1Q84 (Тысяча невестьсот восемьдесят четыре). Книга 2. Июль-сентябрь.
Шрифт:
— А в этом Кошачьем городе есть телевизоры? — спросил отец первым делом. Профессионал до последнего вздоха, куда деваться.
— Рассказ написан в тридцатые годы, — ответил Тэнго. — Телевизоров тогда еще не изобрели. Хотя радио уже слушали.
— В Маньчжурии мы не слушали даже радио. Не было радиостанций. Газеты доставляли с опозданием на две недели. Еды не было. Женщин тоже. Иногда приходили волки. Настоящий край света…
Отец умолк и о чем-то задумался. Видимо, вспомнил свою молодость, проведенную в Армии освоителей Маньчжурии. Скоро, впрочем,
— Город построили кошки? Или строили люди, а жить стали кошки? — спросил отец будто бы сам себя, глядя на свое отражение в оконном стекле.
— Кто знает, — ответил Тэнго. — Наверное, все-таки люди, только очень давно. Потом они почему-то исчезли, и вместо них поселились кошки. Скажем, случилась какая-нибудь эпидемия, от которой все умерли. Ну или вроде того.
Отец кивнул.
— Один рождает пустоту, а другой должен ее заполнить, — сказал он. — Все так живут.
— Все так живут? — удивился Тэнго.
— Вот именно, — отрезал отец.
— И чью же пустоту заполняешь ты?
Лицо старика перекосилось в усмешке. Густые длинные брови наползли на глаза. А в голосе послышалась издевка:
— Ты еще не понял?
— Нет, — признался Тэнго.
Отец раздул ноздри и задрал одну бровь. Как делал всю жизнь, когда был чем-нибудь недоволен.
— Если не понял без объяснений, значит, бесполезно объяснять, — произнес старик.
Тэнго, прищурившись, вгляделся в человека, который это сказал. За всю свою жизнь отец не произнес ни единой абстрактной фразы. Слова, слетавшие с его губ, всегда были до предела конкретны и прагматичны. Неизменным правилом любой беседы у отца считалось одно: когда нужно, скажи что требуется — и как можно короче. Теперь же он сам говорил загадками, и лицо его при этом оставалось непроницаемым.
— Ладно, — сдался Тэнго. — Ты заполняешь чью-то пустоту. А кто заполняет твою?
— Ты! — коротко ответил старик. И, подняв руку, с силой ткнул указательным пальцем в сторону Тэнго. — Так устроен мир, к твоему сведению. Я заполняю пустоту, порожденную кем-то другим. А пустоту, порожденную мной, заполняешь ты. Такая вот эстафета.
— Примерно как кошки заполнили опустевший город?
— Да. Все мы пустеем, как города.
— Пустеем, как города? — эхом повторил Тэнго.
— Женщины, которая тебя родила, нигде больше нет.
— Нигде больше нет. Пустеем, как города… Ты хочешь сказать, она умерла?
На это отец ничего не ответил. Тэнго вздохнул:
— Но кто же тогда мой отец?
— Пустота. Твоя мать спуталась с пустотой и родила тебя. А я заполнил эту пустоту.
Сказав так, отец закрыл глаза и умолк.
— Спуталась с пустотой?
— Да.
— А после этого ты меня вырастил. Ты об этом?
Отец кашлянул.
— Ну я же тебе сказал, — произнес он тоном, каким непонятливому ребенку в третий раз объясняют одно и то же. — Если не понял без объяснений, значит, бесполезно объяснять.
— То есть, по-твоему, я появился
Никакого ответа.
Сцепив пальцы рук на коленях, Тэнго вновь заглянул отцу прямо в лицо. А ведь этот старик — вовсе не опустевшая скорлупа, подумал он. И совсем не безжизненная горстка костей и плоти. Сохраняя упрямый характер и сумеречный рассудок, он продолжает бороться за жизнь здесь, в лечебнице на морском берегу. Пока его память еще сражается с пустотой на равных. Но он прекрасно понимает, что уже очень скоро пустота окончательно поглотит его, хочет он того или нет. Всего лишь вопрос времени. Не эту ли пустоту он имел в виду, отвечая на вопрос, откуда появился Тэнго?
Макушки сосен в наползающих сумерках вновь качнуло порывом ветра, и Тэнго различил в их шелесте стон морских волн. Или просто почудилось?
Глава 9
_______________________
АОМАМЭ
Милость, дарованная свыше
Аомамэ шагнула в комнату, и Бонза, войдя за ней следом, тихонько затворил за спиною дверь. Их встретил кромешный мрак. Толстенные шторы на окнах защищали все, что было в комнате, от света внешнего мира. Слабые лучики, пробивавшиеся в щели между ними, лишь подчеркивали и без того непроглядную тьму.
Точно в кинозале или планетарии, глаза привыкали к темноте постепенно. Сначала Аомамэ различила низкий столик, на нем — электронные часы с зелеными цифрами 7.20. А чуть погодя — огромную кровать в углу. Столик с часами стоял у самого изголовья. Хотя размерами эта комната уступала предыдущей, обычный гостиничный номер все равно не шел с нею ни в какое сравнение.
На кровати большой черной кучей громоздилось нечто бесформенное. Настолько бесформенное, что прошло еще с полминуты, прежде чем Аомамэ разглядела: перед ней — человек. Совершенно недвижный, без малейших признаков жизни. Дыхания тоже не слышалось. Кроме слабого шелеста кондиционера в потолке, никаких звуков в комнате не раздавалось. И все-таки человек на кровати был жив. По крайней мере, Бонза вел себя так, будто в этом не сомневался.
Исполинских размеров тело. Вероятно, мужчина. Толком не разобрать, но на вошедших, похоже, не смотрит. Не под одеялом: кровать застелена, он лежит поверх покрывала на животе. Так огромное истерзанное животное, прячась в дальнем углу пещеры, зализывает раны и сберегает остаток сил.
— Время, господин, — сказал Бонза, обращаясь в сторону кровати. Напряженным тоном, какого раньше за ним не замечалось.
Услышал ли его «господин», было неясно. Темная груда на кровати не шелохнулась. Бонза попятился, подпер спиной дверь и замер, ожидая указаний. В комнате воцарилось такое беззвучие, что стало слышно, как кто-то сглотнул слюну. Лишь пару секунд спустя Аомамэ сообразила, что этот кто-то — она сама. Держа сумку в правой руке, она тоже застыла, ожидая, что дальше. Цифры на часах сменились на 7.22, потом на 7.23.