22 июня. Черный день календаря
Шрифт:
Батарея продолжает стрельбу тремя орудиями. Стреляем уже несколько часов. Стволы накалились, краска пузырится на стволах. Масло перегрелось в откатном устройстве и пробивается через винты. Превышен предел нагрузки на стволы. Могут при выстреле взорваться. Старший на батарее лейтенант Лисюк докладывает комбату на НП. Тот долго молчит, потом неохотно произносит: „Отбой“.
Этот бой был первым в моей жизни, поэтому я его помню во всех деталях.
Подбирают убитых. Наибольшие потери среди подносчиков и бойцов боепитания, подвозивших снаряды. Они за отсутствием лопат не могли вырыть себе ровиков, прятались при обстреле за ящики или бежали с огневой, но их догоняли осколки от рвущихся снарядов. Это были преимущественно мобилизованные, и их фамилий я не знаю.
Странная установилась тишина, все почему-то предпочитали говорить шепотом.
Подъехала
Комбат звонит с НП и говорит Лисяку: „Свертываю НП. Меняем огневые“. Лисяк командует: „Передки на батарею!“ Мы застыли в ожидании — куда поедем?
Вперед, значит, наши наступают. Назад, значит, отступают. Батарея построилась в походную колонну и выехала на дорогу.
Женщины угощают отступающих бойцов молоком.
Лисяк, ехавший в голове колонны, повернул направо. Вперед! Проехав несколько сотен метров, колонна остановилась. Лисяк с командирами орудий пошли осматривать место. Значит, ни вперед, ни назад, просто смена огневых позиций».
62-я стрелковая дивизия полковника М. П. Тимошенко боевые действия в течение 22 июня вела в основном на своем левом фланге, к северу от Устилуга. Положение дивизии осложнялось тем, что она вступила в бой в неполном составе: один ее полк (104-й) находился в корпусном резерве в районе Подгородно, Хоростков, а в 306-м стрелковом полку полковника Гавилевского в наличии оказалось только два батальона, так как один батальон был оставлен в Луцке для несения караульной службы.
Первым действительно неприятным сюрпризом для немцев стали действия 41-й стрелковой дивизии 6-й армии, находившейся южнее направления главного удара немецких войск. Части этого соединения под командованием генерал-майора Г. Н. Микушева совместно со сводными подразделениями пограничников на 8-километровом участке вторглись на территорию Германии (точнее, территорию оккупированной Германией Польши) на глубину более чем в 3 км. В журнале боевых действий группы армий «Юг» это объясняется следующим образом: «262-я п[ехотная] д[ивизия] оказалась подвержена „боязни противника“ и отступила. Восточное крыло корпуса, несомненно, находится в состоянии тяжелого кризиса. Это положение будет исправлено за счет того, что в течение ночи 296-я пехотная дивизия будет введена между боевыми порядками 24 и 262-й пехотных дивизий». Начальник штаба 17-й армии даже запросил переброску на помощь 295 и 24-й дивизиям 13-й танковой дивизии. С другой стороны, помимо успеха дивизии Г. Н. Микушева, в первый день была заложена и «ахиллесова пята» построения 6 армии. Для прикрытия правого фланга армии из района Жолкев на фронт Белз, Угнув была выдвинута 3-я кавалерийская дивизия. Согласно плану прикрытия кавалерийское соединение, не предназначенное в силу своей организационной структуры занимать статичный фронт обороны, должно было оборонять этот участок только до третьего дня мобилизации. Далее предполагалось, что 3-ю кавдивизию сменит 159-я стрелковая дивизия, «приняв его (участок обороны. — А. И.) от 3-й кав[алерийской] дивизии с 5 часов 3-го дня действий. Однако смены кавалерийской дивизии не произошло ни в первый день войны, ни в третий. Именно через ее фронт немцы впоследствии ввели в бой 9-й танковую дивизию. Но это произошло не 22 июня, а гораздо позже.
В первый же день началось и раздергивание механизированных соединений. Не зная масштабы немецкого наступления, командарм-6 И. Н. Музыченко бросил навстречу ему совершенно ничтожные силы. В середине дня штаб 6-й армии приказывает командиру 4-го механизированного корпуса выделить два батальона средних танков от 32-й танковой дивизии и один батальон мотопехоты для уничтожения противника в районе Радзехова.
