22 июня. Анатомия катастрофы
Шрифт:
— к численности Красной Армии на начало войны (которое Ефремов определяет в 4924 тыс. человек)
— добавляется общее количество мобилизованных (12 490 тыс., в том числе 11 790 тыс. призванных до конца 1941 г.)
— и вычитаются учтенные безвозвратные потери (3217 тыс. человек).
Сразу же отметим, что число мобилизованных 41-го года, приведенное в докладе Ефремова, значительно (на 2,2 млн. человек) меньше того, которое назвали авторы монографии «1941 год — уроки и выводы». По их подсчетам, всего до конца 1941 г. было мобилизовано 14 млн. человек. [3. стр. 110].
Суммируя обе составляющие (3217 тыс. учтенных и 4882 тыс. безвестно отсутствующих) безвозвратных потерь, мы получаем общую оценку «убыли» личного состава в восемь миллионов человек.
Эта оценка не завышена, в чем можно убедиться через оценку баланса численности личного состава действующей армии. По данным, приведенным в докладе Ефремова, к 1 августа 1941 г. в составе действующих фронтов числилось 3242 тыс. человек, к 1 декабря 1941 г. — 3267 тыс. Как видим, общая численность действующей армии почти не меняется, но при этом военкоматы мобилизуют и передают в состав Вооруженных Сил миллионы людей (от 12 до 14 млн. во втором полугодии 1941 г.). Во внутренних округах (по докладу Ефремова) по состоянию на 1 декабря 1941 г. числилось 4527 тыс. военнослужащих, т.е. их число по сравнению с началом войны увеличилось не более чем на 3 млн. Остальные мобилизованные (порядка 12-3 = 9 млн.) потеряны безвозвратно на фронте.
Безвозвратные потери — это убитые, умершие от ран в госпиталях, уволенные из армии вследствие ранения («комиссованные», как говорили в народе). И пропавшие без вести. Ни точного, ни даже ориентировочного распределения безвозвратных потерь по этим категориям в докладе Ефремова нет, но есть одна очень содержательная фраза: «Общее число раненых и контуженых, обмороженных и заболевших (с начала войны) составляет 1 665 ООО, число возвращенных в строй, по данным Сану правления, равняется примерно 1 000 000 чел.».
Именно данные по количеству раненых, поступивших на излечение в госпитали, являются (по мнению автора) наиболее достоверными. В глубоком тылу и порядка было больше, и учет был по меньшей мере двойной (как при поступлении, так и при выписке). Исходя из очень постоянного для всех войн XX века соотношения раненых и убитых как 3:1, можно предположить, что числу в 1665 тыс. раненых соответствует порядка 600 тыс. убитых. Стоит отметить, что эта оценка вполне сопоставима с приведенным в сборнике Кривошеева («Гриф секретности снят») числом погибших: по сводкам штабов частей и соединений на 1 марта 1942 г., число убитых (не считая умерших от ран в госпиталях) составило 741 тыс. человек (потери января — февраля 1942 г. здесь рассчитаны как 2/3 потерь первого квартала 1942 г.). [З5, стр. 146].
Один миллион раненых вернулся из госпиталей в строй, 665 тыс. раненых военнослужащих безвозвратно убыли (умерли или демобилизованы по ранению). Таким образом, даже в общей сумме УЧТЕННЫХ (подчеркнем это слово тремя жирными чертами) безвозвратных потерь пропавшие без вести составляют почти два миллиона человек:
3217 - 600 - 665 = 1952.
Если принять число убитых по статсборнику Кривошеева, то получится 1811 тыс.
И еще 4882 тыс. военнослужащих, пропавших безо всякого следа в донесениях штабов. В общем итоге — более шести с половиной миллионов человек, пропавших неведомо куда. Столько, сколько было в составе действующей армии к началу войны, и еще раз столько.
Впрочем, что значит «неведомо куда»? Никаких чудес не было:
— 3,8 млн. человек взято немцами в плен
— не менее 1,0—1,5 млн. отставших от своей части уклонились и от фронта, и от плена
— арифметическая разница в 1,0—1,5 млн. человек — это раненые, брошенные при паническом бегстве, н неучтенные в донесениях с фронта убитые.
