1989
Шрифт:
Как провести перегруженный балластом, весь в пробоинах корабль государства между Сциллой анархии и Харибдой военно-полицейской диктатуры? Как вырулить между рифами национальных и социальных амбиций?
Народные депутаты должны быть лоцманами государственного корабля. Капитан, если он вовремя не будет предупрежден лоцманами, может посадить корабль на мель. Лоцманы, сделавшие своей профессией поддакивание, а не предупреждение об опасностях, сами по себе представляют разрушительную опасность. Мы уже несколько раз во время перестройки крепко ударились о непредугадан-ные рифы. Почему? Потому что экономическое и политическое лоцманство у нас в зачаточном состоянии. Выдающийся гематолог А. Воробьев, работавший вместе с доктором Гейлом, пишет: "Мы пожинаем богатый урожай, посеянный диктатурой, когда и чины, и звания раздавались... кучкой малограмотных людей, убравших настоящих ученых... Именно поэтому аварийность у нас не является случайностью, она — закономерна" (Новый мир. №3. 1989. — Е.Е.). Международная политика нашего государства за последние
Мы решительно пошли на разрушение "образа врага", который создавали столько лет из американцев, и они ответили нам тем же. Казалось бы, в отвоеванных для экономики внешних условиях мы могли бы сделать революционные шаги и экономического внутреннего характера. Но тут явно "заело". КАК БЫ КОМПЕНСИРУЯ ОТСУТСТВИЕ "ОБРАЗА ВРАГА" ЗАРУБЕЖНОГО, МЫ ПОЗОРНО НАЧАЛИ ПРЕУСПЕВАТЬ В КОНСТРУИРОВАНИИ ЭТОГО ОБРАЗА ИЗ СОБСТВЕННЫХ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ НА НАЦИОНАЛЬНОЙ И СОЦИАЛЬНОЙ ПОЧВЕ. Все тело столь любимого мною Кавказа изуродовано, как прекрасное тело лермонтовской Бэлы, кинжальными ударами национальных розней.
Горестно слышать национальные взаимооскорбления, видеть национальный эгоизм, приводящий к возвышению собственного народа за счет унижения других. Недавно я оказался свидетелем беспрецедентного шовинистического шабаша "Памяти" на Красной площади. Хватит лепить
"образ врага" из евреев — их и без того осталось совсем немного, и нам угрожает трагическая утечка крупных ученых, инженеров, врачей, музыкантов, если мы не гарантируем им безопасность от бесконечных, никем не останавливаемых оскорблений. Настало время, когда Центральный Комитет СССР и Верховный Совет должны наконец четко и определенно издать постановления, осуждающие и антисемитизм, и антирусизм, и антилатышест-во, и антиармянство, и все прочие виды национализма и шовинизма. Пора применять против этого конкретные судебные меры. Любая приставка "анти", характеризующая негативное отношение к какой-либо национальности, есть античеловечность, антинародность, направленная против многонационального советского народа в целом. Экстремист-украинец, кричащий "Геть з Украины, москали!", заслуживает не меньшего осуждения, чем русский, живущий на Украине, но считающий великую украинскую культуру и мову культурой и языком второго сорта. Житель Прибалтийской республики, считающий всех русских (даже если они родились после смерти Сталина) лично повинными в пакте Риббентроп-Молотов, так же непозволительно несправедлив, как русский, прописанный в Прибалтике, который высокомерно не желает знать ни историю, ни культуру, ни традиции данного народа и тем не менее пытается навязать, что этот народ должен делать и чего не должен.
Затор в экономике во многом объясняется тем, что мы создаем "образ врага" из людей, стоящих на позициях развития коопераций, акционерных и арендных предприятий, индивидуальной предприимчивости. Пора прекратить ставить знак равенства между предприимчивостью и мошенничеством. Иначе у нас никогда не будет ни Демидовых, ни Морозовых, ни Третьяковых... Разве в государственной торговле и общепите меньше воровства, чем в кооперативах? Разве государство не является самым мощным спекулянтом человеческим трудом и производимыми товарами? Нет ничего более антиматериального, чем материализм с кастрированной предприимчивостью.
