1989
Шрифт:
туру, то прежде всего надо начинать с восствиоалс.....
культуры совести. Но культура невозможна не совести, но и без тонкости. Наше время ирсми не ними зации, а политизации сознания. Политизация, конечно, лучше, чем гражданская спячка. Но если главное сводит ся лишь к политике, мы невольно огрубляемся, теряем душевную чуткость, тонкость, и именно из-за отсутствия тонкости порой не в состоянии решить ни политических, ни экономических проблем. В истории слишком прямые ходы заводят в лабиринты. Амбициозный материализм на деле оказывается разрушителем не только нравственных, но и материальных ценностей. Давайте будем честными сами перед собой и признаемся, что в последнее время мы стали гораздо больше читателями газет, чем читателями книг. Книги мы все еще жадно хватаем, ибо обладание ими
Классика нуждается не только в постоянной читаемости, но и в перечитываемое™.
Несладко бы пришлось в наше время индивидуалисту Лермонтову, не прибившемуся ни к одному стаду. Серость у нас почему-то не только простительна, но и поощряема, а вот индивидуализм наказуем. Но не скрывается ли под обвинениями в индивидуализме животный страх перед сильными индивидуальностями? Какая разница: будет у нас одностадность или многостадность, если так бездуховно соединение в одно стадо или в разные, бодающие друг друга стада? Тоталитаризм посредственностей или плюрализм посредственностей одинаково опасен. У серости и так достаточно свободы для развития. Лишь свобода для развития сильных и добрых индивидуальностей может привести к нравственному и экономическому расцвету. Нам нужно учиться терпимости к резко обозначенным характерам, даже если их манера общественного поведения не слишком удобна для оберегателей комфортабельного статус-кво. Кажущиеся сотрясателями основ крупные индивидуальности нередко затем оказываются этими самыми основами. Так было с Лермонтовым. О "Герое нашего времени" царь Николай I так отозвался в письме императрице от 24 июня 1840 года: "Такиероманы портят нравы и портят характер... Это жалкая книга, показывающая большую испорченность автора". Лермонтов так отвечал на это: "Вы скажете, что нравственность от этого не выиграет? Извините. Довольно людей кормили сластями: у них от этого испортился желудок: нужны горькие истины". Но таких горьких истин не хотели, да и сегодня не хотят слышать псевдосберегатели псевдонравственности. В экономическом и нравственном кризисе они обвиняют не сами условия, этот кризис породившие, а писателей, журналистов, как будто они своими перьями устроили все катастрофы. Гоголь когда-то отвечал этим монополизаторам патриотизма так: "Масса народа похожа в этом случае на женщину, приказывающую художнику нарисовать с себя портрет совершенно похожий: но горе ему, если он не сумел скрыть всех ее недостатков".
Герцен тончайше заметил, что Лермонтов имел несчастье быть проницательным, к которому присоединялось и другое — он смело высказывался о многом без пощады и без прикрас. Существа слабые, задетые этим, никогда не простят этого..." Герцен с горечью добавил: "О Лермонтове говорили, как о бальном отпрыске аристократической семьи, как об одном из бездельников, которые погибают от скуки и от пресыщения. Не хотели знать сколько боролся этот человек, сколько выстрадал прежде чем отважился высказать свои мысли..."
Наша историческая вина в том, что и после смерти Лермонтова мы не хотели знать н сколько выстрадали прежде, чем отважились высказать свои мысли. Платонов и Булгаков, и Пастернак, и Мандельштам, и Шала-мов, и Солженицын и не дай бог, если мы когда-нибудь снова повторим это нежелание знать страдальческую цену чьей-то гражданской отваги.
Нежелание знать — это одно из самых разрушительных зол нашей жизни. Вранье, что о сталинских лагерях большинство населения якобы не знало. Знало, но пряталось за нежелание знать. О возможной трагедии в Чернобыле профессионалы предупреждали — но нежелание знать затыкало уши. Так ли уж невинно зло, приносимое знать, да и бывает ли невинное зло?