И что самое удивительное - советские «историки» никогда не считали эти чудовищные факты одной из причин (хотя бы даже самой малозначимой причиной) того, что они деликатно называли «временными неудачами Красной Армии». Плохой маслофильтр на танковых дизелях — это важная причина разгрома, о нем и пишут много, а в амбразурах дотов Киевского УРа стояли заслонки устаревшего образца — и об этом исписаны горы бумаги. А то, что миллионы солдат Красной Армии бросили оружие и разбрелись по лесам, — это мелочи, это к истории войны отношения не имеет...
БЕЗ ГОЛОВЫ
Таковы факты. Эти факты достоверны, их избыточно много, и в своей совокупности они позволяют утверждать, что главная причина военной катастрофы 1941 года лежит вне сферы проблем оперативного искусства или техники вооружений.
В самой краткой формулировке ответ на вопрос о причине поражения может быть сведен к трем словам: АРМИИ НЕ БЫЛО. В начале советско-германской войны на полях сражений встретились не две армии, а организованные и работающие, как отлаженный часовой механизм, вооруженные силы фашистской Германии с одной стороны, и почти неуправляемая вооруженная толпа — с другой. Результат столкновения армии и толпы не мог быть иным. Даже огромное количество первоклассного вооружения не позволит толпе победить армию. И за свое поражение неорганизованная толпа заплатит потерями, намного превосходящими потери армии противника. Именно это и произошло летом 1941 г.
К сожалению, такой вывод, простой и ясный, основанный на готовности честно посмотреть в глаза фактам, все еще воспринимается многими читателями как «сенсационный и скандальный». Увы, связь времен распалась, и то, что отчетливо понимали участники и свидетели величайшей трагедии, приходится сегодня «открывать заново». В порядке иллюстрации того, что даже выросшие в дурмане сталинской пропаганды люди первого советского поколения сохраняли способность мыслить ясно и честно (способность, в значительной степени утраченная их детьми и внуками), приведем отрывок из книги М. Корякова «Освобождение души». В 1941 г. автору было 30 лет, войну он начал рядовым, закончил капитаном. После Победы эмигрировал на Запад; книга была издана в Нью-Йорке в 1952 г.:
«...Каких-нибудь четыре месяца тому назад Красная Армия стояла на Немане, Буге, Пруте. Прибалтика, Полесье, Волынь, Галиция, Буковина, Бессарабия были оккупированы, присоединены к СССР, «освобождены», по советской терминологии. Наслаждаясь легкими, молниеносными победами, отъедаясь на даровых и обильных оккупационных харчах, бойцы и командиры Красной Армии были настроены залихватски. То была «сталинская молодежь», выращенная в искусственном, оранжерейном климате, полная веры в гений «великого, мудрого и любимого Сталина», в «освободительную миссию Красной Армии», в «непобедимость советского оружия».
Началась война... Нестойки оказались росточки веры в Сталина, выращенные в оранжерейном, тепличном климате. Они тотчас завяли, едва на них повеяло жарким, опаляющим дыханием тяжелых и неудачных боев. На протяжении десятилетий большевизм вытравлял в молодом поколении органическую, национальную веру в Россию; теперь напористый ураган войны выдул и веру в Сталина, — в душе советского солдата стало пусто, хоть шаром покати. Так начался разброд Красной Армии.
В июле и августе — первые два месяца войны — в действующую армию влились новые контингенты: миллионы крестьян Украины, Северного Кавказа, Поволжья, среднерусской полосы. Не комсомольцы, а тридцатилетние — сорокалетние люди, новый — более глубинный — народный слой, слабо затронутый большевистской пропагандой, идеями «освобождения» Европы, наступательной войны. На памяти этих бойцов лежало другое: как в 1930 году большевики разоряли единоличные — отцами и дедами построенные — хозяйства, отбирали лошадей, коров и насильно загоняли в колхозы; как в 1932 году целые деревни, села и станицы вымирали от голода, зарастали бурьянами, высылались на поселение в полярную тундру, пески Туркестана, концентрационные лагеря Колымы.