Когда протухшую тушу неуклюжей экономической структуры после долгих лет наконец-то выволокли из морозилки, то тошнотворный запах гниения был неизбежен. Пора выбросить протухшую тушу на свалку, а не пытаться спасти ее политическими замораживаниями. Хва
тит оправдывать неоправдываемое и спасать неспасаемое! Надо спасти то, что мы еще не смогли окончательно убить, — человеческий инстинкт выживания, основанный на предприимчивости. Но если мы не отменим статью 6 Конституции, то идеологический диктат будет неумолимо нависать над развитием экономики. Надо законодательно немедленно покончить с догматической застенчивостью по поводу частной собственности, отдать землю крестьянам, а фабрики — рабочим. Пока государство будет работодателем, а пролетариат — лишь наемными индустриальными батраками, забастовки будут неизбежны. Чтобы покончить с ними, рабочих нужно сделать совладельцами предприятий, соприбыльниками, заинтересованными в прибыли, а не в забастовках. Какой хозяин будет бастовать в собственном саду в момент сбора урожая?! Если на частной ферме от коров получают 6500 литров молока в год, как мы недавно видели в телепередаче о Нидерландах, а идеал наших колхозных и совхозных коров— 4500 литров, то разве это не говорит в пользу развития фермерства? Шведский социализм, включающий в себя частное предпринимательство, гораздо более социа-листичен по социальной обеспеченности трудящихся, чем наш государственный. НАДО РАЗРУШАТЬ "ОБРАЗ ВРАГА", СОЗДАННЫЙ НЕ ТОЛЬКО ИЗ ЛЮДЕЙ, НО И ИЗ СИСТЕМ, ИЗ СПОСОБОВ ПРОИЗВОДСТВА. Когда товар есть, какая разница потребителю до способа производства, лишь бы товар был, был всегда, был хорошего качества и стоил недорого. В экономике целесообразна только сама целесообразность. Все остальное — экономическое шаманство. Если свобода печати не будет подкреплена свободой экономики, то над гласностью всегда будет нависать дамоклов меч, как это мы только что ощутили при попытке снятия нескольких активнейших редакторов, проводивших линию перестройки.
Одна избирательница из Харькова предупредила меня в письме: "Учтите, что если Ваша депутатская деятельность начнет убивать в Вас поэта, мы Вас отзовем". Чтобы оправдаться, представляю на суд стихи этого года под общим названием, которое, видимо, никогда еще не встречалось в поэзии: "ДЕПУТАТСКИЕ ЭЛЕГИИ".
КОНТРАМАРКА НА ПРОЦЕСС
В своем предсмертном интервью "Московским новостям" от 11 сентября 1988года Ю.Даниэль сказал: "Как ни странно, но запомнилось, что в зале суда было много доброжелателей, я ощущал теплую волну симпатии. Помню отчаянное лицо Евтушенко, другие лица, все они выражали сочувствие".
До процесса я не был лично знаком с его героями — читал только предисловие А. Синявского к однотомнику Пастернака, и мне попадались время от времени переводы Даниэля. Псевдонимы Николай Аржак и Абрам Терц были мне знакомы по "тамиздату", но, честно говоря, их произведения мне не очень нравились, и я даже предполагал, что это мистификация, созданная за рубежом, а вовсе не посланная из СССР. Раскрытие псевдонимов, арест Синявского и Даниэля ошеломили интеллигенцию.
