1942-94. Заложник времени
Шрифт:
Раньше, будучи курсантом, на практических занятиях, он не раз из сам стрелял из этого орудия. Тогда общение с минометом привело его в поистине детский восторг, сейчас же все обстояло совсем иначе – того и гляди нежданный «подарок» упадет с небес прямо на голову. Тут уж не до развлечений. К счастью, обстрел продолжался недолго: то ли у стрелявших кончились боеприпасы, то ли бомбардировка достигла своей цели, устрашающей или поражающей – в положении Ивана это было едино. Он продолжал лежать на земле и радоваться, что снова остался жив, но до того момента пока его голову не посетила мысль, что обстрел этот мог вестись ради его спасения. Наверняка в части уже узнали о нападении на блокпост и прислали помощь, которая обнаружив пропажу личного состава, в поисках наткнулась на этот
Добравшись до места, Иван прислушался, но кроме шелеста листьев ничего не услышал. На всякий случай, соблюдая осторожность, он двинулся вперед, раздвигая руками сплетения цепких лап кустарника. Преодолев примерно метров сто – сто пятьдесят, замер на месте и снова прислушался. В этот раз он уловил обрывки каких-то фраз доносившихся сквозь густую листву. Сначала подумал, что показалось, но через некоторое время отчетливо услышал короткую команду, смысл которой уловил только после того, как раздались несколько хлопков, и словно многократно усиленным эхом, спустя несколько секунд, повторились раскатами взрывов. Это немного притормозило движение Ивана, но все же, он продолжил путь и вскоре очутился на краю большой поляны, посреди которой, растопырив лапы, укоренились четыре миномета. Их присутствие не вызывало удивления, но то, что он увидел дальше, вопреки ожиданиям, сильно озадачило: вокруг суетились несколько десятков человек одетых в форму немецкой армии времен второй мировой войны. Первым более или менее логичным предположением стало, что снимается художественный фильм, но вполне реальные взрывы снарядов и опасность данной съемки в местах настоящих боевых действий не вписывались, ни в какие рамки.
Потрясенный необычностью увиденного зрелища, забыв об осторожности, Наумов вышел на поляну. Метрах в тридцати от него стоял офицер вермахта и, подняв голову, смотрел в бинокль на склон горы, по которой велся обстрел. Спустя минуту он убрал бинокль от лица, и взгляд его уперся в одинокую фигуру Ивана, прорисованную на фоне леса. Какое-то время они неподвижно смотрели друг на друга, затем рука офицера потянулась к кобуре, и Наумов понял что, не смотря на всю нелепость ситуации, пора делать ноги. Он развернулся и бросился наутек под спасительное прикрытие густых зарослей. В след раздались выстрелы, несколько пуль прожужжали совсем рядом, сбивая листья с веток, но к счастью, ни одна из них Ивана не задела. Как долго и куда бежал, он не запомнил, только когда убедился, что погони следом нет, обессилено упал на землю.
Высоко в небе медленно проплывали белые облака, пушистые, словно свежевыпавший снег. Сейчас они почему-то казались такими же нереальными, как и все происходящее вокруг.
– Бред какой-то… – произнес Наумов, мысленно прокрутив сложившуюся ситуацию.
Он понимал, что происходить что-то необычное, и он стал невольным героем этого «что-то». Вот только чтобы «это» понять требовалась информация, а для ее получения нужно было заставить себя встать и двигаться вперед, к разгадке. Жажда, доселе забытая, напомнила о себе еще мучительней. Ради глотка холодной воды Иван сейчас заложил бы душу дьяволу, предложи он свои услуги. Но, к сожалению, а может, наоборот – к счастью, рогатый антихрист в тот момент лично явиться не пожелал. Спустя десять минут он прислал своих помощников.
Он слышал их приближение: хруст сломанных веток, лязг оружия, тяжелое дыхание запыхавшихся, короткие команды на немецком – все смешалось в голове в единую заунывную мелодию. В мелодию «спетой песни».
Через мгновенье его взяли в плотное кольцо, окружив со всех сторон, направив стволы автоматов прямо в лицо.
– Кто ты есть? – на ломаном русском спросил подошедший офицер, тот самый, что был на поляне.
Иван благоразумно промолчал.
