1942-94. Заложник времени
Шрифт:
Когда он в темноте не без труда нашел пулеметную точку, то обнаружил, что его опасения подтвердились. Расчет был убит минометным обстрелом. Они так и лежали рядом присыпанные землей, побитые градом осколков. Первым делом Иван проверил исправность пулемета. MG-42 – «швейная машинка Гитлера». В этот поход его взяли из-за относительной легкости и убойности. Ствол и ствольная коробка были в полной сохранности. Лента заправлена и израсходована процентов на сорок. Он оттащил мертвые тела в стороны и, заняв позицию за пулеметом, стал ждать, когда впереди появятся фигуры немецких десантников. Стрельба немного поутихла. В отличие от грозы. Грозовой циклон набрал силу, проливая на головы шквал воды. Треск молний оглушал. Временами становилось страшно, что одна из них попадет в пулемет и испепелит в прах.
Спустя минут десять, когда руки заныли от напряжения, на склоне появилось несколько фигур.
– Давайте сюда, здесь все мертвы! – крикнул Наумов по-немецки. Одна фигура поднялась в полный рост, следом вторая. И тогда он открыл шквальный огонь. Фигуры упали, подкошенные, а он все жал на курок, пока пулемет не замолчал. В ответ вокруг взметнулись фонтаны брызг из воды, грязи и мелких камней. Нужно было уходить, иначе и его накроют минометным огнем.
Он уже развернулся, чтобы ползти вниз, в сторону лагеря, когда протяжный свист, переходящий в зловещее шипение словно парализовал, заставил замереть и вжаться в землю. Одновременно с этим – яркая вспышка молнии ударила в землю метрах в двух. Взрыв, треск, огонь, боль – все смешалось в невообразимом коктейле и погасло. Наступила темнота…
Что-то мокрое касается лица. Дождь. Это точно дождь. Он все еще идет, капает на лицо и он его чувствует. Значит живой. Никакой боли нет, только жажда и чувство невесомости. Она кружит и кружит, от этого подкатывает тошнота. Он открывает рот, подставляя под капли, но они падают мимо – на лицо и немного на губы. Боже, как хочется пить…
«Доктор, он очнулся» – Словно сквозь ватную пелену слышит он женский голос, похожий на голос матери.
«Мама, мамочка!» – Что есть мочи кричит он, но голос удаляется, пропадая в дали…
Он открыл глаза, и вместо темного грозового неба увидел белый потолок с обвалившейся местами побелкой. Было тихо, только изредка чирикали птицы и шумели порывы ветра. Зажмурился на пару секунд, но перед глазами был все тот же обшарпанный потолок. Повернул голову чуть вправо – деревянная рама окна, наполовину прикрытая белой занавеской, на подоконнике одинокий глиняный горшок с кактусом. Послышался звук отворяемой двери, и чей-то голос бодро спросил:
– Ну что, больной, очнулись?
Иван повернулся на звук. Рядом с койкой стоял человек в белом халате, средних лет, в очках в толстой оправе и с картонной папкой в руках.
– Кто вы? – тихо спросил он.
– Я ваш лечащий врач – Сергей Иванович Панарин.
– Где я?
– В Ростовском военном госпитале, – ответил тот, раскрыв папку. – Тяжелая контузия, черепно-мозговая травма, осколочное ранение обоих ног. Два месяца в коме. Мы уже думали не выкарабкаешься, а ты – гляди молодец какой. Помнишь, как зовут то тебя?
– Наумов Иван…
– Вот и хорошо, – улыбнулся доктор. – Значит, голова работает. Ну, отдыхай пока. Сейчас пришлю медсестру, принесет тебе водички.
– Постойте, – попросил Иван. – А какой сейчас год?
Сергей Иванович замер, приспустил очки на нос и уставившись на него подозрительно, спросил:
– А ты как думаешь?
– Тысяча девятьсот девяносто четвертый…
Он одобрительно кивнул и молча вышел из палаты.
конец