33 способа перепрограммирования организма на счастье и здоровье. Метод "Аватар"

Блаво Рушель

И снова стихи Лебелянского

Мишель развернул экран компьютера к нам. На дисплее мы увидели то, что Мессинг искал в своей почте, пока мы спорили о павлиньей аватаре. Все мы с упоеньем прочли:

Василий Дмитриевич ЛЕБЕЛЯНСКИЙ

ПАВЛИН

Изысканность кажется чем-то сродни небывалому прежде от искр закату. Площадка для действий слегка потрепалась на фоне кристального космоса. Желанья легки, как глаза в оперенье хвоста. А под перьями каверзно спрятан Осколок Луны. И глазами сияет такими пустыми и даже немножечко плоскими. Откуда все это? Вот веер поднялся над блеклыми картами этого сонного мира. Красой поразить, чтобы после всего перепутать с нелепой и вязкой прозрачностью Движенье по склону холма в повседневность.

Искать это место, где сыро, Темно и угрюмо. Давно уже этим нелепым пространством тут были назначены Искатели прошлого. В их атрибутике будет так долго и медленно биться Все то, что игрою слепого волхва после этого будет предельно и мутно запутано. Мелькают слова. Исчезают куда-то до этого странники. Что же за птица Готовится стать чем-то большим, чем просто сиянье? Укрыться за глупыми шутками От всех обещаний, которым цена предначертана кем-то там очень уж свыше. Глазами сверкать, понимая, что даже скупые значенья давно уж положены На капли дождя в свете радуги. Можно ли просто так видеть и слышать Все то, что укрыто от света Луны? Здесь дороги уже декабрем запорошены. Здесь проще всего рисовать синим цветом любые, но все же чужие желанья. Искать пустоту, где ее больше нет. Упиваться так смело летящими по небу тучами. Молчать, если нечего больше сказать. Постигать через цвет оперенья всю прелесть сознанья Того, что легко превратить в сущность света. И утро здесь первым же радостным лучиком Заставит сиять эти скрытые краски. И время настанет как можно быстрее подумать О том, как легки для героев все эти хрустальные Звезды и прочие добрые праздники. Здесь все решено. Здесь темнеет так рано, что проще без звона, игры и без лишнего шума Забыть это все и предаться мечтаньям. И видеть, как смыслами очень уж разными Заполнится мир. Потому что внимать сферам самого лучшего в прошлом желанья Здесь будет чуть легче, чем просто над этим же прошлым под самое утро задуматься И сверить часы с циферблатом Луны. И понять, наконец, что теперь мироздание Становится чище и лучше. И в этих проходах, изрядно чужими врагами запутанных, Внимать темноте, пустоте, повседневности. Видеть, как дальше и дальше уходит Стезя пораженья. Гадать на грядущее вместе с поникшим гранатовым домиком. Задачи решать. Быть собою. Легко понимать, что ведь даже в постигнутой ныне Природе Есть что-то такое, чего не понять до пределов Вселенной. И все же не сломлены Страданья зари, отраженные в этих глазах мягкой радугой бывшего некогда счастья. Искрятся проворные знаки на перьях. С прозрачностью внешнего мира свободно сливаются. Молчат в темноте, постигая величье пропавшего где-то когда-то зачем-то ненастья. Коверкают речь. За волками, медведями, лисами, рысями, белками, зайцами Приходят они. В этом мире все кажется брошенным в самое светлое, сонное небо. Тут можно спокойно смотреть, как сбывается данное некогда в этих пределах пророчество О том, что родится младенец. И равных младенцу рожденному нет и не будет. И тот, кто здесь не был, Поймет очень скоро всю значимость этого факта. И снова кому-то зачем-то захочется Отправить рожденного ныне туда, где сливаются грани усталой и сонной Вселенной, Где небо ложится на землю, где воет волчица, увидев Звезду, в оперенье застрявшую. Нелепо об этом молчать, потому что все в мире распроданном бренно и тленно. Нет смысла об этом кричать, потому что нельзя разбудить что-то спящее. Немного осталось уже подождать. В красоте этой радужной веера ласковых перьев Таится такое грядущее мира, что только младенцу в пределах подлунных рожденному Под силу окажется мир сделать прекрасным и лучшим для тех, кто в младенца поверит. Пока же не убрана грязная скатерть да окна уныло глядят темнотой закопченные.

— Это не акростих, — сразу заметил Петрович.

Во мне крепло ощущение, что этот текст является своего рода пророчеством, очень близким одной из эклог незабвенного автора «Буколик»: Вергилий в I веке до нашей эры написал, что вскоре родится ребенок, от которого пойдет свет миру; тем самым поэт Римской империи возвестил о грядущем рождении Христа. И в «Павлине» Лебелянского речь шла о том, что в будущем родится ребенок, от которого зависит судьба мира. Но как понимать все это в связи с нашими исследованиями? Стихотворение было для меня загадкой.

— Это, похоже, о детях индиго. Но при чем тут они? Мы ищем вторую часть Скрижали… У нас детей индиго нет и не предвидится, — пошутил я. У Э хмыкнул, остальные остались к моей шутке равнодушны. Наверное, вышло не слишком смешно.

Между тем я заметил, что с Алексией происходит что-то неладное: девушка была бледна, губы ее дрожали, руки не находили себе места. Прежде мне ни разу не приходилось видеть дочь Мессинга в таком состоянии. Я невольно вспомнил о даре Алексии — возможности видеть будущее. Что могло ее так напугать? Состояние Алексии заметили и все остальные. Петрович взял девушку за руку, У Э подал стакан с водой. Алексия немного отпила. Кажется, ей становилось лучше.

— Пап'a, — несколько взволнованно произнесла Алексия. — Я поняла интенцию Лебелянского. И интенция эта направлена на нас… на меня…

Алексия обращалась к Мессингу, но смотрела на Петровича. Лицо же полковника выражало одновременно волнение и восторг. Мессинг улыбнулся и погладил дочь по голове, как, наверное, делал, когда Алексия была еще ребенком. Улыбнулась и Алексия.

— Да все в порядке, — сказал Мишель. — Все в полном порядке. Просто мой любимый Лебелянский силой своего поэтического таланта произвел неизгладимое впечатление на тонкую и восприимчивую душу моей милой дочери. Как говорится, ничего личного.

Опять эти люди от меня что-то скрыва- * Л ли. Думают, я забыл и простил то, что в Петербурге все узнал последним о нашей новой экспедиции? Вот сейчас сброшу этого «Павлина» по Интернету Белоусову в Вевельсбург и прямым текстом спрошу, что все это значит, раз никто не хочет объяснить мне все. Еще друзья называются! Или опять не хотите «отвлекать меня от более важных дел»? Но что может быть важнее поэзии Лебелянского, столько уже раз помогавшей нам решить сложные ребусы жизни? Нет, на этот раз номер с тайнами не пройдет! Или мне надлежит успокоиться и смириться со своей участью непосвященного? Бросить всю эту рефлексию ради славных дел, что уже ждут нас на южном берегу озера Имма? В конце концов, я тоже понял авторскую интенцию и спокойно буду себе пребывать с этим пониманием…

— Утро вечера мудренее, коллеги! — прервал мои размышления Мессинг. — Прошу прощения за банальность. Давайте-ка, други мои, почивать. Завтра, вернее уже сегодня, встать надо рано. Нас ждут великие дела!

Ну, спать так спать. Пусть все будет, как будет.

Озеро Имма

Солнце только показалось в восточной части сероватого неба, а мы уже приближались к тому самому озеру, которое, по всей видимости, и завещал искать нам Василий Дмитриевич Лебелянский своим могучим акростихом. Первые лучи дневного светила озарили волшебный пейзаж. Желтоватые искорки поблескивали на гладкой голубой поверхности чаши озера. Берега зеленели невысокой травой, среди которой сверкали желтые и красные цветы. Словно музыка пролилась когда-то на эту местность и застыла навеки в неподвижной глади озера, в легких облаках у самого горизонта, в пестроте мягкого ковра берега… Хотелось остаться здесь навсегда, лечь на это травяное покрывало, закрыть глаза и слушать тишину; не думать о времени, о делах, о суете больших городов; опустошить сознание до самого дна, чтобы потом наполнить его только этим пейзажем, только этой неслышной музыкой воды, неба и земли. Но стоило посмотреть чуть в сторону от озера, как глазу открывалась явно инородная всему этому волшебному миру груда камней, точнее, каменной крошки, словно привезенной сюда с дальних рудников Севера. И будто упоенная темным цветом рудника, висела над ним неподвижно единственная на всем небе черная тучка, не желающая покидать своего земного собрата.

Как контрастировали камни с безмятежностью травы, облаков, воды.

Я вспомнил, что озеро — отнюдь не дар благодатной Природы, тысячелетиями создающей волшебную красоту, а всего лишь итог вероломной экспансии недавнего прошлого, разразившегося локальным катаклизмом, повлекшим за собой уход под воду некогда процветавшего и прекрасного монастыря.

Зачарованно смотрел я на неподвижную поверхность воды, понимая, что в глубине озера кроется тайна: там древние пагоды, стены, святые места… Но ничто в окружающем мире не выдавало присутствия прошлой жизни. Трудно было представить, что некогда на месте этого водного круга била ключом жизнь, что всюду бросалось в глаза благочестие и процветание, что было время, когда перед путником, идущим от озера Имма, открывался холм с монастырем у подножья… И все же было в нынешнем пейзаже что-то такое, от чего захватывало дух, будто пейзаж этот прятал в себе жизнь вечную и бесконечную.

— Вот и добрались, — проговорил Петрович. — И где же Звездочет?

На берегу не было ни одной живой души. Неужели этот человек, почувствовав наше приближение, затаился где-то или, того хуже, аватаризовался, например, в эту маленькую птичку, что игриво резвится на берегу озера? Между тем меня не покидала уверенность в том, что Звездочет вот-вот появится.

— Думаю, коллеги, нам стоит немного подождать, наслаждаясь красотой здешних мест, — промолвил Мессинг.

— Не мешает осмотреть гору, некогда бывшую вулканом, — сказал Петрович. — Вдруг нам удастся обнаружить заваленный вход?

— Не обольщайтесь, мой друг, — охладил энтузиазм полковника Мишель. — Смею полагать, не вы первый, кто думает отыскать вход в древнюю пещеру. И, поверьте, никому пока за последние полвека с лишним этого не удавалось.

— А ведь там, в глубине этой горы кроется, наверное, старое капище, сродни тому, что мы с вами, Мишель, видели в Тибете, — заметил я. — Вдруг там, как и в Гималайской пещере, стоят эти минеральные столбики, обладающие столь чудесной, животворящей силой?

— Поверьте, Рушель, — ответил Мессинг, — даже если и есть под этими тоннами камней какие-то реликвии, нам их при всем желании оттуда не достать. Равно как не достать нам ничего и со дна озера, где прячется теперь монастырь.

— Но, может, хотя бы сделаем попытку, — не отставал Петрович. — Попытка — не пытка.

Гэбэшный юмор нашего друга, как всегда, не отличался остроумием и новизной. Впрочем, в принятом решении не ходить пока что к горе это ничего не меняло.

В поисках «ОТТО»

Мы присели на берегу и стали вглядываться в воду таинственного озера. Очень уж правильная форма круга; словно образованная землетрясением впадина, затем заполненная водой, была кем-то заранее спланирована и структурирована. Своими наблюдениями я решил поделиться с друзьями: