25 июня. Глупость или агрессия?
Шрифт:
Разведывательная сводка № 8 штаба 1-й САД (от 16.30 25 июня) зафиксировала следующий результат: «В течение 25.06 части 1-й САД разведкой и боевыми действиями установили: на аэродроме Луостари самолеты противника, количество и тип не установлен. Самолеты замаскированы деревьями» [301]. Более конкретными, но весьма неточными были и данные войсковой разведки 14-й армии, в соответствии с которыми «на аэродроме Луостари находились 8–10 замаскированных бомбардировщиков и 6–8 истребителей». Только 27 июня данные авиаразведки совпали с реальным положением дел: «Авиаразведкой Северного флота обнаружено на аэродроме
Аэродром Луостари был далеко не единственным объектом воздушных атак 25 июня. Авиация Северного флота пыталась бомбить норвежский порт Киркенес, но попав в сильный туман, возвратилась на базу. Бомбардировке подвергся финский порт Лиинахамари в районе Петсамо. Вечером 25 июня ВВС флота нанесли бомбовый удар по норвежскому аэродрому Банак, на котором базировались немецкие бомбардировщики. Результат налета точно не известен, но два бомбардировщика ВВС Северного флота не вернулись задания. Сообщение о четырех сбитых в этот день «Ме-110» не подтверждается данными документов противника.
26 июня 1941 г. ВВС Северного флота производили одиночные и групповые налеты на Петсамо, Киркенес. Луостари и Вадсё. Судя по документам штаба флота, «на аэродромах противника возникли пожары… огнем нашей береговой батареи с п-ова Средний и бомбардировкой наших самолетов была повреждена радиостанция в Петсамо, наблюдался пожар…» [224]. Бомбардировщики из состава 137-го БАП (по финским данным 9 самолетов) совершили дальний рейд вглубь Финляндии и подвергли бомбовому удару город и аэродром Рованиеми (более 400 км по прямой от Мурманска). Зафиксировано наличие на аэродроме Рованиеми до 12 самолетов противника [302]. В тот же день шесть СБ (вероятно, также из состава 137-го БАП) бомбили Кемиярви. В обоих случаях потери и разрушения были минимальными [145]. Базировавшееся в Рованиеми звено дальних разведчиков люфтваффе, равно как и эскадрилья истребителей на аэродроме Луостари, никаких потерь в самолетах 25–26 июня не имели.
Глава 3.8
«ПЕРВЫМИ ОГОНЬ НЕ ОТКРЫВАТЬ…»
Ранним утром (можно сказать, ночью) 27 июня 1941 г. из штаба в штаб полетели (как и положено в таких случаях — с грифом «совершенно секретно») срочные сообщения: «Рюти объявил Финляндию в состоянии войны с СССР». Это единообразие странных формулировок (не «Финляндия объявила», а именно «Рюти объявил») позволяет предположить, что одна на всех команда поступила «с самого верха», а затем уже дублировалась в нижестоящих инстанциях.
Штаб Северного флота разослал оповещение о начале войны в 2.15 27 июня. При этом «всем службам было предложено повысить бдительность» [224].
Начальник штаба 1-го МК полковник Лимаренко в 5.00 27 июня разослал во все части и соединения корпуса (всего было изготовлено 18 экземпляров) следующее сообщение: «Рюти объявил Финляндию в состоянии войны с Советским Союзом. Примите меры усиления боевой готовности» [303].
Приказ, отданный в 10-й МК, был более подробным: «Рюти объявил Финляндию в состоянии войны с СССР. Командир корпуса, во исполнение приказа командующего армией, приказал:
Все до единого подразделения привести в полную боеготовность для действий.
При открытии огня противником — отвечать всей мощью нашего огня.
Танки противника отражать всей системой огня. Нашим частям первыми огонь не открывать.
Боеготовность частей к действиям проверять лично командирам и это отразить детально в оперсводке на 24.00 27
Нач. штаба 10 МК полковник Заев» [304].
На сохранившемся в архиве экземпляре этого приказа нет ни номера, ни даты, ни времени. Предыдущий документ в архивном деле датирован 0.20 27 июня, таким образом приказ был подписан в интервале от рассвета до полуночи 27 июня. Возможно (судя по некоторым моментам содержания), приказ был составлен уже после того, как в штаб 10-го мехкорпуса поступила следующая директива Военного совета Северного фронта:
«Командующим 7 и 23-й армий, командирам 19-го СК, 50-го СК, 70-го СК, 1-го МК, 10-го МК
1. Войскам Северного фронта, находясь в постоянной готовности к отражению наступления противника, продолжать усиливать и развивать полосы обороны, обращая главное внимание на создание противотанковых препятствий, подготовку заграждений и минирования на всей глубине согласно плана.
2. До открытия боевых действий сухопутными частями противника огня не открывать. Только с открытием им первым артиллерийского огня или при его внезапной танковой атаке, обрушиться всей мощью нашей артиллерии на танки, на разведанные огневые позиции артиллерии противника и районы сосредоточения его танков и пехоты, а огнем минометов по исходному положению пехоты.
Ком. войсками Северного фронта Попов
Член Военного совета Клементьев
Член Военного совета Штыков
Член Военного совета Кузнецов» [305].
Форма в данном случае столь же примечательна, как и содержание. Директива Военного совета выпущена без номера и без даты. Правда, на самом машинописном листе с текстом директивы стоит угловой штамп: «Оперативный отдел штаба ЛВО. Исх. № 3009, 27.6.41 г.» Почему «штаба ЛВО», если уже начиная с вечера 22 июня все документы идут от имени командующего и штаба Северного фронта, да и данная Директива подписана командующим фронтом, а не округом? Далее, в «шапке» директивы отсутствует 14-я армия (одна из трех армий Северного фронта), зато наличествует не существующий в реальности «70-й СК» (70-й стрелковый корпус). Скорее всего, составители имели в виду «70-ю сд», т.е. 70-ю стрелковую дивизию, которая на самом деле существовала, в состав стрелковых корпусов не входила и подчинялась непосредствен но командованию фронта. Наконец, на документе нет подписи начальника штаба округа — а это уже очень странно. В соответствии с Положением о Военном совете округа, утвержденным 16–17 мая 1937 г., в состав ВС входили три человека: командующий, начальник штаба и так называемый ЧВС (член Военного совета, т.е. представитель партии, комиссар) [146]. Все известные боевые приказы, оперативные сводки и директивы первых дней войны подписывал начальник штаба Северного фронта генерал-майор Никишев или (весьма редко) его заместитель, начальник оперативного отдела штаба генерал-майор Тихомиров. Здесь же их подписи нет.
Остается предположить, что директива готовилась в спешке и нервной суете. Самым ярким подтверждением «нервной суеты» в штабе фронта является то, что командующий решил подкрепить свое решение подписями сразу ТРЕХ партийных бонз: корпусного комиссара Н.Н. Клементьева, первого секретаря Ленинградского горкома, дивизионного комиссара А.А. Кузнецова и второго секретаря Ленинградского обкома, бригадного комиссара Т.Ф. Штыкова.
Теперь от формы перейдем к содержанию. Какое событие так взволновало военных и партийных руководителей самых высоких рангов?