1982, Жанин
Шрифт:
Во время той прогулки я начал замечать, что на обочине дороги появляются цветы. Среди них были лютики, клевер двух оттенков и яркие мелкие цветочки, которые казались мне очень знакомыми, хотя я не мог вспомнить, где я видел их раньше. Я сорвал несколько штук. Один из них, с бутоном меньше ногтя мизинца и тоненьким стеблем, выглядел, как крохотная желто-красная женская туфелька, сделанная из нежнейшего шелка. Я спросил отца:
– Как они называются? Они из семейства орхидей?
– Не знаю, – ответил отец.
Головка другого была похожа на шмеля – коричнево-бордовая шерстка и несколько розоватых полосок.
– А этот как называется? – снова спросил я.
– Не знаю, – пожал он плечами.
– Странно, ты же всегда любил ботанику.
– Я? Ну что ты, вовсе нет. Цветы я люблю, но в ботанике ни черта не смыслю.
Тогда я напомнил ему, как мы гуляли и он носил с собой карманный справочник. Он объяснил:
– Я носил его, потому что ты без конца меня спрашивал названия разных растений, а я не мог ответить. Вот мой отец не любил, когда я мальчишкой задавал вопросы, и мне кажется, это плохо отразилось на моем образовании.
Выходит, я делал прогулки отца скучными, задавая вопросы, а он делал скучными мои, отвечая на них. Порой поведение людей необъяснимо. Раз я не способен понять себя самого, как же я смогу понять других? Каждый из нас – настоящая загадка. Неудивительно, что мы бежим от обыденных проявлений жизни, находя себе убежище в религиях, философиях, литературе, кино и фантазиях. Все эти вещи понять проще, они придуманы людьми и для людей. Например, я точно знаю, зачем сейчас Хельга, с блестящими от пота лицом и грудью, останавливается по пояс в бурьяне, заправляет рубашку в джинсы, закатывает штанины до колен, затем медленно делает шаг между двух колец проволоки и осторожно проносит тело сквозь эту клетку с колючими прутьями. Снаружи остается только ее левая нога. Запутываются ли в проволоке пряди ее белых волос? Да, я вижу, как голова ее вдруг откидывается назад, на лице появляется гримаса боли, но у нее есть время освободиться, пока не… Единственный звук, нарушающий тишину, – ее всхлипывания, пока не…
Раздается злобный лай. Огромная овчарка выскакивает из подлеска, сверкая белыми клыками. Бледное лицо Хельги. Она быстро втягивает ногу в проволочное кольцо. Джинсы зацепились за колючки и задрались вокруг ее бедра, то же самое опять произошло с волосами. С громким рычанием собака щелкает челюстями, пытаясь ухватить ее за зад, но зверюге удается лишь оборвать карман. Теперь Хельга бешено борется за свое освобождение на другой стороне заграждения. Вот что у нее получилось:
1. Рубашка и большая часть джинсов разорвана, так что она осталась в коротких, коротких, коротких лохматых шортиках.
2. Ее стонущее плачущее потное лицо вдоль и поперек покрыто ссадинами и царапинами.
3. Ее чудное тело восхитительно обнажается под клочьями одежды, когда она вытягивается или вздрагивает.
Благодаря этому я могу наслаждаться созерцанием эротических поз, которые она принимает, и не завидовать при этом ни мужчинам, ни женщинам, ибо никто на нее сейчас не покушается. Но надо быть очень аккуратным, воображая все это. Хотя колючая проволока раздевает ее, заставляя изгибаться и вскрикивать, я не хочу кровопролития. Раз я сам не могу ее поцарапать или уколоть, то и металл проволоки не должен с ней этого делать. Поэтому эпизод будет выглядеть реалистично, но его надо хорошенько продумать. Лучше представим все это в замедленном движении, ********************************* хорошо, ******************* ****************** хорошо, *************************************** хорошо, ************************************ хорошо, *************************************** хорошо, ******************************* хорошо, ********* ********************** хорошо,****************************** хорошо ******************************* хорошо, ****************************** хорошо, ******************************* хорошо, *********************************хорошо, ***************************************и вот Хельга свободна: она, спотыкаясь, бредет к автостраде, почти голая, если не считать белых сапожек, ободранного мини-килта из рваных лоскутьев, едва прикрывающих ягодицы и манду, и белых волос, которые занавесили лицо. Напрасно она не откинула их, потому что, почти дойдя до ряда деревьев, она пробирается сквозь живую изгородь и падает, катится вниз по склону в глубокий ров и растягивается, всхлипывая, на дне. Она всхлипывает в полном отчаянии (мне это никакого удовольствия не доставляет, но все должно быть правдоподобно), приподнимается на руках и озирается по сторонам.
