2008_32 (580)

Газета "Своими Именами"

Алексей КАРЦЕВ

СЧАСТЬЕ — В ВЕЩАХ

Нельзя заставить человека быть счастливым, но можно помочь ему стать таковым, объяснив, от чего именно нужно получать удовольствие. К такому выводу пришли ученые из Университета штата Техас. В ходе исследования они установили, что приобретение той или иной вещи, какой бы желанной она ни была, не приносит долговременной радости. При этом, если человек доволен своим приобретением и с удовольствием пользуется им, то тогда он может испытывать подлинное и, что приятно, долговременное счастье. Социологи опросили порядка 150 студентов на предмет того, какие именно вещи им хотелось бы иметь и какими они уже обладают. Перечень получился довольно обширным. В него вошли автомобиль, аудиосистема, различные предметы мебели и многое другое. Показательно, что все без исключения участники исследования

были счастливы во время приобретения вожделенного предмета. Однако с течением времени одни продолжили получать удовольствие от обладания им, а другие пожаловались на отсутствие радости от того, что у них есть вещь, которую совсем недавно они так страстно желали заполучить. В ходе бесед со студентами выяснилось, что мало приобрести желаемое, нужно этот предмет искренне полюбить. «Резюмировать результаты нашего исследования можно одним предложением: счастье — это не когда ты имеешь все, что хочешь, а действительно хочешь то, что имеешь», — сказал руководитель научной группы, профессор Джефф Ларсен. «Только действительно ценя ту или иную вещь, человек способен получать длительное удовольствие от обладания ею», — добавил ученый. Он отметил также, что сделанные учеными выводы можно распространить не только на вещи, но и на остальные аспекты человеческой жизни. «Если люди задумаются над своей жизнью, то поймут, что в ней не настолько все плохо, как они привыкли думать», — подчеркнул Ларсен. Безусловно, надо стремиться сделать свою жизнь лучше, но при этом не стоит недооценивать то, что уже в ней присутствует, добавил он.

Вадим ПОЛИЩУК

НОСТАЛЬГИЯ

СОЛДАТЫ СССР

УЧЕБКА

Призывная комиссия меня едва не забраковала. Стою в военкомате в одних трусах, вид у меня, прямо скажем, не геройский, да и весил я шестьдесят два с гаком.

— Где служить хочешь? — спрашивают.

— В танковых войсках, — говорю, — механиком — водителем…

Началось. И вес у меня маловат, и кариес на передних зубах. В общем, пришлось выкручиваться. Сказал, что подводным плаванием занимаюсь, что в комсомольском оперотряде. Велели от пола отжаться 25 раз, в спирометр дунуть. Дунул как следует. Взяли.

В шестидесятые годы допризывники сдавали зачет на значок ГЗР (Готов к защите Родины) — лыжи, кросс, плавание. Значок у меня, конечно, был, а спортивный разряд по подводному плаванию — в документах клуба, ждал моего совершеннолетия.

Отслуживших срочную службу ребят уважали, хулиганы их обходили стороной, девушки относились к ним серьезно, как к взрослым. Служить мне хотелось. Так получилось, что с самого детства я все время общался с солдатами, и солдаты мне очень нравились. Отец, деды у меня были военными, а жить нам случалось и в военном городке. Солдаты пацанов любили, водили в своем строю на обед, а по выходным — в кино. Офицеры делали вид, что этого не замечают. Мне еще десять лет было. За окнами нашего дома плац и казармы, у казарм солдаты, а около солдат — мальчишки. Шел шестьдесят первый.

Дисциплина была, что называется, на уровне, командиры не ругались, а караул перед построением собирался в курилке и солдаты объясняли нам, пацанам, как устроен карабин, давали и в руках его подержать. По городку и поселку солдаты ходили не обязательно строем, в свободное время играли с ребятами в волейбол, но, как я заметил, не было ни дедовщины, ни нарушений дисциплины среди солдат. Ну а старый списанный противогаз имел каждый уважающий себя мальчишка.

Потом было лето 62-го, все говорили о Карибском кризисе и о войне. Над домами низко летали ракетоносцы ТУ-16 с красными самолетами-снарядами под крыльями — рядом был военный аэродром. Женщины стали грустными, мужчины молчаливыми, а мальчишки серьезными. Мальчишки хотели быть солдатами, а не предателями и войны почему-то не боялись. А через неделю про войну и забыли.

Воинский эшелон — не экспресс, от Ленинграда до Чернигова ехали дней пять. В вагоне эшелона я и увидел впервые своего Комбата в форме капитана-танкиста. Он посмотрел мои документы и спросил — как я буду держать загубник изолирующего противогаза, если у меня кариес на передних зубах? Я сказал, что с аквалангом справлялся. Вроде убедил его, но зубы мне было велено вылечить. Откуда мне было знать, вчерашнему чертежнику-конструктору, что встречусь я с этим капитаном только через полгода и что моя дальнейшая судьба уже определена. Быть мне механиком-водителем в экипаже командира батальона, спать от случая к случаю, а до конца службы вылизывать, как любимую свою лошадь, боевую машину и до полночи работать с топографическими картами. И кое-что еще, а этого «кое-что» оказалось довольно много.