Вот как описывает события начальник штаба 63-го танкового полка этой дивизии А. В. Егоров: „Развернувшись, колонна тронулась, по сути дела, в обратный путь. Тридцатьчетверка, в которой я оказался по приказу
Колонна продолжает марш. В танке жарко и пыльно — летний день вступает в свои права. Я сижу на днище машины, смотрю на лампочки, что непрерывно мигают на приборном щите, прислушиваюсь к шуму двигателя и трансмиссии, а мысли об одном — о предстоящем бое. На душе тревожно. Задача, поставленная нам, — недостаточно определенная. Указано лишь направление движения и пункт, из которого предстоит выбить противника. Кто впереди нас, с кем взаимодействовать в бою — неизвестно.
Пытаюсь мысленно представить положение на государственной границе. Я знал, что стосорокакилометровый участок от Крыстынополя до Радымно прикрывают два погранотряда, 41, 97, 159-я стрелковые и 3-я кавалерийская дивизии. Они должны быть впереди нас. Удалось ли им своевременно выйти на свои рубежи? Какую задачу выполняют сейчас? Может быть, кое-что выяснит начальник полковой разведки лейтенант Корж, которого мы выслали вперед? Как нужны сейчас хотя бы самые общие сведения о противнике… Механик-водитель сбавил скорость и резко затормозил.
— В чем дело? — кричу командиру экипажа.
— Воздух, — отвечает он.
Открываю люк. Дневной свет на мгновение ослепляет, но в ту же минуту замечаю, как далеко впереди, на дороге, на обочинах, поднимаются черные клубы дыма. Это взрывы бомб. Самолеты все ближе к нам. Остроносые, с немного приподнятыми крыльями, они нависли над танковой колонной, и один за другим сбрасывают свой страшный груз. Грохот, свист, огонь, дым…
Над машиной командира полка мелькнули флажки: „Вперед! За мной!“ Она круто разворачивается на месте, неуклюже переползает придорожную канаву и, набирая скорость, идет в сторону леса. Наш танк двигается следом. Я успел осмотреться. Вот справа пойма реки Шкло. Значит, мы западнее Яворова. На дороге горят транспортные машины, рвутся боеприпасы, неподвижно застыли несколько танков, поврежденные при бомбежке. Немецкие самолеты неторопливо разворачиваются, и снова вой, грохот…
На политзанятиях. Бойцы тылового подразделения знакомятся с речью Молотова.
Мы уже приближались к лесу, когда вдруг справа и слева от нас начали рваться снаряды. Машина командира полка резко увеличила скорость и вышла из-под обстрела. Я передал механику-водителю: следовать за Жегловым. Чтобы понять происходящее, открываю люк. Первое, что заметил, — группы наших пехотинцев. Неужели отступают?
Танк Жеглова остановился. Командир полка вышел из машины, подозвал одного из бойцов. Остановились и мы. Я услышал обрывок фразы: „…прорвались немецкие танки“.
— Где они? — спрашивает Жеглов.
— Там, у леса… Идут сюда…
К машине командира подкатывает запыленный броневик. Из него выпрыгивает лейтенант Корж и бежит к Жеглову.
Его танковый шлем расстегнут, слегка сдвинут на затылок. Лицо разгоряченное, озабоченное.
— Товарищ майор, — докладывает Корж, — взвод разведки захватил пленного.
— Что узнали? — нетерпеливо спрашивает Жеглов.
— Пленный из 68-й пехотной дивизии, захвачен в районе деревни Краковец.
— Что еще удалось узнать? — опять торопит Жеглов.
— Больше ничего, товарищ майор. На вопросы отвечать не хочет. Только и твердит: „русс капут“ и „хайль Гитлер“…
Жеглов стиснул зубы и, бросив взгляд в мою сторону, приказал:
— Пленного отправьте в штаб дивизии. О результатах допроса доложите потом. Что еще успели заметить разведчики в районе деревни Краковец?
— Продвигаются немцы, — замялся Корж. — Танки, артиллерия, пехота…
Впереди снова усилился артиллерийский огонь. Связываемся с командирами батальонов. Они докладывают: вступили в бой. Несколько снарядов разорвалось недалеко от нас. Один так близко, что меня обдало горячей волной. Как по команде, мы с Жегловым бросились к танкам. Наши машины двинулись вперед, к пойме реки Шкло. Беру у командира танка наушники, переключаю на себя, прислушиваюсь. Вот сквозь вой и грохот прорывается хриплый голос: