1982, Жанин
Шрифт:
Как-то в полдень я вернулся с большого задания в Шетланде и обнаружил на полу в прихожей письмо от Старого Красного, датированное неделей назад. Он сообщал, что с отцом случился удар и его поместили в отделение усиленного медицинского ухода в госпитале Килмарнока. Я тотчас позвонил туда и выяснил, что отцу уже лучше и завтра его выпишут. Я сразу отправился навестить его.
Он лежал в кровати бледный и изможденный, но спокойный. Он очень обрадовался моему приезду.
– Понимаю, Джок. Работа превыше всего.
Я сказал, что моя работа превыше чего угодно, но не отца и поэтому впредь буду всегда сообщать координаты своих отелей на случай, если опять что-нибудь произойдет. И стану звонить не реже чем дважды в неделю. Он ответил с улыбкой:
– Чепуха все это. Работа – прежде всего.
Я достал книгу, которую на ходу успел схватить с полки.
– Теперь у тебя будет много свободного времени, так что можешь читать. Думаю, что тебе понравится, хотя это всего лишь роман. В нем события Первой мировой представлены с точки зрения Австро-Венгрии. Вот, слушай.
И я прочитал ему начало.
«Убили, значит, Фердинанда-то нашего, – сказала Швейку его служанка. Швейк несколько лет тому назад, после того как медицинская комиссия признала его идиотом, ушел с военной службы и теперь промышлял продажей собак, безобразных ублюдков, которым он сочинял фальшивые родословные.
Кроме того, он страдал ревматизмом и в настоящий момент растирал себе колени оподельдоком.
– Какого Фердинанда, пани Мюллерова? – спросил Швейк, не переставая массировать колени. – Я знаю двух Фердинандов. Один служит у фармацевта Пруши. Как-то раз по ошибке он выпил у него бутылку жидкости для ращения волос; а еще есть Фердинанд Кокошка, тот, что собирает собачье дерьмо. Обоих ни чуточки не жалко.
– Нет, эрцгерцога Фердинанда, сударь, убили. Того, что жил в Конопище, того толстого, набожного…
– Иисус Мария! – вскричал Швейк. – Вот те на! А где это с господином эрцгерцогом приключилось?
– В Сараеве его укокошили, сударь. Из револьвера. Ехал он со своей эрцгерцогиней в автомобиле…
– Скажите на милость, пани Мюллерова, в автомобиле! Конечно, такой барин может себе это позволить. А наверно, и не подумал, что автомобильные поездки могут так плохо кончиться. Известно, стрелять в эрцгерцога – штука нелегкая. Непременно нужно надеть цилиндр, а то того и гляди сцапает полицейский».
Отец улыбнулся и кивнул, но я так и не понял, слушал ли он меня, хотя, когда я положил книгу на кровать, он накрыл ее своей ладонью. Он заговорил о приближающихся выборах. Тори обещают, что будут поддерживать промышленность,если вернутся к власти, лейбористы заявили, что покажут, как они заботятся о данном вопросе.Небольшая Шотландская партия устроила дебаты по следующему факту: транснациональные компании получили очень дешевый доступ к добыче полезных ископаемых в Северном море. Гарольд Уилсон заявил, что это правда и только лейбористское правительство обладает достаточной властью, чтобы взяться за крупные нефтяные компании. Эдвард Хис обвинил Уилсона в попытке национализировать британскую нефть. Уилсон горячо опроверг это: он, мол, только хотел сказать, что лейбористское правительство сможет бороться с уклонением от налогов.
– А почему лейбористы боятся национализации? – жалобно спросил отец. – Ведь национальная индустрия – Газовый департамент – открыла месторождения нефти в Северном море. Если Британия сохранит и станет бережно и постепенно использовать свои нефтяные запасы на благо народа, привлекая британские капиталы и кадры, то нам хватит горючего почти на все грядущее столетие, и не придется покупать его за границей. Департаменту электричества не придется возвращаться к опасным источникам ядерной энергии. А сейчас большая часть нашей нефти уходит в Штаты, причем платят они за нее гораздо меньше, чем мы, к тому же они израсходуют этот запас в течение 25 лет.
Он нахмурился, словно разглядывая запутавшийся узел, а потом сказал смущенно:
– Сынок, ты получил электротехническое образование, и хотя закончил колледж, а не университет, но все же встречаешь гораздо больше людей, чем я. Как ты думаешь, что-нибудь изменится, если Аттли национализирует банки?
– Уверен, многое изменится. А когда тебя выпишут, ты переедешь ко мне.
Он замолчал, а потом произнес:
– Вряд ли это имеет смысл.
– Это будет очень удобно. Не думай, что мне нужен работник по дому. Я нанял женщину, которая заходит прибраться и постирать. Но как славно было бы просто сидеть и читать что-нибудь у камина рядом с тобой. Все-таки по вечерам мне слишком одиноко.
Я сказал это, чтобы ему было проще принять решение о переезде ко мне, но, сказав, понял, что и сам так думаю. С ним в доме станет уютнее.
– Ну ладно, я найду чем заняться у тебя дома, даже если ты пользуешься услугами домработницы.
В общем, мы договорились.
Был уже поздний вечер, когда я приехал к нему, и медсестры начали обходить пациентов и гасить свет в палатах. Отец устроился спать, положив руку на книгу. Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Утром мне позвонили и сказали, что он уснул сразу после моего ухода, но больше не проснулся.
Тихая смерть ночью, безо всяких судорог и агонии. Достойная смерть для такого человека. Хороший конец. Мне было приятно, что мы расстались друзьями и успели попрощаться, как следует.
Отец.
Что это так болит глубоко внутри? Какое-то жалкое, немного противное существо ползет к поверхности моего лица, чтобы расколоть его, но видит бог, ничего из этого не выйдет. Ненавижу жалость. Она не способна помочь, в ней нет ничего хорошего. Только всякие подлые типы пользуются ею, чтобы убедить себя, что в глубине души они все-таки порядочные люди. С чего это я должен жалеть отца? Он был убийцей. В шестнадцать лет он присоединился к солдатам территориальной армии, которые в мирное время проходили обучение под руководством армейских офицеров – те делали это за небольшую плату, а то и вовсе из спортивного интереса. В результате, когда был убит Фердинанд, и Австрия вторглась в Сербию, и Россия начала мобилизацию, а Германия сказала России не делать этого, Франция провела мобилизацию, Британский флот подошел к берегам Шотландии, и Германия оккупировала Люксембург, и Британия сказала Германии уходить из Бельгии, а Германия ответила: «Мы не можем, ведь мы уже здесь», и бесчисленные миллионы солдат в окровавленных сапогах вторглись во Францию и начали крошить друг друга, отец стал снайпером. Тогда он еще не служил в администрации шахты, а был простым шахтером, и вероятно, работа ему не нравилась. Адский труд, особенно в то время. Итак, он отправился из уютного дома прямо во фландрийское пекло, подобно пловцу, вынырнувшему из постаревшего, изношенного и усталого мира, как кто-то выразился в то время.
– Не стоило тебе ходить туда, Питер, – говорил Старый Красный, который всегда был против насилия. – Не надо было ходить. Никому не следовало ходить на эту войну.
– Мы были совсем младенцами, – возражал отец, – мы не могли придумать ничего лучше.
И отец выжил и вернулся в 1918-м, так что вполне вероятно, что он успел застрелить парочку немцев.
Наверняка среди моих компаньонов по бизнесу было немало убийц, но я могу с уверенностью назвать только двух. Один служил клерком в Файфе – этакий проворный дотошный малый вроде меня, если не учитывать, что у него были жена и дети. Дела его шли вполне неплохо. Несколько лет назад я встретил случайно его старшего сына и поинтересовался, как дела у отца.
Оказалось, что тот застрелился. Он был снайпером во время Первой мировой. Его задачей было сидеть на дереве и методично стрелять во всякого немца, который высунется из укрытия. Стрелок он был хороший и потому уложил немало вражеских солдат, чем весьма гордился впоследствии. Спустя сорок лет, после Второй мировой и всех ее Бельзенов, Дахау, Варшав, Дрезденов, Хиросим и т. п., он вдруг вспомнил об убитых им людях, и это стало страшно мучить его, жизнь превратилась в кошмар. Наверное, дело было в чем-то еще. Он был пресвитерианцем, а религиозные люди всегда немного с приветом. Интересно, как у него складывались отношения с женой? Другой убийца служил акцизным чиновником на ликеро-водочном заводе в Менстри, где я устанавливал систему безопасности. Между прочим, многие эксцентричные люди были акцизными чиновниками, например Берне, но тот человек, о котором я рассказываю, не имел поэтических наклонностей и вообще не был ничем примечателен. Он отличался тем спокойствием и самодостаточностью, которые мне часто приходилось отмечать в заурядных людях военной профессии. Как-то раз он заглянул без четверти пять в каморку, где я работал, и прошептал: «У меня пирушка через пятнадцать минут». Я прибрался и пошел вместе с ним в маленький кабинет, где кроме нас оказался еще управляющий винокурни, и мы выпивали там вместе допоздна – три уважаемых шотландца, погрузившиеся в винные пары и воспоминания. Каждый из нас знал о том, что его собутыльники – настоящие алкоголики, и отсюда возникало доверие, которое не всегда достижимо даже с самыми близкими родственниками и друзьями. Акцизный чиновник служил в Израиле, который тогда назывался Палестиной. Он рассказал, как однажды вошел в жилой дом и провел тарахтящим автоматом слева направо и обратно, застрелив за каких-нибудь полминуты четырех детишек, мать, отца и их пожилых родителей. Я спросил: