22 июня. Черный день календаря
Шрифт:
Ефим Григорьевич немного помолчал, видимо, давал время понять ответственность, которую возлагал на меня, а затем добавил:
— Не теряйте ни минуты. Берите полк в руки. Это война. За промедление она наказывает… Как оцениваете обстановку сейчас?
Я сообщил, что мне было известно. Доклад явно не удовлетворил Пушкина.
— Для грамотного боя этого мало, — заметил он. — Разберитесь в обстановке по-настоящему и доложите. Постарайтесь успеть, пока противник не возобновил активность.
На этом наш разговор закончился. Надо было действовать, напрягать все силы, всю волю, выяснить все необходимое, чтобы вести бой не вслепую, а наверняка. Мы, только что назначенные командир полка
Мой скромный боевой опыт подсказывал, что в сложившейся ситуации лучше всего самому побывать в батальонах и ротах, поближе присмотреться к людям, посоветоваться с ними. Ведь, кроме работников штаба, меня пока никто не знал. Даже с командирами батальонов я не успел познакомиться. Одного из них уже нет в строю. Да и с командирами рот и взводов очень важно поговорить. Пусть накоротке, но и это поможет понять, почувствовать, что сейчас происходит в душах людей, на кого можно больше всего положиться в трудную минуту…
Вместе с заместителем командира полка по политической части старшим политруком Михаилом Карповичем Булгаковым направляемся в батальоны. Сначала во второй — к Колхидашвили. Об этом командире я уже слышал немало добрых слов: хорошо знает дело, требователен, справедлив, подчиненные относятся к нему с большим уважением.
Заметив на опушке леса замаскированные танки, останавливаю машину. Дальше идем пешком. Экипажи, видимо, только закончили маскировку и продолжают хлопотать около машин. Жарко. Раскалились броня, гусеницы. По лицам людей стекают струйки пота, а в глазах один вопрос: скоро ли в бой?
Знакомлюсь с комбатом. Коренастый, смуглолицый, небольшие черные усики, тяжелые сильные руки. Настоящий танкист. Вместе идем по лесу. Колхидашвили говорит с заметным грузинским акцентом. Докладывает обо всем кратко, но толково. Батальон расположен в линию ротных колонн. Сигнал атаки, и они без задержки развернутся, двинутся вперед.
— Впереди боевое охранение. Это оно ведет огневой бой, — кивнул Колхидашвили в ту сторону, откуда иногда доносились выстрелы.
Идем туда. Около танка, занявшего позицию на опушке сосняка, останавливаемся. В ту же минуту из башенного люка появляется голова танкиста. Привычным движением он поправляет шлемофон, легко подтягивается на руках, выбрасывает тело на броню, спрыгивает на землю. Широким уверенным шагом подходит к нам, докладывает:
— Лейтенант Струк. Экипаж находится в боевом охранении. Сектор огня: справа включительно — дорога, слева — деревня.
Сразу узнаю лейтенанта. Это он вчера был дежурным по полку и сопровождал меня по расположению части. Нелегко ему — прямо с дежурства в бой. Вторые сутки не смыкает глаз, а держится так, будто вовсе не было трудного марша, первой в жизни бомбежки, не условного, как на полигоне, а настоящего вражеского огня. „Такие люди не дрогнут“, — подумалось мне.
— Внимательно следите за опушкой леса юго-западнее деревни Краковец, — уточняет задачу Колхидашвили.
— Мы следим, — ответил Струк. — Там подозрительное движение. Заметил подход танков. Пять машин. Только дистанция до них велика, — с сожалением сказал он.
В этих словах я уловил недоумение и даже недовольство: вот, мол, стоим и не атакуем врага, хотя он, лейтенант, считает, что момент для удара очень подходящий. Смотрю на его танк. На башне три вмятины. Значит, боевое крещение экипажа состоялось. По вмятинам определяю калибр орудий: 37 и 50 миллиметров. Они у немцев находятся на вооружении в пехотных полках, а также на танках T-III и T-IV. Тут же мелькнула мысль: через командиров и политработников довести до экипажей, что нашей тридцатьчетверке, тем более KB, огонь таких орудий не страшен. Ведь у Т-34 лобовая и бортовая броня 45 миллиметров, а считается, что снаряд пробивает броню толщиной, равной своему калибру. Значит, с немецкими танками можно уверенно вести бой на средних дистанциях.
Беседы с командирами рот, взводов, экипажей ободрили меня. Я увидел и почувствовал, что внезапное нападение врага, первый бой с ним не вызвали у людей пагубной растерянности. Они были полны решимости драться с гитлеровскими захватчиками, разгромить их, с честью выполнить свой воинский долг.
Тяжелая артиллерия ведет огонь по врагу.
Правда, первая попытка наших танкистов отбросить врага с советской земли не увенчалась успехом, но нам все же удалось остановить его продвижение. В стороне деревни Краковец, где час-полтора назад вспыхнул короткий, но ожесточенный бой, клубился дым, слышалась редкая перестрелка. Я понимал, что в любую минуту бой мог вспыхнуть с новой силой. Вместе с майором Колхидашвили мы определили танкоопасные направления, условились, как будут действовать его роты в случае атаки или контратаки.
Из батальона возвратился на командный пункт полка. День клонился к вечеру. На небе, как и с утра, ни облачка. Немецкая авиация двумя группами по 30–50 самолетов прошла севернее нашего расположения в направлении Каменки-Бугской. Появились несколько наших истребителей. Завязался воздушный бой — первый, который мне довелось увидеть в этой войне. Я знал, что в районе Львова нашей авиации было немало. Что же мешало ей оказывать более активную помощь наземным войскам? Это стало ясно позднее. Дело в том, что вблизи аэродромов не было жилья для летчиков, и они ежедневно пригородными поездами уезжали на квартиры во Львов. У боевых машин оставались только дежурные. Так было и вечером 21 июня. На рассвете 22 июня гитлеровские бомбардировщики обрушили сильные удары на пригородные аэродромы, а вскоре подавили и зенитные средства. В результате наша истребительная авиация в первый же час войны понесла большие потери, и вражеские самолеты в большинстве случаев безнаказанно действовали над полем боя…
На командном пункте напряженные деловые хлопоты. Начальнику штаба капитану Кривошееву удалось получить общие данные о положении на границе и о противнике. Он докладывает, что в районе Равы-Русской ведет ожесточенный бой 41-я стрелковая дивизия.
— В районе местечка Немиров и деревни Краковец немецкие части двумя группами прорвались через границу и, потеснив 159-ю и 97-ю стрелковые дивизии, продвинулись в глубь нашей терри-тории на десять километров, — закончил он.
Телефонный звонок. Меня и заместителя по политической части старшего политрука Булгакова вызывает командир дивизии. Только наша „эмка“ выбралась из леса, как сразу же влилась в поток беженцев. На стареньких машинах и велосипедах, на повозках и пешком, наспех одетые, запыленные мужчины, женщины, дети, выбиваясь из сил, спешили уйти подальше от беды, которая, как им казалось, катилась за ними следом.