28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто

Зафир Давид

Стефан вернулся с маленьким пузырьком, чистым полотенцем, иголкой и ниткой. У подпольщиков имелось все необходимое для обработки боевых ранений.

Мы сели на пол, он закатал окровавленный рукав, и только тут я увидела, как глубоко нож вошел в руку. Мне стало дурно, тошнота подступила к горлу.

– Повезло тебе, – заявил Стефан.

Повезло? Оригинальный у него взгляд на вещи.

– Захария не задел ни мышц, ни сухожилий.

Ну если так посмотреть, то, наверное, да – повезло.

– Заживет быстро. – Стефан ласково

улыбнулся, пытаясь утишить мой страх. А может, просто не хотел, чтобы меня стошнило ему на ботинки.

Он капнул на рану дезинфицирующего средства. Защипало адски, я стиснула зубы. Он несколько раз промокнул рану полотенцем. Каждый раз щипало так, словно он огнем жег мне кожу.

– А ты молодец, – похвалил он.

– Хотелось бы и мне тебя похвалить… – пропыхтела я.

Стефан ухмыльнулся. Он понял, что это шутка, а не упрек.

– Ну вот, Ленка, рану промыли.

– Меня зовут Мира.

– Ну я почти угадал, – усмехнулся он.

– А тебя как зовут? – поинтересовалась я.

– Не Мира, – ухмыльнулся он, бросая полотенце на пол.

– Дурак, – буркнула я.

– Это тоже не мое имя. – Он заухмылялся еще шире.

– Балбес?

– Многие зовут меня скотиной.

– Надо же, с чего бы это. – Я тоже усмехнулась.

– Совершенно не разбираются в людях, – ответил он, и глаза у него при этом дерзко сверкнули. Он взял иголку с ниткой и пообещал: – Я назову тебе свое имя, если не будешь орать.

– Отец мне всегда конфетки давал за храбрость.

– Конфет у меня нет, зато есть немного яблочного сока.

Яблочный сок? Фантастика!

– Это меня интересует даже больше, чем твое имя, – сказала я, глядя, как он вдевает нитку в иголку.

– А вот сейчас обидно было, – ответил он и скорчил оскорбленную гримасу.

– Если я начну расспрашивать, чем вы тут занимаетесь, – проговорила я, – ты снова сочтешь меня немецким агентом? Или просто любопытной девчонкой?

Он бросил на меня быстрый испытующий взгляд и ответил:

– Просто любопытной, – и вонзил иголку в кожу.

Боль была чудовищная.

Может, кое-какой опыт обработки ран у него и имелся, но все же он далеко не врач, и его сноровка оставляла желать лучшего.

– Ну? – сказал он и вонзил иглу снова.

Мне хотелось кричать от боли, но я стиснула зубы еще крепче, чем при промывании раны.

– Ты собиралась какие-то вопросы задавать. – Третий стежок.

Вопросы… Вопросы – дело хорошее. Вопросы помогают отвлечься. Но в моем затуманенном болью мозгу только одно и мелькнуло: а ты танцевать умеешь? Перед внутренним взором я увидела Стефана, кружащегося со мной под Night and day.

К счастью, у меня хватило ума этот вопрос не озвучивать. Какой уж из него танцор, из этого благородного спасителя с розой в руке? Он хладнокровно убил бы меня, если бы мне не удалось убедить его, что я не шпионка.

И чтобы такой вот тип танцевал? Это же просто смешно, Мира! И сама ты смешна.

Ему бы только пляски на костях. Да и тебе плясать только в розовых мечтах!

– Сколько вопросов разом, – поддел Стефан, поскольку я продолжала молчать. – Неужто так больно?

Вместо того чтобы согласиться с этой версией, я наконец выдавила:

– Масада?

– Масада? – Он так удивился, что даже шить перестал.

А я, обрадовавшись передышке, кивнула на газету:

– Стоять насмерть?

– Да, стоять насмерть, – без колебаний подтвердил он. – Немцы всех нас перебьют. Без исключений.

Я посмотрела ему в лицо, в глаза – похоже, он действительно в это верил.

– Но это… это же безумие, – пробормотала я. Пусть даже немцы распоясались после Кровавой ночи – все равно невозможно себе представить, как можно уничтожить все население гетто.

Голубые глаза Стефана гневно сверкнули, словно своим «безумием» я оскорбила его религиозные чувства. С плохо скрываемой злостью он сделал следующий стежок. Довольно грубо.

Я вскрикнула.

Он дернулся, но извиняться не стал, а продолжил шить, однако все-таки поаккуратнее, и на том спасибо. И произнес одно-единственное слово:

– Хелмно.

Конечно, я слышала о Хелмно. Каждая, буквально каждая из конкурирующих между собой подпольных газет об этом писала. Якобы в Хелмно нацисты загоняли евреев в грузовики и пускали внутрь выхлопные газы. Как и большинство, я считала эти рассказы выдумкой. Жуткая фантазия человека, который силой воображения мог бы помериться с Ханной – только истории сочинял гораздо мрачнее и бредовее.

Однако Стефан твердо верил, что небылица про Хелмно не просто страшилка. Я сочла за лучшее в спор не вступать.

– Что у тебя с глазами? – спросила я вместо этого.

– С глазами? – озадаченно переспросил он.

– Красные такие. И у этого Захарии тоже.

– Мы в последнее время ночи напролет работали, собирали номер, печатали. А чтобы нас не обнаружили, свет не включали. Все делали при луне.

Он перерезал нитку. Наконец-то пытка закончилась. Я осмотрела его работу: красоты немного, зато хоть кровью не истеку, и рана затянется за несколько дней. Только вот как я нынче ночью с раненой рукой полезу на стену…

– Ну теперь ты заслужила яблочный сок, – сказал Стефан и снова нахально ухмыльнулся.

Мы поднялись с пола. Мне не терпелось глотнуть сока. Все мысли о Хелмно, о якобы грозящем гетто уничтожении и об ожидающих меня ночью у стены опасностях улетучились, когда забрезжила перспектива утолить жажду вкусным напитком.

– Он в соседней комнате, – сказал Стефан.

Мы направились было к выходу, но тут в дверях появилась девушка. Лет двадцати, не меньше, со строгим, благородным лицом египетской царицы. Ростом она была ниже меня, но от нее исходила властность – она явно привыкла, что ей беспрекословно подчиняются и никогда не перечат.