1991: измена Родине. Кремль против СССР
Шрифт:
– Насколько был эффективен ваш опыт, опыт сугубо военного человека, в тех мероприятиях, которыми у нас сегодня принято заниматься спецслужбам?
– Очень эффективен. Когда в 1990 году в Баку начались военные действия, я израсходовал за всю операцию 1478 боевых патронов к пулеметам и автоматам. Мы шли на боевой технике, и перед нами все разбегались; местная милиция – трусы, они вояки только когда их много, а так – никчемные. Через семь часов после начала боевой операции Баку был разделен на квадраты. С утра взяли под контроль троллейбусные парки, почту, телеграф, банки, хлебопекарные заводы, водозаборники. И жизнь в городе возобновилась.
Кстати, в Баку я ввел 20-тысячную группировку десантников, три дивизии. Такую же группировку вводили и внутренние войска. Но милицию привезли самолетами, а ее бронетехнику отправили эшелонами. Националисты-азербайджанцы все эти эшелоны приварили к рельсам за 100–150 километров от Баку. В результате войска МВД оказались в казармах с одними автоматами.
Недавно я был на дне рождения маршала Соколова, где мне порученец Язова сказал: «Вы знаете, какая у вас тогда кличка была? Мы вас называли – главный пожарник». Будучи командующим ВДВ, я провел два года на Кавказе и прекрасно знал эти республики. В Нагорном Карабахе в 1990 году я прожил 320 дней! Помню, меня Язов спрашивает: «Что ты там так долго делаешь? Что у тебя там такое?» Я отвечаю: «Почему это у меня, товарищ министр? Я же не милиционер и не жандарм». Хотя там все тогда действительно держалось только на десантниках: мы выполняли функции Министерства внутренних дел, функции внутренних войск, которые были в те времена абсолютно ни к чему не готовы – не знали даже, как поставить блокпост.
– Можно сказать, что единственным сдерживающим фактором против агрессии НАТО в отношении СССР оставалось наше вооружение, в том числе и ядерное?
– Когда я учился в Академии Генерального штаба, на втором курсе нам поставили задачу: проведение стратегической наступательной операции. Две стороны, блок НАТО и Варшавский Договор, обменивались ядерными ударами: применялось по 12 тысяч боеголовок разного калибра. Так вот, по теоретическим расчетам в результате такой войны земной шар становился черным. Да, пока у нас все это было и есть, это сдерживало и сдерживает НАТО, они очень боялись нашего ядерного потенциала. И не только ядерного.
Я считался неплохим специалистом по Западному театру военных действий. Командовал 8-й армией в Германии, мы тогда стояли друг против друга с Колином Пауэллом (в 1989–1993 гг. – председатель Объединенного комитета начальников штабов США . – Авт.): у него корпус, у меня армия. Помню, когда мы с Язовым прилетели на какие-то переговоры с американцами, Пауэлл мне сказал: «Не представляешь, как я боялся твоих танков!» А у меня Т-80 действительно было аж 1,5 тысячи, да еще сзади стояли машины во втором эшелоне, в 1-й гвардейской танковой армии. Если бы мы пошли тогда, то рассекали бы до Ла-Манша без всяких препятствий! А сейчас нам везде плюют в лицо…
Кстати, «на моей совести» смерть одного американского майора. Николсона. Когда я был заместителем командующего 2-й танковой армии, мой старший сержант выстрелил в Николсона, который перешел границу: пуля вошла в левый сосок, вышла в задний проход. Я с этим делом разбирался. Прилетает Шеварднадзе: «Доложите, товарищ генерал!» Я говорю: «А почему я должен вам докладывать: у меня есть министр обороны, есть Главком, начальник Генштаба». – «А я министр иностранных дел!» – «Ну и занимайтесь своим министерством!» Шеварднадзе: «Вы еще об этом пожалеете». До сих пор жалею, что мы спасли этого Шеварднадзе в 1993 году, когда вывозили его из Абхазии в машинах с грязным бельем, где он был закрыт кучей простыней. Он был под Сухуми, когда мы с абхазами захватили эти места, Ельцин срочно дал команду, Шеварднадзе переодели, спрятали, и Балтин вывез его на корабле. Иначе бы его грохнули.
– Правда ли, что вы были самым молодым генералом СССР?