Она лежит на дне канавы. Изгородь отделяет деревья от ограждения автострады. В нескольких ярдах от нее стоит грузовик с закрытой клеткой на нем. В клетке терьеры, овчарка и съежившаяся в уголке полуголая Жанин.
– Отлично бегаешь, очень приятно познакомиться с тобой, – учтиво произносит Хьюго.
Он сидит на поваленном стволе дерева, а рядом Купидон, перед которым на земле стоит полупустая бутылка дешевого вина. Купидон говорит:
– Никогда у меня не бывало такого славного пикничка.
Чей-то голос:
– Мы не могли бы еще раз посмотреть последнюю часть? С того момента, как она пролезает через проволоку.
Все погружается во тьму.
Все погружается во тьму, потом становится ослепительно белым, и я теперь могу разглядеть, что это небольшой белый киноэкран в частном кинотеатре. Сиденья, обитые красным бархатом, стоят в четыре ряда по шесть мест в каждом. В первом ряду сидят: Страуд, Чарли, Холлис (до сих пор его не представил) и Хельга, которая курит, откинувшись на спинку. На ней что-то очень дорогое и модное, типичный наряд деловой женщины из шоу-бизнеса, мне совершенно безразлично, что именно это такое. В заднем ряду Макс жадно обнимает и целует официантку, которая когда-то обслуживала Жанин. Она одета так же, как и тогда, и рука Макса находится где-то глубоко у нее под юбкой.
– Поздравляю! – обращается Страуд к Хельге. – Должно быть, нелегко было одновременно играть и режиссировать все это?
Хельга пожимает плечами:
– Легче, чем делать постановку кое с кем.
– Однако как вам удалось так правдоподобно сделать сцену с проволокой?
– Ничего сложного. Я делала ее очень медленно и потратила уйму времени.
В разговор вступает Холлис. Это энергичный молодой человек с горящими глазами, одетый в черные слаксы и свитер. Голос его звучит неожиданно по-детски:
– Кстати, Хельга, вы знаете, что ваша напарница Жанин сейчас здесь?
– Жанин Кристал?
– Именно. Между прочим, она утверждает, что это онаставила вашу картину.
– Амбициозный ребенок, – отвечает Хельга с улыбкой.
Свет в кинотеатре гаснет. Экран мерцает, и мы снова видим актрису Хельгу, вокруг бурьян, рубашка навыпуск, и т. п. сверкает от пота. Хочется, чтобы мои фантазии не зависели так сильно от техники. Ее и так слишком много в обычной жизни.
Глава 7
7. Купидон и Хьюго – мои любимые негодяи.Мне жаль, что они появляются только в этом коротеньком фильме. Они бы понравились Зонтаг. Во всяком случае, ей бы понравилось их анализировать. Наверняка ей пришло бы в голову, что они суть подсознательные проекции меня самого и моего отца, табельщика. Она была убеждена, что внутренняя сущность человека всегда противоположна его внешнему облику, особенно если внешне человек прямодушен и сияет улыбкой. По ее системе выходило, что если человек увлекается женщинами, то он латентный гомосексуалист, если люди живут счастливой семейной жизнью, значит, они медленно убивают друг друга, а дети и младенцы – настоящие чудовища, деструктивные эгоисты. Я, напротив, убежден, что внутренне мы очень похожи на то, как ведем себя, вот почему так много человеческих оболочек выдерживают целую жизнь и не ломаются. Мои фантазии о грубоватом насильнике Хьюго не могут продолжаться долго, они слишком противоречат моей внутренней природе. Если уж говорить обо мне как о насильнике, то только в том смысле, что я представитель среднего класса, который может насиловать с помощью дорогостоящих технологий, коррумпированной полиции и финансовых сетей. Это и не удивительно. «Нэшнл секьюрити» уверена, что солнце светит из моей задницы.