28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто
Шрифт:
Я поднималась все выше и выше, мимо других людей, с которыми заговаривать не имело смысла. Меня мутило от запаха экскрементов, но отступать я не собиралась. Целых девять недель я воображала себе нашу встречу, постоянно мучаясь угрызениями совести перед Даниэлем. И не хотела уходить домой с чувством, что я не сделала все, что в моих силах.
На площадку второго этажа выходили двери трех квартир. Может, просто постучаться и, если мне откроют, спросить про юношу со светлыми волосами?
Одна дверь была лишь
Я слегка налегла на дверь. Та чуть приоткрылась. Экскрементами из квартиры не несло – разве что затхлостью.
Сквозь щелку виднелась прихожая. Совершенно пустая. Никакой мебели, лишь разломанные половицы темного дерева и серые обои в поблекший цветочек. Войти? Или не надо? Вернусь домой, утолю жажду, подосадую, что увидела Стефана, но снова его упустила, а потом буду ворочаться без сна и до крови грызть ногти от страха перед тем, что ждет меня и других членов банды «Чомпе» ночью у стены…
Решено: вхожу!
Я открыла дверь пошире и шагнула в пустую прихожую. Ничего не слышно. Ни шагов. Ни даже шороха. Если и есть здесь люди, то, наверное, спят. Средь бела дня.
Я толкнула первую в коридоре дверь и оказалась в почти пустом помещении. Раньше – когда в каждой квартире проживало по одной семье – здесь была кухня. Но теперь – ни плиты, ни шкафов, ни посуды. Вместо этого посреди помещения стоял древний печатный станок. Рядом на полу стопками лежали газеты. Впрочем, газетами их можно было назвать лишь условно – скорее восьмистраничные листовки с отвратительнейшим качеством печати. Это были экземпляры подпольной газеты «Новости» – одного из бесчисленных нелегальных изданий, которых в гетто расплодилось видимо-невидимо.
Мой взгляд упал на воззвание на второй странице: «Варшавское гетто живет под постоянной угрозой уничтожения. Все силы нужно собрать в кулак ради великого подвига, который мы должны совершить – и непременно совершим. Дух Масады жив в наших сердцах!»
Масада…
В стародавние времена немногочисленный иудейский гарнизон этой палестинской крепости много месяцев выдерживал осаду четырех тысяч римских легионеров. Когда римляне, понесшие из-за сопротивления иудеев гигантские потери, наконец прорвались в крепость, в Масаде царила мертвая тишина. Все жители наложили на себя руки. Воины, женщины и дети.
Дух Масады – значит, евреи гетто должны вступить в бой с немцами и добровольно принять гибель. Биться насмерть в прямом смысле слова. Не слишком-то заманчивая перспектива.
– Ты что тут делаешь? – гаркнул голос за моей спиной.
Я вздрогнула от испуга. В душе всколыхнулась страстная надежда: вдруг это Стефан? – хотя голос был не его. Я медленно обернулась. На пороге комнаты стоял тощий парень: ежик каштановых волос, красные глаза. Может, я бы и заинтересовалась, отчего у
– Я задал вопрос! – злобно прошипел он, наступая на меня и бешено размахивая ножом. Судя по всему, управляться с ним парень не умел, зато готов был на все.
– Я… я… – прозаикалась я. Что тут ответить? Что я ищу некоего Стефана, хотя на самом деле его зовут как-то иначе и вообще неизвестно, имеет ли он хоть какое-то отношение к подпольной газете?
– Отвечай!
Нож замелькал у меня перед самым лицом. Наверняка парень думает, что я немецкая шпионка. Я лихорадочно пыталась сообразить, как развеять его подозрения.
– Говори! Говори, не то прирежу!
Ножом он размахивал все агрессивнее. Но сию секунду убивать меня, кажется, не собирался. Пока.
– Я не шпионка, – ответила я. Голос дрожал, и саму меня трясло.
– Так я тебе и поверил! Тогда что ты тут делаешь? Вынюхиваешь, чтобы немцам донести!
От страха мне ничего не приходило в голову, и я ляпнула как есть:
– Я ищу парня, с которым однажды целовалась.
На миг мой противник так растерялся, что даже нож опустил.
– Это правда!
Его лицо ожесточилось. Конечно, он не поверил ни единому моему слову. Да я бы на его месте тоже не поверила.
– Ты меня за идиота держишь, что ли? – рявкнул он.
Физиономия у него побагровела от ярости, жилки на шее запульсировали. Но нож – нож он держал крепко и размахивать им перестал. Теперь он точно готов пустить его в ход и разделать меня на куски. Угораздило же меня брякнуть правду!
– Я тебя убью!
У меня из глаз хлынули слезы. Я с мольбой пролепетала:
– Пожалуйста, не надо…
Сквозь пелену слез я увидела, как он поднял руку с ножом, готовясь нанести удар.
В панике я метнулась вперед и со всей силы толкнула его. Он отлетел к стене, но равновесия не потерял, а уперся в кладку рукой. И пробормотал себе под нос какое-то проклятие на иврите, которого я не поняла. Иврита, в отличие от многих еврейских детей, я почти не знала, моим языком был польский. И любимый английский.
Я попыталась прорваться к двери, но кухня была слишком маленькая. Именно в тот миг, когда я протискивалась мимо, он взмахнул ножом. Лезвие глубоко вошло в правое плечо.
Я закричала. Боль затопила все вокруг. Надо было бежать, спасаться, но меня словно парализовало, я не могла отвести глаз от своей руки, от рукава, который в считаные секунды окрасился кровью. Как же больно! Как невообразимо больно!
Таких ран у меня никогда в жизни не было. А вдруг я теперь умру?!
Меня сотрясали рыдания, за слезами я ничего не видела. Но по громкому, почти звериному пыхтению противника понимала, что сейчас он снова нанесет удар. И еще, и еще, и еще. Мне его не остановить…