22 июня. Анатомия катастрофы
Шрифт:
Вероятно, для того, чтобы статистика потерь приобрела хоть какой-то внятный смысл, надо объединить п. 1 и 4 («боевые потери»), п. 2 и 3 («предположительно боевые»), п. 4—10 («без воздействия противника»). В таком случае вырисовывается следующая картина:
Итак, две трети танков, которые вечером 22 июня были вполне исправны, потеряны без воздействия противника.
В частности, 41 непробиваемый КВ из 63, имевшихся в наличии. И, наконец, для объяснения причин потери 62 танков (а это танковая бригада по штатам осени 1941 г.) не подошла ни одна из 10 лукавых формулировок.
О них составители отчета просто и коротко умолчали.
Танки 37-й танковой дивизии почти полностью пропали за время отхода. Про потери танков в единственном бою у Станиславчик точных данных нет, но, судя по приведенному выше описанию боя, дивизия потеряла никак не более 10—20 танков. После чего количество танков сократилось с двух сотен до 14 по «неизвестным причинам». В целом 80% танков 37-й тд потеряны неизвестно где и как.
Самым мощным по числу танков (в том числе — новейших КВ и Т-34) на Юго-Западном фронте был 4-й мехкорпус. В составе корпуса было две танковые дивизии: 8-я и 32-я.
В первые два дня войны 8-я тд вместе со всем 4-м МК металась ц районе Яворов — Немиров, где в ходе стычек с немецкой пехотой было потеряно 19 танков Т-34. Про потери других типов танков в докладе командира диви-ши ничего не сказано, но в оперативное подчинение командира 15-го МК дивизия поступила, имея на вооружении 65 танков. Где же были в этот момент остальные 240 танков одной из самых мощных танковых дивизий Красной Армии? Во время боя 28 июня в районе Топорув — Лопатин 8-я танковая дивизия потеряла 12 танков. После этого был отход и участие группы танков 8-й тд в многодневном сражении у Бердичева. Командир 8-й тд полковник Петр Семенович Фотченков погиб в августе 1941 г. в Уманском «котле». Дивизии как танкового соединения к тому времени уже давно не было. Но остался отчет, составленный командиром 8-й тд, который содержит развернутый и подробный ответ на поставленные выше вопросы. Незаурядной особенностью этого отчета является прямое и явное использование термина «брошено» (по этой причине убыло 107 танков). Для удобства восприятия сведем все данные в одну таблицу [152, стр. 246]:
Итак, главной составляющей потерь танков.в одной из лучших дивизий Красной Армии было: «брошены», «пропали без вести», «завязли в болоте», загадочное «прочее». Остаток в 57 танков существует, увы, арифметически, но не практически. Так, судя по сводкам Автобронетанкового управления Юго-Западного фронта от 15—17 июля, в 8-й тд числится всего 32 танка, и среди них нет ни 31, ни даже одного Т-28. На фоне такого «порядка в танковых частях» вызывает большие сомнения достоверность сведений о боевых потерях: 13 КВ и 54 Т-34, практически неуязвимых для 37-мм противотанковых немецких пушек, якобы подбиты, но при этом танков с противопульным бронированием и бензиновыми моторами (Т-28, БТ и Т-26) подбито почти в четыре раза меньше!
