1942: Реквием по заградотряду
Шрифт:
– Орлов сказал, что эти люди – больше не являются вашей заботой. Эти люди должны позаботиться о себе сами.
Сухо щелкнув, сломался карандаш в руках Корелина. Как ломается шпага в руках человека, капитулировавшего, но не желающего отдавать свое оружие.
– Вы согласны?
– Да.
– Отлично. Значит, не смею вас задерживать. Товарищ Домов получил указания и сделает все необходимое.
Корелин встал.
– Что касается генерала Власова… – Сталин, прищурившись, посмотрел на Корелина. – Вы рекомендуете?..
– Я рекомендую оставить все как есть. Не вмешиваться. И тут есть два варианта развития событий. Его семья…
– Да?
– Если окажется, что Власов сдался добровольно или, во всяком случае, пошел на сотрудничество, то его семья должна быть репрессирована. Согласно приказа…
– Я помню этот приказ.
– Если семья не будет репрессирована, это будет значить, что…
– Что генерал не сбежал, а выполняет задание, – закончил за Корелина Сталин. – Я понял.
Бедная Анна Михайловна, подумал Корелин.
– Прощайте, Евгений Афанасьевич, – Сталин встал из-за стола и протянул руку.
– Прощайте, товарищ Сталин, – Корелин пожал руку и пошел к двери.
– Он рассказал мне о сыне, – тихо сказал Сталин.
Корелин остановился, не оборачиваясь. Наверное, сейчас не стоило смотреть в лицо этому человеку.
– Он сказал, что Яков умрет достойно. И что та фотография…
– Мне он тоже обещал рассказать правду о моем сыне, – хрипло произнес Корелин и вышел из кабинета.
Его проводили к машине.
Домов смотрел на него с удивлением, близким к потрясению. Диму успели проинструктировать. Корелин сидел молча, пытаясь осознать только что произошедшее.
Снова вышло так, как этого хочется Даниле. В который раз.
«Он просил помощи. В пустяке. В спасении Москвы».
И ведь Сталин не врал. Что-то там сделал Данила Орлов… Узнать бы, что именно.
Нужно будет спросить при встрече об этом у Данилы. Разбить ему лицо, а потом – спросить.
Только выезжая из Кремля, Корелин вспомнил, что та самая папка осталась на столе в кабинете Сталина.
– Подполковник Орлов, вас ждут, – сказал секретарь Сталина.
Орлов встал со стула в приемной, одернул гимнастерку и вошел в кабинет. Александр Николаевич Поскребышев проводил его немного удивленным взглядом. Он привык знать о посетителях Хозяина все или почти все. Об Орлове же он знал только то, что за год тот от старшего лейтенанта вырос до подполковника. В самом стремительном росте не было ничего особо удивительного, но то, что, чем именно занимался новый фаворит и по какому ведомству проходил, было никому неизвестно, приводило Поскребышева в замешательство.
Через десять минут Орлов вышел из кабинета, держа под мышкой картонную папку, с которой, кажется, входил Корелин.
– Андрей Николаевич, – Орлов улыбнулся, остановившись перед столом. – Не могли бы вы мне презентовать какой-нибудь портфель. Самый простенький. Если, конечно…
– Конечно. – Поскребышев достал из нижнего ящика стола свой старый парусиновый портфель. – Берите.
– Я его обязательно верну, – пообещал Орлов.
Сталин вызвал секретаря к себе.
– Товарищ Поскребышев, – сказал Сталин. – Пожалуйста, передайте в Сталинград… Сами решите, кому это нужно передать…
– Да, товарищ Сталин, – кивнул Поскребышев, не вынимая ни блокнота, ни ручки. Он привык полагаться на свою память. Александр Николаевич прекрасно знал, что записи погубили слишком многих, и не собирался рисковать. – Слушаю.
– Константин Игоревич Шведов, лейтенант. Всеволод Александрович Залесский, лейтенант… Юго-Восточный фронт. Или Сталинградский. Найти. Как можно быстрее.
15 августа. Малые Антильские острова
– Да, – сказал Орлов, усаживаясь на песок. – Вот не думал, что местность так влияет на сознание и поведение. Казалось, всего три дня вы в пиратских широтах, а такое вживание в образ! И что наиболее показательно – и пиратов еще толком нет. Ни пиратов, ни корсаров. Только испанские каравеллы… Или как там они на самом деле назывались… Но вы уже готовы требовать у капитана отчет. А некоторые даже за оружие норовят схватиться…
Орлов улыбнулся Никите:
– Ты не стесняйся, товарищ лейтенант, смело клади палец на спуск да поворачивай ствол в мою сторону, чего там…
Малышев и все остальные посмотрели на Никиту, тот смутился и убрал руку от «ППШ».
– Вот так… – засмеялся Орлов. – Боевой офицер… пардон, командир, и засмущался, как гимназистка перед первым поцелуем. Решил вести разговор с позиции силы – не жмись. Силы в разговоре много не бывает. Решительно так со мной, беспощадно. А то я все жду – ну когда же ты проявишь себя, когда перестанешь притворяться бездушным големом, извините за выражение.
Малышев не знал, кто такой или что такое голем, но, видимо, это было что-то оскорбительное – на лице Никиты появилось выражение злости, почти ненависти. Старший сержант удивился, как изменился всегда спокойный и доброжелательный лейтенант. Вот губы сжались в линию, на скулах играют желваки. Рука… Рука не потянулась снова к автомату, рука зачерпнула песок и сжалась в кулак.
– Значит, что тут у нас произошло? – Орлов обвел взглядом лица всех, собравшихся у кострища. – Значит, вы обнаружили захоронение, и всем стало интересно, не связаны ли эти покойнички с вами? Сразу отвечаю – связаны. И наверное, мне нужно было не самому подчищать для вас курортный остров, а заставить прибыть на место и своими руками этих аборигенов уничтожить. Тогда вы бы не стали делать такие трагические, озабоченные лица… Ты, Никита, никогда не убивал просто так, без ненависти и чувства мести? По приказу. Или по необходимости. Не убивал? Я могу напомнить, если что… А тут ты решил немного накрутить окружающих, подготовить бунт… Как в книге про пиратов. Черную метку не изготовил из страницы «Краткого курса истории ВКП(б)»? Ты Малышева уговаривал, я так понимаю? Уговаривал он тебя, Малышев?
– Нет, – с ходу, не задумываясь, ответил Малышев.
При всем уважении к товарищу Орлову на такие вопросы старший сержант Малышев уже давно был приучен отвечать однозначно и без пауз. Без сомнений и с выражением уверенности на лице. Его начальник особого отдела за такую способность очень не любил. Но придраться не мог.
– Нет, не уговаривал, – отчеканил еще раз Малышев, краем глаза следя за Ставровым, который вроде бы дремал, опершись спиной о ствол пальмы. Услышав Малышева, Леонид приоткрыл глаз, посмотрел на него, но ничего не сказал, молодец.