1942-94. Заложник времени
Шрифт:
– А за что по зубам-то? – Поинтересовался захмелевший Наумов.
– А черт знает ихних благородий? Не зашиб да и ладно. Треснул по зубам, да и давай орать, чего мол ты тут наш состав мурыжишь? Будто я начальник станции. Так ему и сказал. А он удивился, прощения попросил, извини говорит не признал в тебе обычного рабочего, больно мол мундир у тебя новый, а я тогда с премии его и пошил. Через сутки эшелон этот отбыл, а начальник мой, Сергей Игнатович, царствие ему небесное, вызвал к себе и говорит: тебе, мол, Василич, привет передал начальник эшелона капитан Богданов. Не знаю такого, говорю. А Игнатич улыбается и говорит, что это тот офицер который по зубам тебя мол треснул. Я же отвечаю, что меня много кто по морде оприходовал, а сам ведь помню. Не забыл. Тогда начальник протягивает мне часы серебряные и говорит: ты зла не помни, так капитан попросил, сказал, ежели на
– Это почему же? – Удивился Наумов, поглощая очередную порцию самогона.
– Хоть и говорят, что бог шельму метит, но я, сколько живу – отчетливо вижу, что уходят лучшие люди. Так и тут получилось. И полгода не прошло – остановился на станции санитарный поезд. Три дня стоял. Крики, вонь – хоть святых выноси. Трупы каждый день не по одному сгружали. Попросили меня тогда сестрички воды принести, я право дело не отказался, взял ведра, пошел к колодцу. Воды набрал, в вагон поднялся. Смотрю, по всему вагону раненые лежат, бинты кровавые. Человек я бывалый, но тогда оторопь меня взяла. Стою, смотрю, ведра в руках. Вдруг слышу голос, слабый такой, сколько, мол времени сейчас. Я не сразу понял, что это ко мне обращаются. Стою как дурак с ведрами. Тут сестричка подскочила, ставь говорит ведра сюда. Я поставил, а сам глазами все ищу, кто время спрашивал. Руки освободились, я в карман – часы достать. Достал, крышку откинул, на стрелки посмотрел – половина двенадцатого была. Я так и говорю, мол, половина двенадцатого сейчас. И слышу голос, отвечает мне, спасибо говорит. Я тогда не понял, вышел из вагона делами своими заниматься, кручусь тут, верчусь рядом с этим поездом санитарным. А потом, когда эшелону отходить время пришло, вынесли еще несколько трупов. Тогда Игнатич пришел, сказал, что надо их до кладбища довезти и похоронить по-христиански. Денег выделили, на гробы и на отходную. Я с телегой пришел, грузить надо, а руки отнялись. Сил хватило только на то, что бы шинель поднять. Поднял, и руки затряслись. Капитан тот, что по морде хвастанул, да часиками одарил, лежал тогда передо мною. Ног нет, одни обрубки. И глаза одного тоже. Но я его узнал. Только тогда я понял, кто время в вагоне спрашивал. Хотел узнать сколько осталось. Я тогда до кладбища их доставил, попам денег дал, а сам не ушел. Капитана когда хороняли, я часики то ему вернул. А зачем они мне нужны были тогда? Только сейчас понял, что глупость сотворил. Офицер тот, меня и семью мою от беды схоронить хотел. Вот тогда крепко задумался, что жизнь наша стоит. Помню, пришел, сам не свой, жену, сына крепко обнял, поклялся, что никогда их до беды не доведу. Работал, словно проклятый, все думал сына поднять, образование дать. Затем революция случилась. Советскую власть не сразу принял – в то время ничего хорошего она мне не дала, но потом понял, что лучше жить при власти, чем при бардаке. И власть ко мне хорошо отнеслась: со службы не выкинули, паек назначили. С голоду помереть не дали. Сын рос, время шло. Он у меня точными науками увлекаться стал. Ходил с линейкой рельсы измерял, все прикидывал, почему есть разница зимой и летом. Потом школу кончил – уехал в Москву, на инженера учиться. Хорошо учился, грамоты мне возил. Не успел закончить, пригласили в танковое училище, препо…пре…
– Преподавателем, – подсказал Наумов.
– Да, я в этих названиях не силен, – Иван Васильевич пододвинул к гостю миску с картошкой. – Ты кушай, Ваня. Силы тебе еще потребуются.
– Спасибо, я уже сыт. Ты продолжай.
– А что тут дальше рассказывать? Дальше война началась. Хоть и не пускали командиры училищные сына на войну, он все равно поперек пошел – говорил, что нужнее будет на передовой. Опыта, говорил, нужно набираться в боях, а не в кабинетах. Отговаривали, отговаривали, да все без толку. Тогда дали ему под командование несколько новых танков, тэ-тридцать-четыре, говорят, ловко он ими командовал. Немчуру в хвост и в гриву бил. Да видимо не судьба. Под конец июля уже было, оставили его взвод на подступах к одной деревушке, через нее дорога главная шла, ожидали, что враг главные силы на Москву пошлет, да так и вышло. Сказали мне потом, что бились они крепко, дня два держали дорогу, да силы были не равные. Спалили все наши танки вместе с людьми, и костей пади не осталось.
