2009_3
Шрифт:
Логично ли это? А как же иначе? Ведь если установить, что суды, прокуратура и следователи в делах, требующих исследования подвергнутого суду текста, во всех случаях имеют право опираться только на выводы экспертов, то сами суды, прокуратура и следователи предстанут в глазах общества интеллектуальным мусором. Дебилами, не способными понять, что именно написано в текстах на современном русском языке, доступном для понимания остальному обществу безо всяких экспертов. Как тогда этим умственно-неполноценным прокурорам доверять контроль за законами, тоже являющимися текстами, написанными на русском языке?
Гособвинитель Яковлева уже неоднократно заявляла, что я не способен понять ее доказательства, как раз по этому ее доводу суд и отказал в вызове в качестве свидетеля следователя Баранова, расценив, что подсудимый, написавший всего три десятка книг и не менее тысячи статей, которые понимают сотни тысяч его читателей, сам не способен понять доказательства прокурора. Может быть, я действительно настолько глуп, что поделать.
Но оцените, кем, казалось бы, предстают судья И.В. Пустыгина и гособвинитель Н.В. Яковлева на предшествовавшем разбирательстве этого дела, после того как они запросили эксперта-лингвиста растолковать им «завуалированное» значение одного предложения, состоящего всего из двух русских слов «Смерть России!». Причем запросили дать этим двум словам толкование, относящееся к сфере права, в которой они считаются специалистами?
Поэтому вопрос к гособвинителю: какие у следствия были основания, чтобы назначать экспертизу по исследованию 290 слов простого газетного текста — конца статьи Дуброва? Для справки: статья 1 закона «О противодействии экстремистcкой деятельности» содержит в себе 400 слов. Где хоть малейшая гарантия, что вы такой длинный текст понимаете без лингвиста?
Обращаю внимания суда, что использование следствием, прокуратурой и судом экспертов-лингвистов для анализа текста без надлежащих к тому оснований немедленно вызывает вопрос — как можно доверять судье и прокурору делать суждения об исполнении или неисполнении законов, если они не способны самостоятельно понять, о чем написано в одном абзаце простой газетной статьи? Возникает и вопрос — почему в таком случае вы не вызываете в суд на рассмотрение этого дела лингвиста, чтобы он вам растолковывал, о чем я вам сейчас говорю?
И, как бы обидно не звучал вопрос о назначении лингвистических экспертиз в такой постановке, но этот вопрос сначала требуется ставить именно так.
Вот к примеру: 25 августа мой адвокат подал судье Пустыгиной ходатайство о признании недопустимым доказательства дополнительной экспертизы Коршикова. Ходатайство судом было отклонено. Почему отклонено? Потому, что ходатайство не подлежало удовлетворению по закону или потому, что судья, которому требуется лингвист для разъяснения значения 2-х слов, не смогла понять текста ходатайства адвоката, содержащего 1561 слово?
Рассмотрим подробнее этот случай. Адвокат выдвинул семь доводов нарушения УПК РФ при получении заключения Коршикова, а судья в Постановлении об отказе в этом ходатайстве рассмотрела всего три, да и то — как рассмотрела?
Адвокат пишет о грубом нарушении статьи 283 УПК РФ:
«Во-первых, нарушено требование статьи 283 УПК РФ, которая устанавливает, что и дополнительная экспертиза назначается лишь в случае наличия «…противоречий между заключениями экспертов, которые невозможно преодолеть в судебном заседании путем допроса экспертов».
У нас в деле был всего один эксперт, давший два идентичных — слово в слово — заключения, между которыми нет ни малейшего противоречия.
Эти заключения только зачитаны прокурором, сам гособвинитель никаких противоречий в этих экспертизах не усмотрел и суду о них не доложил, а стороной защиты эти экспертизы еще не исследовались в судебном заседании.
Ранее трижды заявлялись, а судом, по ходатайству прокурора, трижды отклонялись просьбы подсудимого о вызове для допроса эксперта, проводившего эти экспертизы. То есть само обвинение отказалось преодолевать мифические противоречия этих экспертиз законным путем — путем допроса эксперта.
Доказательством того, что в имеющихся экспертизах нет никаких противоречий, и доказательством того, что эта экспертиза назначена для получения совершенно нового доказательства по совершенно новому эпизоду в деле, по которому обвинение моему подзащитному не предъявлялось, является утверждение эксперта Коршикова, который начал текст своего заключения с похвалы нашему гособвинителю: «Настоящая экспертиза корректно названа дополнительной, поскольку вопрос о лингвистической квалификации заглавия статьи в явном виде ранее не рассматривался». Это ложь, поскольку заглавием является строчка из самой статьи Дуброва, оно неотделимо от статьи, и его происхождение следствием выяснено.
Как бы то ни было, но назначение дополнительной экспертизы по данному основанию грубо нарушает требования к дополнительной экспертизе, указанные статьей 283 УПК РФ». То есть, адвокат, казалось бы, яснее ясного пишет о том, что нарушена статья 283.
А вот что отвечает ему судья Пустыгина в Постановлении:
«Довод стороны защиты о том, что дополнительная экспертиза назначается в случае наличия противоречий между заключениями экспертов, которые невозможно преодолеть в судебном заседании путем допроса экспертов прямо противоречит действующему законодательству. В указанном защитником случае на основании ч.2 ст.207 УПК РФ может быть назначена только повторная экспертиза. Суд же правомерно назначил именно дополнительную экспертизу, которая в соответствии с ч.1 ст.207 УПК РФ назначается при недостаточной ясности или полноте заключения эксперта, а так же при возникновении новых вопросов в отношении ранее исследованных обстоятельств уголовного дела».
Как видите, адвокат указывает на нарушение статьи 283, устанавливающей правила назначения экспертиз в ходе судебного разбирательства, а судья Пустыгина отвечает ему правилами назначения экспертиз в ходе предварительного следствия, адвокат говорит судье про статью 283, а она ему про статью 207. И логично, казалось бы, в таком случае иметь в зале лингвиста, который бы попробовал объяснить судье, что число 283 это совсем другое число, нежели число 207.
А поскольку экспертизы в этом моем деле в основном назначались следствием и использовались зампрокурора Москвы Юдиным для фабрикации этого дела, то логика приводит к выводу, что если человек по слабости умственного развития не способен понять сотню слов из газетного текста и по этой причине не может найти себе работу, требующую определенного уровня умственного развития, то ему остается устроиться на службу в следственное управление ФСБ или заместителем прокурора Москвы.
Но на самом деле умственное развитие здесь не причем. Судья Пустыгина моментально еще до предварительного заседания поняла, что это дело заказное, и попыталась от него избавиться, вернув прокурору и требуя послать его в суд по подсудности. Такую же остроту ума показала и гособвинитель Яковлева, которая тут же подготовила протест в Мосгорсуд, показав в его тексте, что она очень тонко чувствует закон. По репликам судьи Пустыгиной было понятно, что она прекрасно разобралась в этом деле, а гособвинитель Яковлева и сейчас показывает в допросах свидетелей, что она умело и остроумно ищет любую зацепку, чтобы создать в деле хоть какие-то доказательства. Но если дело не в уме судебно-прокурорско-следственных работников, то в чем?