1942-94. Заложник времени
Шрифт:
– Они все знали и все видели, наблюдали, все время. Нам конец, – скороговоркой выпалил Иван. – Мы в ловушке…
– Типун тебе на язык, Наумов! – начал успокаивать солдата прапорщик, но раздался новый хлопок, блеснула вспышка, и сразу за ней все вокруг погрузилось в темноту.
Наумов открыл глаза и подумал сначала, что ослеп, но вскоре смог заметить слабые лучи света, пробивавшиеся через щели в крыше. Вскоре, глаза привыкли к темноте, и можно было различить некоторые подробности окружающего интерьера. По виду и запаху, (а пахло сеном), он сделал
Голова сильно болела, в ушах стоял громкий писк, и очень хотелось пить. Вероятно, все это были последствия контузии. Он вспомнил последние минуты на блокпосте: взгляд Дымова, огонь, взрыв. Кстати, как он сейчас? Жив ли? К сожалению – этого Иван не знал, мысли путались, он хотел позвать прапорщика, но пересохшее горло отказалось слушаться. Нужно было найти выход, хотя он начинал понимать, что находится, скорее всего, в плену, и свободы не видать как своих ушей. Но, как говориться, попытка – не пытка. Надо попытаться сбежать – решил он, пошатываясь, встал и сделал несколько шагов, ощущая под ногами бугристую поверхность.
Какое-то время, он обшаривал стены в поисках предполагаемого выхода, но везде натыкался только на твердую как камень породу. Вскоре, выбившись из сил, от отчаяния, он несколько раз ударил по ней кулаком и, отказавшись от дальнейшего сопротивления, выругался:
– Чертова конура!
Неожиданно, позади, раздался тихий шорох, и насмешливый голос произнес:
– Зря стараешься, солдат. И ругаешься – тоже зря.
Иван вздрогнул и, повернувшись на голос, спросил:
– Это почему же?
– Во-первых, мы в яме. До ее верха – пять метров, некоторым удавалось добраться до верха, но только аллах теперь ведает, где лежат их кости. Во-вторых, когда ругаешься – силы уходят.
– И давно вы сидите в этом ««зиндане»»? – это слово неожиданно всплыло из недр памяти.
– Не столько давно, сколько часто. Я вижу, аллах послал мне для общения образованного человека.
– Если вы такой умный, то почему сидите здесь? – не понял тот.
Голос не ответил.
Ивана вдруг охватила паника: внезапно он осознал весь ужас своего положения. Страх и тишина навалились на него. По телу пробежал холодок ужаса.
– Нет, – голос задрожал, он испугался, что больше не услышит своего невидимого собеседника. – Я не хочу сказать что-то плохое про вас, но почему вы здесь?
– Ты веришь в бога, парень? Только, ответь честно.
– Скорее нет, чем да, – слегка опешил от неожиданного вопроса Иван. – У нас в семье никто не верит. Мы так воспитаны.
– Ложь! – неожиданно резко отреагировал собеседник. – Гадкая ложь. Кто хотел верить – тот верил всегда. Это не зависит от политического строя и времени. Бог един для всех тех, кто без оглядки шел, и до сих пор идет за ним, вне зависимости от имени. Бог многолик, сущность его сложно постичь простому смертному, но тот, кто верит – будет поистине счастлив. Это ответ на твой второй вопрос.
– Тогда задам третий, – вздохнул Наумов. – Где мы?
– Недалеко от того места, которое ты назвал «блокпост».
– Откуда вам про него известно? –
– Для этого есть два объяснения, – успокоил его старик. – Иногда я слышу разговоры сверху. Я стар, но мой слух достаточно хорош, это – первое объяснение. Второе слишком очевидно, ты сам на него ответишь.
– Я бредил.
– Точно. Начинаешь понимать, что к чему.
В какой-то момент, Наумов стал подозревать, что бред этот не заканчивается до сих пор. Он невольно ущипнул себя и почувствовал боль. Вроде бы все на самом деле.
– Не доверяешь своему разуму, солдат? – раздался из темноты насмешливый голос. – Можешь защипать себя до смерти, но так и не поймешь, что к чему.
– Наверно нет, – согласился Иван. – Сейчас я не могу отделить бред от реальности. Я разговариваю с голосом из темноты, который читает мои мысли и знает обо всех моих движениях.
Хриплое перханье наполнило подземную тюрьму – незримый собеседник смеялся.
– Через месяц ты будешь способен разглядеть каждую трещину на этой стене. А может и раньше. Каждый привыкает к темноте по-своему. Быстрее или медленнее, но все равно привыкает.
Иван ничего не ответил и только вздохнул, все еще не до конца понимая, реален этот диалог, или всего лишь плод его воспаленного воображения. К тому же, вновь воцарившаяся тишина явно не способствовала оценке окружающей обстановки. Он еще раз вгляделся в темноту, пытаясь увидеть своего собеседника, но вскоре отказался от этой затеи и спросил:
– А днем здесь так же темно?
– Всяко бывает, но темнота только на руку.
– Это почему же?
Невидимый собеседник впервые выдал себя движением, меняя позу. Голос зазвучал глуше, и шел от самого пола.
– Хочу тебе кое-что рассказать. Я просидел в этой дыре не один год, попадая сюда в основном в те времена, когда сменялась власть в этих краях. Скажу, что после революции происходило это достаточно часто. Много разных банд скрывалось в здешних ущельях. Накопив достаточно сил, они свергали советскую власть и, заняв ее место, устанавливали свои порядки, но затем под натиском красных снова уходили в горы.
Это продолжалось до тех пор, пока в райцентре не появился свой достаточно сильный гарнизон. Я, как человек истинно верующий, к любой власти относился без особого почтенья. Не буду объяснять, что за это бывает. Ты и сам знаешь, главное не в этом. Каждый раз, оказавшись на свободе, я понимал что, скорее всего вновь окажусь в яме, и возможно в следующий раз – навсегда.
Тогда и созрел план прокопать подземный ход, благо местность и структуру грунта вокруг я изучил хорошо. Так раз за разом, я приводил свой план в исполнение, пряча отработанный грунт под слоем сухой травы. Вскоре, оказавшись на свободе, я задумался: куда мне, всю свою жизнь прожившему на одном месте, податься? Я понял, что врос душой в эту землю, как врастает корнями дерево. И я остался.
Иногда по ночам выбирался на волю погулять и подышать горным воздухом, но всегда возвращался, дав себе обет, что навсегда покину родные края только в случае, если мне будет грозить смерть. Так прошли долгие годы, годы заточений и свободы. Теперь настал час покинуть эту землю навсегда.