20000 миль под парусами
Шрифт:
Впрочем, в этот день мы успели еще проделать шлюпочное ученье и гонку под парусами.
День прошел в хлопотах. Надо было приготовиться прежде всего к аргентинским формальностям. Нас снабдили анкетными листами с такими вопросами, с которыми могут сравниться только анкеты, заполняемые иностранцами в Японии. Для этих анкет требовалось приготовить фотографические карточки всех членов экипажа. Затем надо было сговориться с лоцманом, с буксиром, который должен был вывести нас из гавани, запастись провизией, сделать прощальные
В шесть часов вечера начали поднимать якоря.
Подошли портовый буксир и катер командира порта. Тейлор привез мне на прощанье подарок — индийскую долбленую, украшенную резьбой тыкву, серебряную трубочку и коробку «эрба мате». Мате — парагвайский чай. Он имеет вид серо-зеленого порошка. Его всыпают в тыкву, заваривают и пьют через трубочку. Мате приписывают многие целебные свойства, но вкус его для непривычного человека очень неприятен, а острый запах, равно как и цвет, сильно напоминает персидскую ромашку. Я сердечно поблагодарил Тейлора. Его подарок был единственной местной вещью, которую я вывез из прилаплатских республик.
В восемь часов вечера мы отдали якорь на рейде. К рассвету должен был подойти «Мирадор» и потащить нас на толстом стальном канате в такую далекую от СССР и такую близкую теперь от нас Аргентину.
По рекам Ла-Плата и Парана
Наступил рассвет, а «Мирадор» не пришел. Вместо него пришла радиограмма от Додерос:
«Мирадор» выйдет, как только начнется ожидаемая прибыль воды. Телеграфируйте, когда пройдете канал Мартин Гарсия».
Целый день прошел в составлении анкет для Розарио. Шутка ли! Надо было не только каждого человека измерить, взвесить на весах, написать всю его биографию, биографию родителей и прародителей (в анкете есть вопрос: какие фамилии носили ваша мать и бабушка до замужества и где они родились?), но в добавление к фотографии каждого еще и описать портрет: длину носа, ширину рта, цвет волос, глаз, кожи. И все это надо было сделать на испанском языке. Затем к каждой анкете нужно было приложить отпечаток всех десяти пальцев.
К ввечеру подошел «Мирадор» — большой, сильный, красивый и очень чистый буксирный катер.
Закрепили буксир, подняли якорь и двинулись по морскому каналу в сторону Буэнос-Айреса.
Утром подошли к поворотному пловучему маяку на банке Чико и к пловучей лоцманской станции, с которой должен был к нам приехать новый лоцман для реки Параны.
Однако, ни на призывные свистки «Мирадора», ни на наш сигнал, ни на радио никто не отозвался. Пришлось стать на якорь.
Часов в десять утра подошел катер с лоцманской станции, взял нашего лаплатского лоцмана и сказал, что все лоцманы разобраны, на станции нет ни одного свободного и очередной лоцман приедет к нам только вечером.
Уже было совсем темно, когда тот же катер привез к нам маленького, круглого, очень подвижного брюнета в черном костюме, черной соломенной шляпе, с бриллиантом в галстуке и с двумя новенькими кожаными чемоданами. Это оказался лоцман для Параны, итальянец, сеньор Карузо.
Ему отвели каюту третьего помощника, который временно поселился вместе с четвертым.
Сеньор Карузо заявил, что до рассвета сниматься не стоит, так как самое трудное место — канал Мартин Гарсия — нужно проходить обязательно днем.
Наступила ночь на 1 января 1927 года.
У нас готовились к встрече нового года. Решили встретить новый год всем вместе и пригласить сербов и хорватов с «Мирадора».
Мы сразу же подружились и ухитрились довольно свободно объясняться, хотя, правда, это была смесь русского, церковно-славянского, итальянского и испанского языков с добавлением английских слов в особо затруднительных случаях. Впрочем, молодым морякам, в особенности если они весело настроены, не надо много слов для того, чтобы поговорить по душам:
— Камарадо !
— Камарадо!
И ударят друг друга по плечу и разразятся хохотом. Потом угостят друг друга папиросами или сигарами. Потом начнут каждый показывать свое судно.
— Боно?
— Боно!
И опять хлопнут друг друга и опять захохочут.
Помещение учеников и команды приняло праздничный вид. Борта и койки были завешаны флагами, столы покрыты скатертями и уставлены пирогами, большими кусками жареного мяса, закусками из саутгемптонских запасов и свежими фруктами. Была и мадера, по бутылке на четырех человек.
«Мирадор» ошвартовался борт о борт. Все помылись, почистились, приоделись и после седьмой склянки сели за ужин.
Было весело, шумно, сербы чувствовали себя прекрасно.
За несколько минут до полночи наш струнный оркестр собрался за занавеской из флагов и с последним ударом, восьмой склянки грянул «Интернационал». Все встали.
После «Интернационала» начались дружеские тосты.
Праздник кончился вечером самодеятельности, в котором приняли участие и гости. Один из механиков «Мирадора» оказался виртуозом на гитаре и сыграл несколько прелестных хорватских народных песен.
Разошлись после двух часов, а в шесть начали сниматься с якоря.
Вечер посвежел. Мы поставили в помощь буксиру марселя.
Мы все еще шли, почти не видя берегов. Слева, сзади чуть-чуть маячил Буэнос-Айрес, и спереди, справа скорее чувствовался, чем виднелся низкий берег. Однако, обставленный баканами фарватер был не широк и час от часу становился извилистее.
Сеньор Карузо, должно быть, никогда не водил парусных кораблей и, стоя на баке, танцовал {18} , махал руками к бесился, когда уже бороздивший килем о дно «Товарищ» не сразу слушался положенного на борт руля.