– Правда. Я получил генерал-майора в 34 года. По этому поводу даже была статья в «Известиях» «Генерал – сын солдата». Я всегда был самым молодым: самым молодым командармом, самым молодым замминистра, в 45 лет после развала СССР выгнали из армии на пенсию, тоже в известном смысле самым молодым.
– Правда ли, что маршал Язов просил у вас прощения?
– Да, сказал: «Извини меня, старого дурака, за то, что втянул тебя в эти дела». Он имел в виду 1991 год, ГКЧП. Я говорю: «Не за то извиняетесь, Дмитрий Тимофеевич… Вам бы надо было сесть тогда в кресло, откатиться в угол, а перед тем, как заснуть, сказать: «Товарищ Ачалов, действуйте!» У меня же было 7 воздушно-десантных дивизий в тот момент! Но… не сказал.
Москва, сентябрь 2010 г.
Глава VII
С кем вы были, деятели культуры?
На протяжении всех предшествующих глав мы так или иначе касались роли творческой интеллигенции в развале Советского Союза. Роли в большинстве случаев разрушительной, если говорить о либерально мыслящей части этой интеллигенции. С ней все ясно и понятно. Но парадокс в том, что лютые враги либералов – консерваторы, в перестройку их было принято называть «патриотической интеллигенцией», при всех их державных замашках тоже внесли свою лепту в разрушение СССР. Не все, конечно, и даже не большинство, но некоторые сумели приложиться как следует. Как? Очень просто. В том самом антисталинском угаре, о котором я упоминал в предыдущей главе, громогласно бичевали коммунизм и коммунистов, они, мол, виновники всех бед наравне с либералами. Правда, тащили при этом страну не в сторону Запада, как либералы, а в XVII век – там посконная, изначальная Русь без большевиков и западников. Особенно старались так называемые «писатели-деревенщики». Конечно, шансов у них не было никаких, ибо несло от них щами, застрявшими в бороде, но репутацию Советской власти, а значит, и Советского Союза они подпортили изрядно.
Именно из их уст выяснилось, что в большевистском правительстве времен Ленина преобладали евреи и каким кровавым истребителем казачества был Яков Свердлов. (В результате еще при жизни СССР снесли памятник и Свердлову, и многим другим деятелям Советского Союза и переименовали улицы, названные их именами, даже если эти названия были изначальными.) Порой у «деревенщиков» с «шестидесятниками» возникал унисон. Например, стенания о взорванном в 1931 году храме Христа Спасителя, который они в силу возраста даже не помнили и не видели. Ну и о Сталине, конечно. Между этими творческими молотом и наковальней история Советского Союза быстро превратилась в сплошной кровавый беспредел. Воистину, не ведали, что творили.
Автор сознательно открывает эту непростую главу беседой с выдающимся режиссером Станиславом Говорухиным, которого ни законченным либералом, ни записным коммунистом назвать, разумеется, было нельзя. Но и с ним судьба в политическом смысле сыграла дурную шутку. Кто не помнит фурор, который вызвал в 1990 году его документальный фильм «Так жить нельзя», после просмотра которого люди в массовом порядке жгли партийные билеты, целые костры полыхали у кинотеатров. Оставим в стороне этот всплеск гражданского прозрения, которое больше похоже на массовый психоз, и взглянем, лучше ли мы стали жить после 1990 года или еще хуже. К чему привел созданный талантливой рукой профессионала Говорухина пафос его фильма? Ответ очевиден: к разгрому действительности, а вместе с ней и страны. Вскоре, правда, выяснилось, что жить-то было можно и так, как жили в СССР, да поздно было. С этим, увидит читатель, и сам Станислав Сергеевич согласен. Кстати, не могу взять в толк, что такого необычного или нового увидели в этом фильме советские граждане, что жить им в родной стране враз стало невмоготу? Гениальная компиляция чернухи под проникновенные комментарии, и только. Интересно, что те, кто штурмовал кинотеатры в жажде очередных разоблачений советской действительности, сегодня брезгливо воротят нос от подобных телесюжетов. Наелись до отвала и отдыхают на глянце мексиканских телесериалов. Сам же Говорухин – и это, конечно, делает ему честь – не молчит и сегодня, объясняя, как нужно действовать в суровой постсоветской реальности. Кому она не мила, берите за образец героя «Ворошиловского стрелка». И баста.