По прибытии — стрижка под «нуль», баня и день на обучение наматывать портянки, подшивать гимнастерку, на подгонку обмундирования. Физподготовка началась со второго дня, строевая тоже. Первые три недели службы я плохо помню — пролетели как сон. Через две недели — пешим строем на полигон, а там танки — легкие, средние, тяжелые. Мотострелки из соседней дивизии стреляют по мишеням. И, наконец, присяга. Присягу принимали с автоматом на груди, целовали знамя дивизии. Всем курсантам вручили гвардейские значки. День был праздничный, и мы, новобранцы, небольшими группами, без строя ходили в солдатскую чайную — это такой ресторан с конфетами и лимонадом. У чайной мы разговаривали с выпускниками «учебки» — с теми, кто еще не отбыл в войска. Спрашивали, тяжело ли служить? А они нам отвечали, что не очень тяжело, но очень интересно.

Были в роте ребята и послабее, и покрепче — но старались все. Сержанты нас сразу предупредили: будете плохо учиться, нарушать дисциплину или не сдадите нормативы на третий разряд военно-спортивного комплекса — поедете в войска заряжающими грязь за всеми убирать да через день на кухню. Заряжающим стать никому не хотелось, хотя грязи в танковых войсках на всех хватало и тяжелой работы тоже, но опозориться — ни за что! На турнике из последних сил подтягивались, после кросса поначалу еле ноги волокли. Кросс бегали вокруг расположения дивизии по шоссе, четыре километра вместо трех — но дивизию уменьшить нельзя, а бегать больше вроде и негде — вот в норматив и не укладывались. Гораздо тяжелее был кросс 1000 м — там хочешь — не хочешь, а в норматив уложись. Однако заряжающим из нашей 9-й роты никто не стал.

Потом всех беспартийных принимали в комсомол. В школу я пошел шести лет и восьмом классе меня в комсомол не приняли, а потом про меня просто забыли. Теперь и у меня был комсомольский значок, да не простой, что в каждом киоске продается, а латунный с винтом и круглой гайкой. Надо думать, товарищам моим было невдомек — чему я так радуюсь? Они-то к своим значкам привыкли. А нагрудный знак «гвардия» все носили с гордостью, не все подразделения были гвардейскими.

Кино — два раза в неделю, фильмы чаще военные. Посмотришь кинофильм про армию, и сам вызываешься на занятиях разобрать и собрать автомат с завязанными глазами. Сержанты за это хвалили. Автомат АКМ — отличная штука. Когда зачет по стрельбе сдавали, троек ни у кого вроде и не было, а пятерки были. Оружие, конечно, серийное, но надежное. Это не табельный пистолет ПМ, но в «учебке» мы из пистолета не стреляли.

Танки нам приходилось водить разные — парк учебный: были и «пятьдесятчетверки», и даже две-три «тридцатьчетверки», мы водители — нам из них не стрелять. Вел я как-то на полигон «тридцатьчетверку», на башне механик-инструктор — лихой малый. Только и слышу: обороты, курсант, обороты — четвертую включай. Зима, дорога накатанная, а впереди — эстакада (колейный мост). Я хотел объехать, а мне в танкошлеме: прямо, курсант, обороты. Так на четвертой и перемахнули. Механики из БУБТа (батальон учебно-боевых танков) почти все были мастерами и нас учили неплохо. Командир роты, капитан Попков, тоже показательно проезжал эстакаду на третьей передаче, чтобы курсанты не боялись преодолевать ее на первой. В общем, на моей памяти никто с эстакады не свалился. А славная «тридцатьчетверка» здорово мне помогла. Потом, в линейных войсках пришлось мне недели на две пересесть на БТР-50П во время дивизионных стрельб — вот навыки и пригодились, коробка передач у «плавуна» от Т-34, бортовые фрикционы тоже — дело знакомое.

Строевая подготовка, по сути, не прекращалась никогда, построения по нескольку раз в день. Очень скоро мы, курсанты, поняли насколько это необходимо. В бою командир не скажет тебе «будьте любезны» или что-то в этом роде — существует определенный командный язык, от которого у «интеллигентов» почему-то портится настроение. Мы же добросовестно «портили» военное имущество — подковы и каблуки. А замкомвзвода щеголял подковами из твердой стали, да во весь каблук — это ему в мастерских механики по дружбе сделали. Завидовали мы ему. Сапоги у нас были — что надо, никогда не текли, только к концу срока голенища протирались на сгибах. Чего только мы с ними ни делали, чтобы выглядеть исправно. Голенища утюгами гладили, гуталином вперемешку со снегом начищали. Если у тебя выправка так себе, то и сержант недоволен, и товарищи над тобой смеются. Ерунда! Не было никакой «муштры», сами стремились быть подтянутыми. Нередко ротой, а то и батальоном проходили по городку. Пели от души и русские, и украинские строевые песни. Кругом гражданские люди, как тут в грязь лицом ударить!