев янтарной жидкостью бокал, и одним глотком осушил. – Спасибо!
– За что?
– За то, что ты есть! – Оскалился Серов. – Я уже думал, кранты
– Не помню я ничего, – Вампир потянулся было к бутылке с остатками коньяка, но Серов опередил его, приложился к горлышку, и отбросил пустую тару на пол.
– Ей богу, не помню.
– Да ладно, не бзди, – успокоил его хозяин. – Все пока не так уж и плохо. Можно сказать, что история твоя почти прокатила, но, ты теперь, мне по гроб обязан!
Вампир возражать, ясное дело, не стал.
Серов достал из коробки ароматную сигару, закурил, выпустив к потолку клубы дыма и, откинувшись на спинку кресла, произнес:
– Сегодня будем отдыхать, а завтра я из тебя всю душу вытрясу!
– Хорошо, босс! – Вампир пал к его ногам. В образном смысле.
Хотя, спустя час и литр коньяка это произошло и в прямом. Серова же алкоголь почти не брал, он только все больше мрачнел, курил и думал насчет «неизвестного объекта», гуляющего без присмотра. Где его искать? Данная службой безопасности информация была скудна, а самоличное расследование грозило большими тратами. Если только…
Серов посмотрел на распростертое тело Вампира. Вот кто ему поможет. Пусть отрабатывает должок. Документы НКВДшные ему проще будет сделать. Рой носом землю, пей кровь советских граждан, но информацию добудь.
Вампир ты, или кто?
Глава 18
Оставшись один, Наумов почувствовал себя свободным. Теперь не стоило доверять никому. Абсолютно. Самый действенный способ остаться на плаву, и не получить пулю в голову. Хотелось спать, есть и еще больше – пить. Долго это будет продолжаться? Он лег на спину и прикрыл глаза. Бежать никуда не хотелось: устал. Вряд ли преследователи будут прочесывать лес, а если и будут, то он услышит и рванет куда подальше. Если сил хватит. С другой стороны – сколько можно бегать? Набегался уже до тошноты. Хотели бы кончить, уже давно бы расправились. Вот только подсознание, игнорируя здравый смысл, громко предупреждало об опасности, а он ему уже привык верить.
Даже спустя полчаса ничего не происходило. Либо люди с платформы посчитали, что преследовать в чаще леса нет смысла, либо, зная местность, дожидались, пока жертва сама попадет в ловушку. В этом был смысл: местности Наумов совершенно не знал. Любая вылазка была сродни путешествию слепого по незнакомому городу. Оставался только один выход – довериться судьбе, и если она будет против, то он хотя бы узнает, почему. Мысли эти придали сил. Иван поднялся, отряхнулся от сосновых иголок и, раздвинув ветви кустарника, что росли на краю железнодорожной насыпи, оглядел пространство внизу. Самоходной платформы на путях уже не было. Домик путевого обходчика был все так же темен и пуст, только сломанная калитка, печально повисшая на одной петле, напоминала об утреннем происшествии. Почему-то именно эта картина еще больше убедила Наумова, что пришел час добровольной сдачи в плен. Он скатился с насыпи, встал и, потирая ушибленные локти, направился к путейской избушке. Когда пересек
– Добрый день, – поздоровался Иван.
– Привет, коль не шутишь. – Ответил тот. Был одет он в старый железнодорожный френч, такую же фуражку с треснутым посередине козырьком и еще более старые, потертые сапоги. Путеец отставил снятую с петель калитку и, надвинув фуражку на затылок, оглядел нежданного гостя. – Не тебя ли, мил человек, тут сегодня ловили?
– Меня, батя, меня! – Не стал отпираться Иван, видя перед собой пожилого, уставшего от жизни человека.
– Так это из-за тебя ирода мне пол забора исковеркали?
– Ей богу! – Снова подтвердил тот.
Старый путеец внимательно, чуть прищурив глаза, осмотрел Ивана с ног до головы – словно рентгенографию произвел, затем достал из кармана помятую пачку папирос, протянул:
– Куришь?
– Не откажусь.
Прикурили.
– За что же гоняются за тобой парень? – Затягиваясь крепким табаком, спросил путеец. – На урку ты вроде не похож, да и на дезертира тоже не тянешь?
– Не знаю, батя! – Честно признался Наумов. – Не знаю. Просто не местный я, не из вашего времени. Голова кругом идет, когда все приключившиеся вспоминаю, поверить не могу.
Хотя старик явно и не понял, о чем говорит гость, глаза его заметно потеплели. Бросив окурок на землю, он растоптал его жесткой подошвой сапога и произнес:
– Пойдем в дом, там и поговорим.
Путеец предложил гостю стул, а сам принялся разжигать примус. Когда тот разгорелся, поставил чайник и, повернувшись, спросил:
– Звать-то тебя как?
– Иван.
– А меня Иваном Васильевичем кличут. Тезки значит. – Старик вышел в сени. Наумов было напрягся, но потом вспомнив про свое решение, вытянул уставшие ноги и поудобней усевшись на стуле, прикрыл глаза.
Иван Васильевич вернулся спустя пять минут, держа в одной руке банку с солеными огурцами, а в другой, литровую бутылку с мутной жидкостью, очевидно – самогоном.
– Сейчас, – начал он с порога. Поставил нехитрый скарб на стол: – Сейчас малость подкрепимся. Вижу, что сил у тебя с гулькин нос осталось. Сейчас картошку достану, только с утра сварил.
Удивившись такой щедрости, Иван решил не таиться и задать вопрос прямо в лоб.
– С чего такая щедрость, хозяин?
Тот замер. Миска в его руках затряслась и, отварной картофель в мундирах чуть не рассыпался по полу. Потом, старик, успокоившись, поставил ее на стол и прохрипел:
– На сына ты моего похож, Алешеньку. Погиб он в июле сорок первого. Лейтенантом был…
– Извини, отец, – только и мог выдавить из себя обескураженный Наумов.
Когда они немного выпили и закусили, Иван Васильевич закурил, угостил собеседника, и начал рассказывать.
– Я этим перегоном еще до революции управлял. Всегда тихо да мирно было, тута ведь составы не особо шуровали, так, загонят один-два в отстой, да и только. Потом первая мировая началась, мне тогда тридцать пятый годок пошел, а жена возьми да народи сына мне. И это спустя десять лет как повенчались! Я конечно рад был, но тогда смекнул, что примета плохая. Бог парня подарил, значит не так все просто. Потом помню, в пятнадцатом году загнали эшелон с пушками, дня три стоял, потом пришел ко мне какой-то капитан, треснул по зубам…