367 дней

Гэдзиэла Джессика

— Сойер, рад снова тебя видеть, — сказал он, когда Сойер встал из-за стола, чтобы пожать ему руку. — А эта прелестная молодая дама должно быть Рия, — сказал он мне, даря тёплую улыбку, когда взял мою руку и сжал её. — Я так рад, что ты в порядке, моя дорогая.

— О, спасибо вам, — сказала я, слегка смутившись тем, что это было не под моим контролем. Но в его голосе не было жалости, и я приняла это спокойней.

— Я оставлю вас наслаждаться вашей трапезой. Сойер, я буду на связи.

Сойер вернулся обратно за столик.

— Это прозвучало практически зловеще. И, зная слухи о том, что

семья Грасси — местная мафия, я представить себе не могу, что это что-то хорошее.

Сойер фыркнул.

— Я не ввязываюсь в криминальное дерьмо в округе. Они занимаются своими делами, а я своими. Это не моё дело.

— То есть ты нормально относишься к организованной преступности?

Голова Сойера наклонилась в бок.

— Всё не так просто. У каждой экономики есть криминальные империи. И в некотором смысле, они нужны миру.

— Значит, торговцы оружием, насильники и…

— Ты не можешь смешивать их всех вместе подобным образом, детка. Насильники совсем в другой категории, чем торговцы оружием. Как правило.

— Торговцы оружием убивают людей.

— Мне приходилось убивать людей.

Это фактически выбило почву у меня из-под ног. Я забыла, что он был бывшим военным.

— Так же как и Брок. И Тиг. Брок, потому что занимался этим со мной. Тиг, потому что у него было тёмное прошлое, и некоторые части его прошлого были жестоки.

— Тиг? Большой плюшевый мишка Тиг? — спросила я, тряся головой.

— Тиг вырос в дерьмовом окружении, с дерьмовой семьёй и с дерьмовыми перспективами выбраться из этого. Дерьмо случается.

— Ты очень равнодушен по этому поводу.

— Он делал плохие вещи, но стал хорошим человеком. Не могу же я предъявлять ему его прошлое против него, в то время как кто-то так же может предъявить мне моё.

— Но ты же был в армии.

— Существует армия и существует то, где мы с Броком были. Это всё, что я могу сказать по этому поводу без того, чтобы меня обвинили в государственной измене. Но позволь просто сказать: Тиг покажется тебе святым, если ты захочешь сравнить наши счета жизней. Да, я просто выполнял приказы. Так же как и он. Правда, мои, предположительно, были ради страны и для сохранения всех невинных в безопасности. Но это не означает, что этого не происходило и что я лучше Тига, потому что я принимал приказы от вышестоящего по должности в армии, а не от торговца наркотиками. Убийство есть убийство.

— А Грассисы убийцы?

— Знаешь, — сказал Сойер, немного улыбаясь, — я никогда не спрашивал, — он засмеялся. — Могу предположить, что, по крайней мере, Энтони проливал кровь. Подозреваю, что они все. Но поскольку я знаю их, я уверен, что ни одна из этих кровей не принадлежала никому из невинных.

— Так что — это нормально, когда одни преступники убивают других преступников?

— В большинстве случаев, да. Это система издержек и противовесов, когда полицейские силы не могут или не хотят делать что-либо для любого типичного правосудия. У мафии, как правило, есть одна хорошая черта в удержании дерьма между ними и людьми, с которыми они разбираются, не нападать на семьи или что-то в этом роде. Смысл в том, что ничто не остановит преступность. Наркоманам нужны наркоторговцы. Наркоторговцам нужны торговцы оружием. И так далее. И позволь

мне заметить, поскольку я знаю много организованных преступников, в большинстве случаев, они лучше тех говнюков, над чьими делами я работаю.

Опять же, в чём-то он прав.

Я не могу заявить, что знаю множество хороших преступников или преступников вообще, но я очень хорошо знаю, как ужасны бывают люди.

И, ну, в общем, думаю, я бы лучше общалась с членами мафии, чем с не осужденными насильниками, расистами или теми, кто избивает жен. Тех, кого мне довелось узнать в своей жизни.

— Почему частный детектив? — спросила я, подняв бокал вина. — Казалось бы, что после всей той тьмы, тебе захочется заняться чем-то посветлее.

— Посмотри на это так, — сказал он, улыбаясь. — Ты присоединяешься к армии сразу после высшей школы. Получаешь обычную подготовку, затем подготовку специальной направленности, потом подготовку к тайным операциям… это оставляет у тебя очень специфический набор навыков. И когда ты решаешь вернуться в эту жизнь, выбор ограничен. Есть частные охранники, но мне не хочется быть нянькой для засранцев-миллионеров или миллиардеров. Ты можешь открыть спортзал и учить других людей бойцовским навыкам. Но у меня было достаточно тренировок изо дня в день на всю оставшуюся жизнь. Или ты можешь использовать свои навыки, чтобы отслеживать цели и научиться использовать их для нахождения пропавших людей или изменяющих супругов.

— Тебе нравится твоя работа?

— Мне нравится разбираться с дерьмом. Нравится ли мне сидеть и выслушивать одну и ту же историю о мужьях в подозрительных «бизнес-поездках » или о странных платежах из отеля по кредитным картам? Бл*дь, нет. Иногда так и хочется ударить клиентов за их тупость.

— Они глупые, потому что их супруги им изменяют? — ощетинилась я.

— Нет, детка. Они глупые, потому что ЗНАЮТ, что их супруги им изменяют. Они приходят ко мне с какой-то грустной надеждой, что я докажу им обратное. Я ни разу не доказывал, что они ошибаются. Шансы таковы, если, кажется, что они изменяют, значит, они изменяют. Даже если и не похоже, что они изменяют, они вероятно изменяют. Теперь не очень многим людям известно понятие верности.

— А тебе? — спросила я, нуждающаяся услышать это для своего спокойствия.

— Начинал ли я флиртовать с Шелли, когда я всё ещё встречался с Мег в старшей школе? Да. Мне было шестнадцать, и я был тупым хером, но я повзрослел. Я наблюдал, как бесчисленное количество семей распадалось из-за неверности. Мне приходилось успокаивать десятки рыдающих женщин в своем офисе, когда я вручал им фотографии, за которые они же и платили мне. И я становился свидетелем паршивых вещей, которые случались, когда они прекращали плакать.

— Каких?

— Они приходили к решению, что никогда не позволят себе пораниться подобным образом снова. Видишь, измена ломает не только одни отношения, она имеет тенденцию в дальнейшем влиять на каждого одинокого человека, потому что человек становится ожесточённым или напуганным, или недоверчивым. Это, черт побери , печально видеть. И это не то, что я когда-либо по своему желанию сделаю с женщиной, — он остановился, а я дала этим словам обосноваться в моей голове.

Он был так прав на счёт этого.