Аналогичной была и ситуация с потерей танков в 32-й танковой дивизии 4-го мехкорпуса. Существует подробный отчет командира 32-й тд полковника Е.Г. Пушкина о боевых действиях дивизии [28, стр. 181—192]. Суммирование потерь, понесенных дивизией во время боев с немецкой пехотой в период с 23 по 29 июня, дает цифру в 23 танка. Еще 11 танков потеряли два танковых батальона, которые вечером 22 июня были выдвинуты в район Радехова, где днем 23 июня произошел бой с частями 11-й немецкой танковой дивизии. Итого боевые потери составили 34 танка. После этих боев начался отход за Днепр, в ходе которого 32-я танковая дивизия имела отдельные стычки с преследовавшими ее передовыми отрядами немецких моторизованных частей. Конкретная цифра потерь в этих стычках названа в докладе полковника Пушкина только один раз:
«...10.7.41 г. Группа танков капитана Карпова (10 танков и 2 бронемашины) сосредоточилась в районе Бейзымовка и в 20 часов атаковала противника в направлении Ольшанка, но, не поддержанная пехотой, в 23 часа отошла и заняла оборону в 300—400 м южнее Ольшанка. В течение последующего дня группа вела непосильный бой в этом же районе и в результате бегства с фронта 32-го мотострелкового полка была уничтожена и оставлена на поле боя, за исключением одного танка...» [28, стр. 185].
Итак, 43 танка «поименно» потеряны в бою. Можно предположить, что какая-то, сопоставимая с названной, цифра потерь не была отражена в описании боевых действий дивизии. Однако же в приложенной к докладу «Сводной ведомости материальной части» стоят совершенно другие цифры потерь. Всего потеряно 269 танков (37 КВ, 146 Т-34, 28 БТ-7, 58 Т-26).
Впрочем, даже эти феноменальные цифры потерь непробиваемых танков не совпадают с наличным остатком. Простая арифметика показывает, что даже после потери 37 КВ в 32-й тд должно было оставаться еще 12 таких танков. Но в подписанном 15 июля 1941 г. начальником АБТУ Юго-Западного фронта докладе «О состоянии и наличии материальной части мехкорпусов фронта» сказано, что во всем 4-м МК (а не в одной только 32-й тд!) осталось всего 6 танков КВ [29, стр. 89].
О том, что большая часть потерь танков не была связана с воздействием противника, свидетельствует и соотношение потерь личного состава и боевой техники. Так, согласно докладу командира 32-й тд, 63-й танковый полк этой дивизии в период с 22 июня по 30 июля 1941 г. потерял 17 человек убитыми и 63 ранеными. В то же время было потеряно 145 единиц бронетехники (14 КВ, 61 Т-34, 42 Т-26, 19 Т-37, 9 БА-10) [28, стр. 190]. Для понимания этих цифр следует вспомнить, что личный состав танкового полка вовсе не состоит из одних только танковых экипажей, соответственно, танкисты составляют только часть от указанного выше числа людских потерь...
Документы, позволяющие выявить и детализировать феноменальный «падеж танков», охвативший в первые недели войны Красную Армию, были рассекречены более сорока лет назад. На том экземпляре «Сборника боевых документов Великой Отечественной войны № 35», с которым я работал (и из которого взята большая часть информации, приведенной в предыдущих главах), стоит синий штампик: «Рассекречено. Директива ГШ № 203995 от 30.11.65 г.».
Однако в нашей стране рассекретить и сделать доступным — совсем не одно и то же. Так называемой «широкой общественности» эти документы неизвестны (а честно говоря — и недоступны) фактически по сей день. Но что интересно — так называемые советские «историки» начали заблаговременно готовиться к тому моменту, когда шило все-таки вылезет из мешка. В сотнях книг и статей они уже успели объявить «городу и миру», что советские танки были крайне ненадежные, примитивные, изношенные, с выработанными моторесурсами... Вот поэтому-то они и рассыпались на ходу в первые же дни войны...
К сожалению, я не шучу. В претендующих на научную фундаментальность изданиях на протяжении четырех десятилетий тиражировался миф о том, что «к началу войны три четверти танков нуждались в ремонте», причем не то 29%, не то 44% — в «капитальном ремонте». Печально, но даже составители такого авторитетного статистического исследования, как «Гриф секретности снят», не постеснялись сообщить читателям, что из 14,2 тыс. советских танков, находившихся 22 июня 1941 г. в действующей армии, «полностью боеготовых было 3,8 тыс. единиц» [35, стр. 345].