Старик замолк, не в силах больше продолжать рассказ. Иван плеснул ему самогона, налил себе. Выпили, молча, не чокаясь.
– Ты зря батя горюешь раньше времени, – закурив, произнес Наумов. – Похоронку ведь не получал? – Тот не ответил. –
– Твои бы слова да богу в уши.
– Ничего, прорвемся. Устал я батя, определи на постой.
– А чего тут определять? – Махнул Василич. – Вон койка, ложись да спи. Мне все одно на пути надо.
Иван поблагодарил его и, улегшись на старую металлическую кровать, тут же заснул.
Глава 19
Проснулся Серов с сильнейшей головной болью. И было не очень понятно, отчего ломило виски больше. От выпитого накануне, или от груза проблем, что нависли над ним, словно «дамоклов меч». Проблемы надо было срочно решать, но, как и какими силами – вопрос оставался открытым. Хоть накануне он и надеялся на Вампира, но сейчас это больше казалось абсурдным. Ну, внедрит его в НКВД под видом «сексота», что это даст? Зная нерасторопность подельника – ничего. Шиш с маслом, геморрой и все ту же головную боль, от которой он так мучительно хотел избавиться. Не подавать же объявление в газете о розыске. Тут не двадцать первый век и не буржуазный строй. Следовало пойти другим путем. Пока он размышлял, прикрывая от режущей боли в висках то один, то другой глаз, раздался телефонный звонок. Серов даже подскочил на диване от его резких и громких трелей. Поморщившись, поднялся, шатаясь, подошел к столику, где стоял телефонный аппарат и, подняв трубку, хрипло произнес:
– Серов, слушаю.
– Слушай внимательно и запоминай, – бесстрастный голос на том конце провода показался ему знакомым. – Пока ты расслаблялся в компании своего приятеля, искомый объект сам вышел на контакт. Все что от тебя требуется – поднять задницу с дивана и выехать на станцию Сетунь. Направление найдешь сам. Всего хорошего.
Серов еще минуты три стоял с трубкой, слушая гудки и соображая, затем аккуратно положил ее на рычаг, вытер рукавом со лба пот, и, что есть мочи заорал:
– Вампир!
На этот рев в комнату заглянула домработница Анна. Серов махнул на нее рукой, скривив зверскую гримасу. Та пожала плечами и удалилась, прикрыв дверь.
– Вампир, мать твою…!
– Чего орешь? Тута я!
Подельник ввалился в комнату, опираясь на косяки.
– Иди в душ. Через полчаса мы выезжаем, – оценив его состояние, приказал Серов.
Пока тот приходил в себя, он отправился на кухню.
– Сделай нам яичницу, – попросил Серов, направляясь к буфету.
– Уже, – доставая тарелки, кивнула та. – Уезжаете?
– Да, срочная командировка.
– Надолго?
– Не знаю, – пожал плечами Серов. – На день, может на два. Ты, кстати, можешь пока отдохнуть.
– Я не устала.
– Сходи в кино, театр. – Он достал кошелек и, отсчитав несколько купюр, протянул домработнице. – Развейся, в общем. Или купи себе чего-нибудь.
Анна молча взяла предложенные деньги и спрятала в кармашке белоснежного фартука.
– Завтрак когда подавать?
– Сейчас.
Серов открыл буфет, достал пустой графин и бутылку коньяка. Откупорив, налил в графин грамм двести, затем подумал, и добавил еще сотню. Поставил полупустую бутылку на место, посмотрел на часы и, выходя из кухни, сказал:
– Через полчаса вызови нам машину.
Машину трясло на ухабах, так, что к горлу подкатывал неприятный комок. Временами казалось, что еще чуть-чуть и, содержимое желудка вырвется наружу. Серова мутило, хотелось холодной воды, но, как назло, на пути пока не повстречалось ни одного колодца. Незачем было наедаться перед дорогой, а тем более – пить. Вампиру же, все было нипочем: он спокойно спал, развалившись на заднем сиденье и никакая тряска не нарушала его богатырского сна. Сволочь. «И зачем я с ним связался?» – в сотый раз подумал Серов, борясь с тошнотой. Попытался закурить, надеясь, что аромат табака перебьет неприятные ощущения, но вышло только хуже. После второй затяжки закашлялся, рвотные позывы усилились и, еле сдерживаясь, он приказал водителю:
– Стой, мать твою!
Распахнув дверцу, вывалился наружу. Упал на карачки и, принялся неудержимо блевать. Полегчало только через несколько минут, когда вывернутый наизнанку желудок был уже пуст. Обессиленный от рвотного приступа, Серов вытер губы платком и, забравшись обратно на переднее сиденье автомобиля, произнес:
– Поехали!
Водитель пожал плечами, соглашаясь и, включил первую передачу. Машина, переваливаясь на неровностях дороги, поползла дальше. Вампир по-прежнему дрых, а вскоре, сон сморил и Серова.