1Q84. Книга 1. Апрель-июнь
Шрифт:
шелка
Зажала-она-под-мышкой-ларец-со-священной-
яшмой
Опоясалась-священным-мечом
* Хакама (яп.) – традиционная японская одежда в виде юбки, надеваемая поверх кимоно и подчеркивающая фигуру от талии книзу.
Взяла-на-руки-малолетнего-государя-Антоку-
и-молвила
«Я-всего-лишь-женщина Но-не-дамся-в-руки-врагу-и-не-разлучусь-
с-государем!
Не-медлите-следуйте-за-мной-кто-решился!»
Императору-исполнялось-всего-восемь-лет
но-на-вид-он-казался-гораздо-старше
Черные-волосы-ниспадали-у-него-ниже-плеч
И-его-красота-озаряла-собой-все-вокруг
«Куда-ты-ведешь-меня?»-удивленно-спросил-он
И-Ниидоно-утерев-слезы-отвечала-юному-государю
«Разве-вам-еще-неведомо-государь?
В-прежней-жизни-вы-соблюдали-все-Десять-Заветов-
Будды
И-в-награду-стали-в-новом-рождении-императором
Повелителем-десяти-тысяч-колесниц!
Но-теперь-злая-карма-разрушила-ваше-счастье
Обратитесь-сперва-к-восходу
И-проститесь-с-храмом-Великой-богини-в-Исэ
А-затем-обратитесь-к-закату
И-прочтите-в-сердце-своем-молитву-Будде
Дабы-встретил-он-вас-в-Чистой-Земле-Обетованной
Страна-наша-убогий-край-подобный-рассыпанным-
зернам-проса
Юдоль-печали-несчастное-место
А-я-отведу-вас-в-чудесный-край
Что-зовется-Чистой-Землею-Обетованной
Где-вечно-царит-великая-радость!»
Так-говорила-она-заливаясь-слезами
Государь-в-переливчато-зеленой-одежде
С-разделенными-на-пробор-и-завязанными-в-косы-
волосами
Обливаясь-слезами-сложил-свои-маленькие-ладони
Поклонился-сперва-восходу
Прощаясь-с-храмом-богини-в-Исэ
А
И-тогда-Ниидоно-сказала-ему-в-утешенье
«Там-на-дне-под-волнами-найдем-мы-другую-
столицу!»
И-обняв-государя-пофузилась-в-морскую-пучину.
Слушая эту историю с закрытыми глазами, Тэнго и в самом деле представил, что внимает слепому монаху, перебирающему струны бивы*. Конечно, он знал, что «Повесть» создавалась как устный эпос, но только сейчас впервые ощутил на себе магическое воздействие этого жанра. Очевидно, вот так, как прочла сейчас Фукаэри, исполняли подобные тексты восемь веков назад. Без акцентов, пауз и интонаций, однако стоило истории начаться, как мощный голос сказителя раскрашивал любые эпизоды богаче любой палитры. В какой-то момент Тэнго даже подумал, уж не вселилась ли в Фукаэри чужая душа. Жесточайшая морская битва 1185 года, случившаяся в проливе Каммон, разворачивалась перед его закрытыми глазами яркой, отчетливой панорамой. Вот нянька, поняв, что их род обречен, берет на руки юного императора и прыгает с корабля в воду. Вот фрейлины, дабы не достаться на поруганье врагу, решают следовать за ними. А Томомори, скрывая боль и отчаяние, шутками пытается их в этом решении подбодрить. Дескать, останетесь на борту – окажетесь в аду еще при жизни. Не лучше ли сразу свести с такой жизнью счеты?
* Бива – японская разновидность лютни с коротким грифом, излюбленный инструмент бродячих сказителей раннего японского средневековья.
– Дальше-читать,- спросила Фукаэри.
– Да нет… Пожалуй, этого хватит, спасибо,- только и выдавил Тэнго. Теперь он понимал, отчего так оторопели журналисты на пресс-конференции.- Но как же тебе удалось запомнить такой огромный текст?
– Часто-кассеты-слушала.
– Обычному человеку, сколько кассеты ни ставь, заучить такое не по зубам,- усомнился Тэнго.
Но тут же вспомнил о дислексии. Похоже, неспособность читать у Фукаэри восполнялась великолепной слуховой памятью. Примерно как аборигены саванны могут запоминать огромное количество визуальной информации с первого взгляда.
– Почитай-книжку,- попросила Фукаэри.
– Какую, например?
– О-которой-сэнсэй-говорил,- сказала она.- Про-большого-брата
– «1984»? Этой книги у меня, к сожалению, нет.
– О-чем-она. Тэнго напряг память.
– Этот роман я читал давно, еще в школьной библиотеке, поэтому деталей не помню. Но написали его в сорок девятом, когда восемьдесят четвертый казался далеким будущим.
– А-теперь-настал.
– Да, сейчас как раз восемьдесят четвертый.
– Переписывают-историю.
– Украсть у людей их Историю – все равно что ампутировать у них половину мозга. Это страшное преступление.
Фукаэри задумалась.
– Наша память состоит наполовину из личных воспоминаний, наполовину – из памяти общества, в котором мы живем,- продолжал Тэнго.- И эти половинки очень тесно взаимосвязаны. Коллективная память общества и есть его история. Если ее украсть или переписать, заменить на протез, наш рассудок не сможет нормально функционировать.
– Ты-тоже-переписывал.
Тэнго взял стакан с вином и сделал большой глоток.
– Я всего лишь сделал твой текст удобочитаемым. С переписыванием истории здесь нет ничего общего.
– Но-книжки-про-брата-у-тебя-нет,- уточнила она.
– Сейчас нет, к сожалению. Поэтому почитать ее тебе не могу.
– Можно-другую.
Пройдя в комнату, Тэнго встал перед полкой и окинул взглядом книжные корешки. Хотя читал он обычно много, книг на полке было раз-два и обчелся. Забивать свое жилище лишними предметами он не любил и, как правило, все прочитанное сдавал за гроши букинистам. Его постоянная библиотечка состояла либо из того, что он покупал, чтобы тут же прочесть, либо из того, что явно стоило перечитывать заново. Все остальное, если понадобится, всегда можно одолжить в библиотеке по соседству.
Выбрать подходящую книгу удалось не сразу. Читать вслух Тэнго не привык, и что годится для подобного действа, что нет, он даже представить не мог. В итоге, поломав голову, он выбрал «Остров Сахалин» Антона Чехова, дочитанный буквально на прошлой неделе. Самые интересные места книги он помечал цветными наклейками, так что выбрать нужные страницы не составляло труда.
Перед тем как зачитывать текст, он вкратце рассказал Фукаэри, о чем эта книга. Когда в 1890 году Чехов решил посетить Сахалин, ему исполнилось всего тридцать лет. Он был на поколение младше Толстого и Достоевского, но как литератор «новой волны», несмотря на возраст, уже получил признание в свете – и жил себе спокойно в Москве. Зачем молодому преуспевающему писателю понадобилось в одиночку тащиться на край земли и так долго там оставаться, не знает никто. Сахалин осваивался в первую очередь как идеальное место для каторги, и в памяти обычных, «материковых» русских не вызывал каких-либо иных воспоминаний, кроме поломанных судеб, крайней бедности и вселенской тоски. А поскольку Транссибирской магистрали в те времена еще не построили, Чехову пришлось проделать путь в четыре тысячи километров на лошадиных упряжках*. Его здоровье, и без того слабое, было подорвано этой долгой поездкой на лютом сибирском морозе. Когда же восьмимесячное путешествие на Дальний Восток завершилось, он выпустил книгу «Остров Сахалин», от которой тысячи его поклонников едва не хватил удар. Это не являлось литературой в привычном смысле слова. Куда больше эти строки напоминали социально-антропологический отчет. «Зачем, скажите на милость, в самый разгар своей писательской карьеры городить такую белиберду?» – шептались в московском свете. «Попытался продать себя как великого этнографа»,- писали одни газеты. «Исписался, вот и поехал на поиски вдохновения»,- полагали другие. Тэнго показал Фукаэри прилагавшуюся к книге карту.