– Он не понимает, господин обер-лейтенант, – произнес один из присутствующих. – Наверняка – местный. Заблудился, попал под наш обстрел и теперь не в себе. Он перепуган до смерти, гляди – концы отдаст.
К счастью, отличное знание немецкого, было одним из талантов Наумова, и данная фраза не осталась тайной.
– Свяжите его, – между тем продолжил офицер. – Пусть пока побудет у нас. Когда найдем местного переводчика, допросим. Больно подозрительно выглядит этот «горец».
– Слушаюсь, господин обер-лейтенант, – козырнул в ответ собеседник. – Еще, какие ни будь распоряжения, будут?
– Вы, послали разведчиков в обстрелянную деревню?
– Сразу, как вы распорядились.
– Хорошо, – кивнул тот. – Как только вернуться разведчики – сразу ко мне. Полковник ждет известий. Я отвечаю головой за этот сектор. Впереди большое наступление и все ключевые высоты должны быть под нашим контролем. Рейху нужна нефть, и он ее получит. А мы, дорогой Вилли, получим ордена и всеобщее уважение.
– Не беспокойтесь, мой командир. Я приложу все усилия, чтобы обеспечить беспрепятственное наступление. Полковник будет доволен.
Иван вслушивался в их разговор, все больше недоумевая над происходящим. Иногда ему начинало казаться, что это сон, и он больно щепал себя за разные места, но ничего не менялось. Только солнце уже клонилось к закату, и поднявшийся легкий ветерок приятно холодил лицо.
Подошли двое солдат с веревкой, и молча связав его, тут же удалились, оставив придаваться размышлениям. Иван с интересом наблюдал развернувшуюся кругом бурную деятельность и пытался реанимировать все свои скудные знания, касающиеся второй мировой войны. К сожалению, набралось не густо. Нет, не сказать, что он совсем уж, не знал истории великой войны, просто познания эти были настолько поверхностны, насколько «углубленно» их преподавали в школе. Кроме основных дат и событий, вспомнить было нечего. Наумову стало стыдно от своей безграмотности, и он дал самому себе мысленное обещание – если выберется из этой передряги, обязательно займется изучением исторической литературы.
Пока же, изучал то, что удавалось увидеть и услышать вокруг. Сколько он не пытался, выявить какой подвох или не состыковку – все было тщетно. С наступлением сумерек жизнь в лагере начала потихоньку угасать и вскоре совсем затихла – только бряцание оружия часовых и простуженный кашель напоминали о присутствии полусотни человек, «явившихся из небытия».
Наумов несколько раз пытался освободиться от пут, но все попытки были бесполезны – последние события сильно истощили организм. Это только в кино герой способен без труда выбраться из любой передряги, расправившись с дюжиной врагов одной левой, при этом, обнимая правой рукой знойную красотку. Забросив мысли о побеге, он покорился судьбе, и благоразумно заметив, что утро вечера мудренее, устроился на ночлег.
Проснувшись, он обнаружил, что солнце уже ярко светило на небосклоне, а лагерь был практически пуст, только пара охранников дремала неподалеку, привалившись спинами к большому обломку скалы торчавшей из склона, словно огромный зуб сказочного великана. Ужасно хотелось пить – во рту пересохло настолько, что с трудом ворочавшийся язык походил на небольшого ежа, устроившего себе логово не в том месте. Иван громко замычал для привлечения внимания. Один из сторожей открыл глаза и лениво произнес:
– Какого черта тебе надо?
Наумов прикинулся, что не понял вопроса, вновь разразившись нечленораздельными воплями, на что немец нехотя поднялся на ноги, и не спеша, подойдя к нему, с силой ткнул прикладом винтовки в грудь.
– Так какого черта тебе надо, грязная скотина? – зло переспросил он.
Иван принялся мимикой объяснять, что хочет пить, вытягивая губы и чмокая, надеясь, что его поймут правильно, а не приложат прикладом по этим самым губам. К счастью, солдат попался сообразительный и не очень злой. Он широко зевнул и отойдя в сторону, вскоре вернулся с флягой в руках. Открутив крышку, немец наклонил ее над головой Наумова и тот с жадностью принялся хватать пересохшим ртом драгоценные струи. Вода была теплой и сильно отдавала железом, но в тот момент показалась ему самой вкусной из всех, что он пробовал. Когда фляга опустела, немец откинул ее в сторону и, повернувшись к напарнику, спросил: