1991: измена Родине. Кремль против СССР
Шрифт:
– Да, действительно, танки на улицах Москвы в сочетании с «Лебединым озером» по телевидению выглядели для большинства населения анекдотично. Но для тех, кто знаком с тем, как тогда составлялись сетки телевещания, ничего особенного в «Лебедином озере» в тот день не было. За две недели до ГКЧП, 5 августа 1991 года, мною были утверждены программы телевидения и радиовещания на неделю с 19 по 26 августа. В этом легко убедиться, посмотрев эти телепрограммы в газетах того времени. Далее. Каждый третий понедельник месяца у нас была регулярная рубрика «Музыкальный телетеатр», а 19-е число как раз и приходилось на третий понедельник августа 1991 года, поэтому мы и поставили в этот день один из выдающихся музыкальных телефильмов, балет «Лебединое озеро». Кроме того, тогда, в отличие от сегодняшнего времени, планируя время эфира премьеры какого-либо фильма и спектакля, мы опирались на глубокие социологические исследования зрительской аудитории, поэтому и понимали, что огромное количество людей работают в две, а то и три смены. Соответственно все премьеры показывались дважды, а иногда и трижды в день. Утвердив эту сетку вещания, я, в принципе, должен был уйти на следующий день в отпуск вместе с Горбачевым, по соседству с ним – в Крым. Так было каждый год. Но на этот раз Михаил Сергеевич меня не отпустил, сославшись на то, что я должен готовить прямую трансляцию подписания Союзного договора, дату
По поводу одновременного показа «Лебединого озера» по двум каналам… В моем случае с синхронизацией каналов во время ГКЧП было прямое указание сверху. Но, в принципе, в истории советского телевидения Первый и Второй каналы синхронизировались многократно, и, как правило, это происходило во время траурных событий, связанных с кончиной глав нашего государства. Была отработана целая схема одновременной работы двух каналов, впервые примененная во время смерти Брежнева. Я, кстати, был одним из участников ее внедрения. Леонид Ильич умер 10 ноября, в большой по тем временам праздник – День милиции. В то утро, после того как уже была объявлена программа передач на день, в телецентр приехала группа людей в штатском, среди которых был генерал. Собрав узкий состав руководства телецентра, они сообщили, что скончался генеральный секретарь ЦК КПСС, и попросили пересмотреть намеченные сегодня к эфиру передачи, но при этом не отменять программы, которые не носят развлекательного характера. Мы спрашиваем: «А как же концерт из Колонного зала, посвященный Дню милиции?» Нам отвечают: «Он уже отменен. Вы по этому поводу не волнуйтесь. Просто сделайте объявление, что концерт не будет показан. И все». Так что 10 ноября 1982 года телевидение работало практически как обычно, но уже на следующий день оба канала работали синхронно. Телевизионное меню было тщательно подобрано – соответствующие фильмы, музыка, в основном классическая… Но, хочу отметить, это было «умное меню», его разрабатывали талантливые головы, там было максимально возможное в таких условиях тематическое разнообразие передач – тогда это было целое искусство.
– Как вы узнали о введении чрезвычайного положения?
– В ночь с 18 на 19 августа я спал у себя на даче в подмосковной Жуковке. В полвторого ночи меня разбудил телефонным звонком секретарь ЦК КПСС Манаенков. Он сообщил, что за мной сейчас приедет машина с охраной, которая отвезет меня на Старую площадь, где мне все объяснят. Действительно, через несколько минут – как будто она стояла в 20 метрах от дома – подъезжает машина. В салоне трое ребят. На сумасшедшей скорости – 140–160 километров в час – мы домчали до комплекса зданий ЦК КПСС. В два ночи меня принимают Манаенков и Прокофьев – первый секретарь Московского горкома партии. Объясняют, что есть план введения чрезвычайного положения либо в стране, либо в Москве, либо в Москве и Ленинграде. Точно пока это не решено, но документы о введении чрезвычайного положения уже готовятся. Мне было рекомендовано поехать домой в свою городскую квартиру, привести себя в порядок и в полпятого утра быть у Шенина, заместителя генерального секретаря ЦК КПСС. Вместо Горбачева он, как тогда говорили, оставался на партийном хозяйстве. В назначенное время Шенин меня принял и рассказал, что чрезвычайное положение решено ввести только в Москве, что уже есть состав ГКЧП, подготовлены соответствующие заявления, обращения…
И добавил: «Нужно подумать, что делать с телеэфиром». Я изумляюсь: «Чтобы готовить такого рода мероприятия, надо было поставить в известность за день-полтора… Что вы делаете?!» – «Это не ваше дело!» А ситуация действительно получалась комичной. С 10 часов по местному времени Дальний Восток уже начал смотреть утреннюю информационно-развлекательную программу, которая так и называлась «Телеутро». Через каждые следующие два часа по системе «Орбита» повторялось то же самое «Телеутро» в регионах других часовых поясов с подключением нескольких сюжетов местного телевидения. То есть до 6 утра, когда мы вышли на так называемый московский нулевой пояс, большая часть Советского Союза посмотрела музыкальную информационно-развлекательную передачу. Я говорю Шенину: «Телевидение сегодняшнего дня должно было быть перестроено с учетом политических событий, а заменить уже спланированную сетку невозможно. Нет людей для того, чтобы быстро подобрать все более-менее соответствующие ситуации передачи. Сами телепрограммы тоже не под руками, а в фильмофонде их надо заранее заказывать, привозить». Тогда мне и было сказано работать на одном телеканале, как это делалось раньше в чрезвычайных условиях, во время похорон генсеков. Был четкий приказ.
– Предшествовали ли созданию ГКЧП какие-то нестандартные ситуации в вашей работе, указывающие на неразбериху в верхах?
– Все, что предшествовало созданию ГКЧП, имело фактически детективную предысторию, о которой мало уже кто знает. Ну вот, к примеру, случай, имевший непосредственное отношение ко мне, которого, конечно, не могло быть прежде в СССР. 9 августа 1991 года я находился в Ленинграде. Вместе с Тернером (американский медиамагнат, основатель CNN . – Авт.), Собчаком и Русаковым – министром спорта. Мы должны были подписать совместное соглашение о проведении в Ленинграде очередных Игр Доброй воли с трансляцией их на весь мир. Днем во время обеда в гостинице «Смольнинская» в банкетный зал вдруг вбегает перепуганная дежурная, которая занималась приемом и размещением постояльцев, и громко кричит: «Здесь есть Кравченко?!» Я отвечаю: «Есть!» – «Вас срочно требует к телефону Горбачев!»
Я иду к телефону в центральный холл, в котором к тому моменту остался лишь милиционер – всех остальных уже выгнали. Беру трубку: «Здравствуйте, Михаил Сергеевич!» Он: «Ты чего там торчишь?» Объясняю. Горбачев: «Это все, конечно, важно, но ты мне срочно нужен. По обычному телефону я тебе ничего объяснить не могу, ты же понимаешь… Подписываешь соглашение, сразу на поезд и утром звонишь мне в Форос». На следующий день, продолжая недоумевать по поводу того, что президент воспользовался обычным телефоном, я приехал на работу. Только-только собираюсь связаться с Форосом, как неожиданно раздается звонок из Алма-Аты. На том конце дочь Назарбаева, журналистка Дарига: «Леонид Петрович! 12 августа у нас в Алма-Ате знаменательное событие: совещание руководителей всех союзных республик. Будут обсуждать перед подписанием Союзного договора сложившуюся в стране ситуацию. В связи с этим хотелось бы оформить красивый телевизионный день – организовать с вашей помощью телемост: Красная площадь – Алма-Ата с выступлениями фольклорных ансамблей, народными гуляниями, плясками и песнями». Спрашиваю: «Вы это совещание проводите с участием Михаила Сергеевича?» – «Нет. Он же в отпуске, пусть отдыхает». К этому времени я был уже достаточно опытным в этих делах человеком и среагировал мгновенно: «Я в вашем мероприятии без разрешения Горбачева участвовать не буду. Я должен ему позвонить, сказать о вашей просьбе. С точки зрения Москвы ваше мероприятие – российское и российское телевидение должно заниматься
– В первый же день чрезвычайного положения, 19 августа, в программе «Время» вдруг появился сюжет корреспондента Первого канала Медведева о Ельцине на танке, зачитывающем протест действиям ГКЧП… Как он попал в эфир Центрального телевидения?
– Я его разрешил. Только попросил моего первого заместителя Лазуткина посмотреть монтаж этого репортажа, поскольку сам поехал домой хоть немного поспать. Сюжет, который Медведев показал Лазуткину, был длиной около 2 минут, а тот, который оказался в эфире «Времени», – 3–3,5 минуты. Медведев просто обманул Лазуткина: показал ему усеченную версию, а в эфир дал полную. Мне на дачу тут же раздался звонок из ЦК, что нет, мол, никакого управления телевидением… В общем, попросили вернуться на работу…
– Что ведь не спасло ситуацию, Леонид Петрович: 20 августа в той же программе диктор вдруг начал зачитывать сообщения международных информагентств о том, что лидеры мировых держав осуждают введение ГКЧП, а Ельцин поручил прокурору России возбудить в отношении них уголовное дело…
– Дело было так. Накануне ко мне зашли ребята из службы внешних связей и рассказали о том, что в Москве работает огромное количество информационных международных компаний: «Они снимают, а у нас с ними договоры на трансляцию, поэтому могут быть неустойки». Я дал тайное распоряжение пустить их через другой, девятнадцатый, подъезд в телецентр. Они и передавали по спутниковым системам те сюжеты, которые снимали. Почему я так поступил? Дело в том, что к тому времени для меня все стало ясно. Я дозвонился до Янаева, который одно время был моим соседом по дому и с которым мы были знакомы семьями. Спрашиваю: «Геннадий! Что за бестолковщина происходит? Все идет как-то не так, глупо… У меня под окнами стоят 140 человек из «Трудовой России», требуют студию, чтобы заявить о поддержке ГКЧП. Что мне делать?» Молчание. «Давай я открою им студию? Надо во что бы то ни стало сломать этот телевизионный день!» Вместо согласия во всех студиях вдруг возникли цензоры, которые взяли все папки под свой контроль. Это все, что они смогли сделать. Но важно помнить, что к моменту возникновения ГКЧП только на Первом канале определенное количество общественно-политических программ еще оставалось под моим, Гостелерадио, контролем, а целый ряд передач, таких, как, скажем, «Взгляд», были неуправляемы. Российский канал уже полностью был самостоятельным, ельцинским; ленинградское телевидение было ельцинским и Собчака. На это телевидение союзный центр к моменту введения чрезвычайного положения не мог оказывать никакого административного влияния. Борьба, которая велась между политическими деятелями, втянула в себя в лице известных и влиятельных журналистов средства массовой информации, многие из которых стали опорой Ельцина.
Кроме того, ГКЧП мне не доверял. Не доверяли они мне изначально, потому что боялись, что я «настучу» Горбачеву. Считали меня человеком Михаила Сергеевича. В чем-то они, конечно, были правы, но, в принципе, с их стороны это была большая ошибка. В данном случае речь ведь шла не о наших отношениях с Горбачевым, а о судьбе великой страны. К этому времени я был противником Горбачева, потому что он вместе с Ельциным – хотел он того или не хотел – становился главным разрушителем великого государства. И ради сохранения СССР я бы пошел на союз с кем угодно. А меня, по существу, взяли в плен, но как профессионала не использовали. Вот и началась эта нелепость с телевидением с точки зрения его профессиональной подготовки и использования в период чрезвычайного положения. Ночные привозы, увозы, «Лебединое озеро»… Да что там «Лебединое озеро»! Когда я с документами о введении чрезвычайного положения – первым среди них, кстати, было рукописное заявление Лукьянова – рано утром приехал в Останкино, меня и всех пришедших на работу сотрудников телецентра не пустили в здание! А в круглосуточно работающем телецентре тогда, между прочим, числилось 9200 работников. Ночная смена не может уйти, а дневная войти. Пока мои охранники из «девятки» – все трое подполковники – не решили эту проблему, я сидел в машине.
– Это был просто хаос, саботаж власти или ее паралич?
– Был полный паралич власти. Приведу яркий пример. Во вторник, 20 числа, состоялось заседание ГКЧП. Я настоял на своем присутствии там, чтобы попытаться решить главный вопрос: рассинхронизации каналов. В среду должен был собраться Верховный Совет СССР, и предстояло вести прямую трансляцию его заседаний. Пуго (в то время министр МВД . – Авт.) мне позвонил и пригласил в Кремль. Я захожу в главное здание, как говорили раньше, «с уголка» – откуда когда-то входил Сталин. На втором этаже, в приемной Янаева, стоит мой сосед по дому Юрий Харламов. Спрашиваю, как дела. Он: «Хуже некуда!» В этот момент выходит сам Янаев. Обнялись. Спрашиваю: «Ген, как дела?» – «Хуже некуда! Сейчас будет заседание, пошли на третий этаж». Идем пешком по лестнице, на которой нет света, и вдруг напарываемся на строительные «козлы»: кто-то днем занимался отделочными работами и не убрал их. И вот исполняющий обязанности президента СССР и я ныряем под эти «козлы», с трудом выбираемся на третий этаж и начинаем помогать друг другу стряхивать с костюмов пыль и грязь. Перед самым началом заседания я встречаю Ахромеева. Он начинает возмущаться: «Все проваливается! Все идет в высшей степени бездарно! Сегодня из-за бездарных людей, скорее всего, будет уничтожена великая страна! Как мало для этого понадобилось денег ЦРУ…» А мы действительно знали, что ЦРУ стало вдруг гораздо меньше тратить денег на СССР – оно стало просто покупать людей. Ахромеев продолжает: «Даже здесь, я уверен, все будет записываться для Ельцина! Здесь каждый четвертый – ельцинист. Тут не хватает Варенникова, которого специально сослали. Был бы он здесь – в течение суток без жертв все встало бы на свои места». Я говорю: «А что же вы?» Ахромеев: «Я не такой человек. Я не могу. Мне интеллигентность мешает». Наконец начинается заседание. Янаев неожиданно зачитывает заявление: «Ходят провокационные слухи, что мы в грядущую ночь намерены взять под жесткий контроль Белый дом, арестовать российское правительство, применить силу… Но все это вздорные слухи, не имеющие никакого отношения к тому, что происходит на самом деле. Поэтому я прошу Кравченко передать сейчас в эфир, в программе «Время», мое заявление…» И отдает мне бумагу. Но в этот момент заговорил Крючков и ряд других членов ГКЧП: «А зачем это делать? Зачем давать такие обещания? Тогда уж давайте просить по телевидению вернуться Михаила Сергеевича…» Янаев тут же мне: «Леня, отдай назад бумагу!» Возникла жесткая дискуссия.