21 км от…
Шрифт:
Она опять сменила голос на занудный и продолжила диктовку:
– Пятое: нитки, херурги… – Сестра запнулась, подумала и продолжила: – Хирургические – десять катушек. Вместо одной можете принести красные мулине. Шестое: скальпели. – Сестра оценивающе взглянула на родственника, вздохнула и произнесла: – Пять. Седьмое: простыни – три. Восьмое: подушка – одна. Девятое: наволочки – три. Десятое: мыло – десять. И не жадничайте, купите импортного, подороже. Одиннадцатое: спирт – три литра.
Вся эта
– Как все запущено!
– Тампон!
– Да-а-а-а!..
– Скальпель!
– Ой-ёй-ёй-й!..
– Зажим!
– Боже мой!..
– Ножницы!
– Что делать?
– Пилу!
– Кто же это его так?
– Молоток.
И снова:
– Как все запущено!..
– Тампон!
– Да-а-а-а!..
– Скальпель!
– Ой-ёй-ёй-й!..
– Зажим!
– Боже мой!..
– Ножницы!
– Что делать?
– Пилу!
– Кто же это его так?
– Молоток!
При каждом слове врача родственники вздрагивали и впадали в полуобморочное состояние, из которого их выводило перечисление медсестры.
– Теперь лекарства. – Медсестра сделала глубокий вдох и начала на манер бурсовца, читающего «Отче наш», длинное перечисление, окончив которое, спросила: – Вопросы есть?
– Доктор, – обратился к ней писавший, – а вместо спирта водку можно?
– Можно, – ответила Татьяна на традиционный вопрос, – но шесть бутылок.
– А если коньяк, то четыре, – дообъяснил милиционер, внимательно слушавший речь медсестры.
– Где же мы все это достанем? – поинтересовалась родственница.
– Можете оплатить деньгами, а я все достану сама.
– Сколько?
– Восемь тысяч. Но постельные принадлежности принесете сами.
Родственница печально вздохнула и полезла в сумку.
Момент окончания передачи денег совпал с окончанием операции.
Хирург выбросил в мусорную корзину перчатки, снял маску, которая оказалась не обычной марлевой повязкой, какую все знают, а такой, как у бандитов или спецназовцев, с круглыми дырками для глаз, только белой. И вытер пот.
– Доктор, как он? – запричитали сквозь слезы родственники.
– Жить будет! – театрально произнес врач.
Лыкин, тихо сидевший все это время и молча удивлявшийся спектаклю, последний раз удивился:
– Ну, блин! Люди в белых халатах с большой дороги. Скромные труженики бинта и скальпеля! Мне бы так, да еще на бюджете.
– Гражданин, ваши документы! – заткнул ему рот блюститель.
– Докум'eнты, док'yменты, п'oртфель, л'oжить. Пошел вон, говнюк сраный! – чувствуя моральное превосходство, заорал на него Лыкин и треснул стража законности по голове оказавшимся под рукой костылем.
Звонкий звук колокола с минуту после удара резонировал в воздухе операционной, постепенно затихая. Присутствующие замолкли, внимательно взирая то на милиционера, издавшего звук, то на Лыкина, извлекшего его же.
– Пора бы и перекусить, – попытался разрядить атмосферу врач, встряхнув бутыль с остатками спирта, но повторный звук вновь сгустил ситуацию.
– Это не я, – оправдываясь, проблеял Лыкин.
– Вижу, что не ты, – шепотом ответил хирург.
– И мы видим, – подтвердили остальные.
– А кто же? – испуганно спросил Лыкин.
– Это во мне, – трясущимися губами проблеял тезка императора. – Доктор, помогите!
– Бог поможет, – ехидно ответил за врача Лыкин, намекая на кару небесную, посланную проходимцу в форме через него. – За все злодеяния ответ будешь держать.
В подтверждение сказанному колокол внутри милиционера бухнул в третий раз.
– Пощади, Господи! – взмолился страж законности. – Боле не буду мздоимствовать. Мнить себя главным и вседозволенности допускать, – перейдя на псевдославянский, продолжал он речитативить, подражая не то дьякону, не то еще кому-то из церковных чинов.
– Врёшь, будешь! Как отляжет, так снова и будешь! – ответил за Бога Лыкин.
– Не буду, честное слово! – Блюститель начал креститься.
Но Лыкин был неумолим.
– Брешешь! Возомнил себя наместником Божьим на земле и творишь, прикрываясь мундиром и законом, пакости! Думаешь, что ты самый умный и никто твоих преступлений не видит! – И, впав в раж обличителя, Лыкин перешел на стихотворение Лермонтова, усвоенное со времен школьной учебы: - «Но есть и Божий суд, наперсники разврата».
Лыкин витийствовал еще минут пять, а в завершение монолога произнес ставшую впоследствии классической фразу:
– Думаешь, ты самый умный? Нет, ты баран в погонах с лычками до ушей! – и, подтверждая сказанное, постучал себя костяшками пальцев по голове.
Раздался знакомый звук…
– Гы! Сам ты козел! – повеселел милиционер и перестал креститься.
Осторожно, исключительно в научных целях, стукнул себя по груди хирург.
Бум-м-м… раскатисто загремел третий колокол.
– Теперь можно и «Вечерний звон» сбацать, – вспомнив кинофильм «Калина красная», произнес начавший трезветь начитанный понятой.
Остальные протрезвели с первыми звуками колокола.
Врач, собравшись с мыслями, откашлялся и громко строгим голосом учителя начальных классов спросил:
– Это кто тут хулиганит?! – И, не дожидаясь ответа, повторил еще суровее: – Я второй раз спрашиваю, это кто тут хулиганит?!
На секунду в операционной воцарилась тишина, которая была прервана спокойным, уверенным женским голосом: