2009_14 (613)
Шрифт:
— Хочу вас разочаровать: я не “защищаю” ни Сталина, ни кого бы то ни было. Как исследователь и учёный я имею дело с фактами и доказательствами. Если предметом исследований была бы речь Хрущёва, скажем, о космосе, кукурузе или о Программе КПСС, следовало бы изучать источники, относящиеся к соответствующей предметной области. Но так случилось, что темой моего исследования стал доклад, разоблачающий преступления Сталина и Берии.
Мне удалось выделить 61 “обличительное” утверждение. Каждое из них исследовано в свете исторических свидетельств, и, как стало понятно в итоге, в “закрытом” докладе Хрущёв не сказал про Сталина и Берию ничего, что оказалось бы правдой. “Защита Сталина” здесь ни при чём: бремя доказательства лежит на обвиняющей стороне. А все “разоблачительные” утверждения “закрытого” доклада как доказательства несостоятельны.
Теперь
— Кстати, “Антисталинская подлость” — не слишком подходящее название для научно-исследовательской работы, не так ли?
— Книга вышла с библиографическим и именным указателями, ссылками и документами в приложении, — словом, с соблюдением требований, предъявляемых к солидным академическим изданиям. Да ещё большим тиражом. Надо ли автору желать большего?
Конечно, пока шла работа над рукописью, рабочее название было иным. Было и оригинальное авторское заглавие, отражавшее суть проведённого исследования, но из-за длины, полагаю, или по каким-то другим причинам оно не подошло. В издательстве предложили другое название. Что тоже нормально. Ведь, в конце концов, именно издательство организует усилия редакторов, художников, корректоров и вправе рассчитывать на коммерческий успех.
— И всё-таки концы не сходятся с концами: с одной стороны, речь Хрущёва, как вы пишете, соткана изо лжи, а с другой — в верхушке руководства СССР не нашлось никого, кто доказал бы фальшь разоблачений.
— Больше того: своим молчанием все до единого выразили Хрущеву полную поддержку. И именно тут мы сталкиваемся с одним из самых интригующих вопросов.
Вопреки широко распространённым представлениям, главной мишенью “закрытого” доклада был не сам Сталин, а политический курс и определённая тенденция, которые связывались с именем последнего. Российский историк Юрий Жуков прямо указывает: цель Хрущёва состояла в том, чтобы положить конец демократическим реформам, начатым, но так и не завершённым при жизни Сталина.
Сегодня (и, надо сказать, не без влияния хрущёвского доклада) “Сталин” и “демократия” в представлении многих это слова-автиподы, — понятия, которые обозначают две несовместимые крайности, явления полярного свойства. Но такое мнение ошибочно. Сталин разделял ленинские взгляды на представительную демократию и стремился укоренить её принципы в государственном устройстве СССР. Именно Сталин стоял во главе борьбы за демократизацию советского общества, борьбы, которая оказалась в самой сердцевине политических процессов, происходивших в СССР в 1930-1950-е годы. Суть их сводилась к тому, чтобы роль компартии в управлении государством была бы сужена до “нормальных” (как в других странах) пределов, а выдвижение гос. управленцев происходило не по партийным спискам, а на основе демократических процедур.
Не только Хрущев, но, по-видимому, и другие советские лидеры не были согласны с курсом таких реформ. Во всяком случае, Маленков, Молотов и Каганович — наиболее крупные из политических фигур, связанные со Сталиным, — пусть неохотно, но приняли скрытый подтекст “закрытого” доклада, согласились с ним. Прийти к власти, выступить с взрывоопасным “закрытым докладом“ и застолбить свои идеи Хрущёв смог только потому, что склонил на свою сторону советскую партийную элиту.
Пользуясь случаем, не могу не выразить признательность Юрию Жукову (Россия) и Джону А. Гетти (США) — историкам, чьи труды вдохновили меня на работу о “закрытом докладе” и которым пришлось заново открыть глубоко запрятанный ещё в хрущёвские времена факт приверженности Сталина принципам демократии.
По Интернету беседу вёл С. ХАРЦИЗОВ
“Объективная газета”
“Литературная Россия“, № 24.
ВЫПЛЫТЬ, ЧТОБЫ УТОНУТЬ
Честность и совестливость капитана КГБ Клавдии Ивановны Ивановой ("Д", 6/605) никакого сомнения не вызывают, однако её осведомлённость в таких крупных вопросах, как, например, спасение знакового советского героя В.И. Чапаева, очень даже сомнительны. Занимала она в «конторе» не очень высокие должности, к тому же у спецслужб есть вполне понятное правило — не стараться узнать то, чем занимается не твой отдел. Никакой личной причастности К.И. Ивановой к расследованию вопроса о выживании В.И. Чапаева и, более того, понимания того, насколько важен был для советской пропаганды этот вопрос, в её записках не обнаруживается. По сути, Клавдия Ивановна передаёт бытовой слух о "жареном факте", отличающийся от обычного сарафанного радио лишь тем, что ДО описываемого ею случая появления якобы выжившего Чапаева она была знакома с приёмной дочерью Василия Ивановича, и это знакомство как будто давало ей возможность толковать слух, что она и сделала.
В середине 1980-х гг. я присутствовал на публичной лекции одного из профессоров Московского историко-архивного института "Самозванчество в России". Рассказав о фактах самозванчества в XVII–XIX вв., лектор приходил к выводу, что самозванчество — специфически русская особенность истории, обусловленная нашими просторами и малограмотностью населения. В тесной Западной Европе, где все знают всех, самозванчество было органически исключено, так как быстро разоблачалось. На прямой вопрос о самозванчестве в XX веке он ответил, что развитие железных дорог, телеграфа и телефона, радиофикация, укрепление властных структур и рост образования и сознания народа почти исключили возможность для появления новых самозванцев. Почти, но не совсем. Объектами самозванчества стали "чудом спасшиеся" Николай II и его младшие дети (Цесаревич Алексей и Великая княжна Анастасия), "внебрачные дети" лейтенанта Шмидта и Маршала Жукова, «племянник» секретаря ЦК КПСС М.А. Суслова (однофамилец Михаила Андреевича), «выплывший» В.И.Чапаев и некоторые другие. Интересный случай самозванчества описал В.М. Шукшин: охотник-сибиряк выдавал себя за участника "неудачного покушения" на Гитлера.
Мы говорим не о шизофрениках, мнящих себя то наполеонами, то иными историческими личностями. Речь идёт о психически здоровых, ответственных за свои поступки людях, выбравших самозванчество как способ самореализации или (и) получения каких-то материальных преференций. Наиболее популярным объектом самозванчества среди авантюристов советского периода был именно «выплывший» легендарный начдив В.И. Чапаев. Популярность Чапаева сравнима лишь с популярностью Ю.А. Гагарина. Она выше очень громкой, но оказавшейся короткой популярности В.П. Чкалова. Начдивов уровня Чапаева, вышедших из народа, в Красной Армии было десятка полтора, громкую известность получили лишь два — Чапаев и Щорс, причём Щорс был сделан героем, "украинским Чапаевым", по прямому заказу товарища Сталина, адресованному известному кинорежиссёру А. Довженко. За этим социальным заказом стоит невиданный успех, который получил кинофильм «братьев» (они однофамильцы) Васильевых «Чапаев» (1934). К лихому облику Чапаева на фотопортрете, к популярности добротно написанной комиссаром чапаевской дивизии Фурмановым ранней советской повести «Чапаев» (1923) добавилось мастерство создателей её киноверсии и эффект первого советского звукового кинофильма. Впечатление от фильма было таким огромным, что в кино ходили цехами, колхозами. Многие простодушные кинозрители до рези в глазах всматривались в финальные сцены фильма, пытаясь рассмотреть, не выплывет ли Чапаев. И надеялись, что, возможно, выплыл, только это не показано.
После Великой Отечественной войны нашлись отчаянные люди, которые рискнули реализовать эту наивную надежду. Лектор упомянул, если мне не изменяет память, о поочерёдном появлении семи лже-Чапаевых. Каждый случай расследовался КГБ, самозванцы разоблачались и строго предупреждались. А теперь поставьте себя на место Александра Васильевича Чапаева, которого в седьмой раз приглашают опознать в настырном дедке отца, которого он не видел около пятидесяти лет. К.И. Иванова подходит к этому вопросу по-бытовому: если падчерицы Чапаева не ладили между собою, если родные и приёмные дети тоже не ладили между собою (то же среди потомства Маршала Жукова; впрочем, это бывает почти всегда), то и Александр Васильевич такой плохой человек, что спокойно выставил бы за дверь и родного отца. Зачем? Ответа на этот вопрос у Ивановой нет, как и самого вопроса. А у меня возникает лишь одно сравнение — товарищ Сталин, читающий очередное донесение Зорге с очередной датой начала войны, и я не рискнул бы осудить Александра Васильевича, если бы он действительно не признал родного отца.