Лермонтов с поразительной философской для его совсем— худо по нашим меркам — возраста раскрыл взаимосцепления зла так: "Зло порождает зло: первое страдание дает понятие об удовольствии мучить другого: идея зла не может войти в голову человека без того, чтобы он не захотел приложить ее к действительности. Лермонтов отвергал человеческую одномерность, и через Печорина показал душу человеческую, как постоянное поле битвы добра и зла его нежность в любви, и одновременную жестокость, его преданность друзьям и постоянные их дразнилки. Но Печорин, если и был беспощаден к другим, то прежде всего и к самому себе, говоря: "Я сделался нравственным калекой: одна половина моей души не существовала: она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее второй половины". Это настолько перекликалось со стихами Лермонтова, что сливалось в единую исповедь.
Спасем нашу классику от занудных учителей, от лощеных диссертантов. Спасая классику от нашего собственного невежества, умственной лени, мы спасаем не только себя, но и детей наших.
Я уверен в том, что нашей стране в конце концов предстоит великое будущее.
Как может не быть великого будущего у народа с такой великой литературой?
Какие мы счастливые тем, что мы — наследники столь щедро оставленных нам предостерегающих мыслей такого несчастливого человека, как Лермонтов.
ПОМОЖЕМ СВОБОДЕ
Прочитано на митинге в Москве 4 февраля 1990 года
О, Боже,
как медленно входит свобода в привычку! На горле свободы
сжимается черная сотня в кольцо, И, словно булыгами
из темноты в электричку, сегодня камнями швыряют свободе в лицо. Хоть падай с молитвой
березонькам в белые ноги, но только бы очи свободе не выклевало воронье.
Свобода изранена. Просит свобода подмоги, Иначе подменят опять
несвободой ее. Что сделать, свобода, чтоб ты не сдалась, не пропала и к людям припала, врачуя все раны в стране? А цены растут —
лишь цена человеческой жизни упала, и честь и достоинство тоже упали в цене. Над нами цари
предостаточно нацаревались,
над нами "вожди" навождились... Довольно с народом войны! Свободные люди —
единая национальность: внутри ее
нации все остальные вольны и равны. Мы — дети великой культуры и совести вечной российской, и мы не позволим
свободу загнать ни в погромы
и ни в лагеря...
отечественные нацисты выкрикивали: "Жиды пархатые!", "Убирайтесь в ваш Израиль!" всем присутствовавшим...
Патологическая расистская ненависть привела их к тому, что им любой неантисемит уже кажется евреем. Как, например, иначе можно интерпретировать лозунг "А.Н.Яковлев, убирайся в Тель-Авив!"? Несколько дюжих молодцов зверски избили известного русского писателя Анатолия Курчаткина, пытавшегося утихомирить, разбили ему очки, повредили глаз, ударили одного из старейших прозаиков — Елизара Мальцева. В своем разгуле эти распоясавшиеся боевики русского нацизма доходили до того, что нападали даже на женщин-писательниц, невзирая на преклонный возраст некоторых из них. Вандалы были выдворены из зала лишь при помощи припоздавшего усиленного наряда милиции, причем ряд зачинщиков непонятным образом затем ускользнул от милицейского протокола. Ясно одно — это был не стихийно возникший скандал, а подготовленная акция. Создается впечатление, что экстремисты из общества "Память" и примыкающие к ним организации делают ставки на беспорядки, надеясь, что они приведут к имперской милитаризованной диктатуре.
Сегодня одной из самых опаснейших форм организованной преступности является расизм. Расизм — это спекулятивная подделка под борьбу за народные интересы. На самом деле расизм — это инструмент для манипулирования народом в карьеристских целях узкой реакционной группы.
Шабаш в нашем писательском доме мы закономерно связываем с антисемитским настроем последнего пленума СП РСФСР, который в свою очередь был синхронизирован со сборищем такого же сорта, организованным "Памятью" на Красной площади. Эти и другие взаимосвязанные акции в Москве и Ленинграде подкрепляются постоянной идеологической артподготовкой в ряде статей с явным расистским привкусом, публикуемых в "Молодой гвардии", "Нашем современнике", "Литературной России", "Ленинградской правде", "Московском литераторе" и других изданиях. Нас горестно поражает позиция некоторых известных писателей, состоящих членами редколлегий этих изданий. Порой они не только пассивно позволяют использовать свои имена, но и открыто поддерживают расистские тенденции. Хочется напомнить таким