Я пошел на прием к секретарю ЦК КПСС П.Н.Де-мичеву, просил его, чтобы не было уголовного процесса. Демичев, по его словам, лично тоже был против суда. Он сказал мне, что Брежнева поставили в известность об аресте постфактум и он принял решение: спросить Феди-на — тогдашнего председателя Союза писателей, — решать ли этот вопрос уголовным судом или товарищеским разбирательством внутри СП? Федин брезгливо замахал руками и сказал, что ниже достоинства Союза писателей заниматься подобной уголовщиной. Помимо коллективного письма против уголовного суда над Синявским и Даниэлем существовали и другие письма подобного содержания, одно из которых было подписано мной. Тем не менее, несмотря на протесты, процесс состоялся. На процесс выдавали билеты!!! Точнее, контрамарки. Я с огромным трудом получил в парткоме контрамарку, которая выдавалась только на одно заседание. Я несколько опоздал, так как пробиться сквозь толпу, окружавшую здание, и милицию было нелегко. Когда я вошел в небольшой зал, вмещавший человек сто, заседание уже шло. Едва я успел сесть на место, как судья Л. Смирнов, заметивший мой приход, немедленно обвинил Синявского в том, что он в своей набранной в "Новом мире" и затем рассыпанной перед самым процессом статье выступил "против" уважаемого поэта Евтушенко.
Это был один из самых отвратительных моментов в моей жизни. Я почувствовал себя втягиваемым в грязнейшую провокацию. Когда меня политически оплевывали в газетах, обвиняя в "несмываемых синяках предательства", наше доблестное правосудие почему-то молчало и вдруг неожиданно решило меня "защищать", обвинив в предательстве Родины двух моих коллег-литераторов! Наверно, именно в этот момент у меня было "отчаянное лицо", по выражению Даниэля. Меня выручил Синявский (да, именно он, подсудимый, выручил меня, сидевшего в зале!). Синявский сказал, что это не была статья против Евтушенко, многие стихи которого ему нравятся, в статье критикуются только некоторые его произведения. Он глядел не на судью, а на меня, поверх голов, и в глазах его я читал нечто, похожее на: "Нас хотят сделать врагами, но мы не должны этому поддаваться". Так оно и случилось впоследствии.
Много раз многие люди передавали мне теплые слова обо мне и Синявского, и Даниэля, не забывших ни мою подпись под письмом в их защиту, ни другую помощь, которую я, насколько было в моих силах, оказывал. В этом нравственное отличие Синявского и Даниэля от некоторых других уехавших на Запад коллег, в чью защиту я тоже не раз выступал в тяжелые моменты их жизни, но которые затем "отплатили" мне по древнему печальному закону — "ни одно доброе дело не остается безнаказанным". Бог им судья.
После этого шумного процесса над писателями родилось слово "подписант", обозначавшее человека, поставившего свою подпись в защиту инакомыслящих. Подписанты попадали в черные списки на телевидении, их верстки или рассыпались, или задерживались, их заграничные поездки отменялись, некоторых выгоняли со службы. В число таких подписантов попал и я — и тоже претерпел немало неприятностей, однако в отличие от многих коллег я был все-таки защищен своей внутрисоюзной и международной известностью. Несмотря на попытки запретить мою поездку в США в 1966 году, бюрократии это все-таки не удалось. Нынешний заместитель председателя общества "Знание" тов. Семичастный сейчас старается в своих "самоадвокатских" воспоминаниях изобразить себя чуть ли не меценатом искусств (например, якобы он всячески пытался смягчить гнев Хрущева на
Пастернака). Все это ложь. Я присутствовал на митинге комсомола, где Семичастный громил Пастернака с вдохновенным садистским упоением. Став шефом КГБ, Семичастный хотел использовать дело Синявского и Даниэля для дальнейшего "закручивания гаек". На встрече в "Известиях" он обронил фразу, что кое-кого надо снова "сажать". На вопрос "сколько?" он ответил: "Сколько нужно, столько и посадим". Перед моим отъездом в США Семичастный на одном из совещаний напал на меня, сказав, что наша политика слишком двойственна — одной рукой мы сажаем Синявского и Даниэля, а другой подписываем документы на заграничную поездку Евтушенко. Это был опасный симптом. Однако мне уже была выдана выездная виза.