Шрифт:
Глава первая
1
– До свидания!
– До свидания, – тут же прозвучало в ответ.
Таня вышла в коридор и, закинув сумку на плечо, направилась к выходу: кое-где свет еще горел, а из-за приоткрытых дверей доносились прощальные разговоры.
– Хорошего отдыха! – сказала Таня, заглянув в гримерку.
– И тебе тоже, Танюша! – ответила Маргарита Николаевна, всеми любимая краснощекая женщина, лет так ста пятидесяти, из которых сто сорок пять она отработала в театре
– Уезжаешь куда? – спросила она вдогонку.
– Нет, если только к сестре – подежурить, пока ее не будет, – ответила Таня. – А больше никуда не собираюсь.
Она с легкостью скатилась по огромным чугунным перилам центральной лестницы.
Стемнело, тянуло часов на одиннадцать, самое спокойное время, основная масса людей, разгуливающая по улицам днем, уже разбежалась по домам в страхе перед темнотой и тишиной пустынных улиц.
Девушка вышла из театра, поковырялась в сумке, достала мятую булку с повидлом, развернула ее и откусила большой кусок, затем повернулась к афишам и с умилением стала разглядывать их.
– Я уже скучаю, – сказала она вслух сама себе и вздохнула, дожевывая кусок булки.
– А я бегаю за тобой по всему театру, – строго сказала девушка, подошедшая сзади.
– Зачем?
– Ты же знаешь, завтра утром у нас поезд, мне все нужно успеть, и ты утром должна быть на вокзале, чтобы взять у меня ключи. А еще ты должна помнить про мои цветы, которые тебе предстоит поливать все лето, пока меня не будет, я тебе все написала. Главное – помни, что если ты перельешь, то в них заведутся мошки, а если недольешь, то цветы засохнут. Ты все помнишь? Мы же с тобой уже все проговаривали.
– Да-да, – сказала Таня.
– Ты что, ешь? Ты ешь на ходу? Всухомятку? Мы с тобой вроде родные сестры, но такие разные… я вот никогда…
Таня продолжала жевать и с сожалением разглядывать афиши, висящие на стене театра, мысленно прощаясь с ними. Взгляд ее был несколько отрешенным, на губе висела маленькая белая крошка.
– Я помню про завтра, – сказала Таня серьезным голосом, перед тем как повернуться к сестре лицом.
К этому времени около девушки уже стоял молодой человек и переминался с ноги на ногу, с широкой и немного глупой улыбкой.
– Ну, тогда пока, – сестра чмокнула Таню в обе щеки и поторопилась удалиться. – Мне очень понравилось твое выступление! – крикнула она, обернувшись, и показала большой палец, задранный вверх.
– Ты чего так рано ушла? – спросил молодой человек. – Мы там это… собираемся продолжить в баре, – начал он сразу после того, как сестра Тани скрылась за поворотом.
– Мне завтра сестру на вокзал провожать, в 6 утра поезд, боюсь просплю, а это будет смерти подобно, там ключи, цветы и куча прочей жизненно важной ерунды.
– Сегодня же последний день! – возмущенно продолжил настаивать молодой человек.
– Не! Пока, Вова, – уверенно сказала девушка и направилась в сторону.
– Все вы, танцовщицы, такие вредные, высокомерные, тьфу на вас, – пробормотал Вова и, сунув руки в карманы брюк, пошел обратно.
Минут пятнадцать Таня шла по узкому пешеходному тротуару, сворачивая то влево, то вправо, а затем прыгнула в открытые двери стоявшего на остановке полупустого трамвая, двери закрылись, и трамвай с характерным для него железным звуком медленно поехал по рельсам…
«Я дома!» – с легкостью подумала девушка и, упав на кровать, стала стягивать узкие голубые брюки с вышитым рисунком по всей длине. А после взяла книжку, хлопнула дверцей холодильника и села на широкий кухонный подоконник, с которого открывался великолепный вид на пересечение двух центральных проспектов города. Таня раскрыла книгу и стала увлеченно читать.
Через некоторое время в соседних окнах свет уже погас, и кухня Тани стала похожа на маленький желтый квадратик, в котором виднелся человеческий силуэт. Еще пару часов после этого свет горел в спальне и, наконец, погас, остался только тусклый голубой лучик ночника, охраняющий ночной сон юной танцовщицы.
Когда прозвонил будильник, свет ночника растворился в ярких лучах рассвета. Небо в этот день было чистое и яркое, по дорогам уже вовсю кружился тополиный пух, на лету собираясь в круглые клубочки. У Тани с детства была аллергия на июнь: чесался нос, текли слезы и выступала красная сыпь на шее, посему она любила пережидать это время дома в компании своей книжки и незаконченных рисунков.
Будильник вновь зазвонил, когда на часах было уже 4:40. Из-под одеяла с одной стороны торчали темные короткие кисточки волос, а с другой, наполовину свесившись с кровати, выглядывали вывернутые голубые брюки, а из штанины торчал носок.
Будильник продолжал звонить, но реакции не было. 4:55 – под одеялом начались шевеления. 5.05 – одеяло резко подскочило, и из-под него показалась взлохмаченная голова. Таня резко схватила телефон и, взглянув на время, плюхнулась обратно на подушку. Поездка на вокзал казалась ей мучительной и бесполезной, девушка немного злилась на себя и продумывала варианты отхода, которых, к сожалению, не оказалось. Таня, сморщив лицо и схватившись за коленку, села на край кровати: по утрам боль в суставах была невыносимая, спасали мазь и эластичные бинты. Обмотав обе коленки, она быстро умылась, надела длинный зеленый сарафан, выпила на бегу чашку растворимого кофе с молоком и вышла из дома.
Ровно за 30 минут до отправки поезда девушка в зеленом сарафане появилась на площади центрального вокзала и встала под большими круглыми часами, как и было оговорено заранее. Площадь похожа на большой человеческий муравейник – все куда-то бегут, толкаются и задевают друг друга своими огромными сумками. Немного нахмурив брови и замерев, как манекен, Таня рассматривала пробегающих мимо людей, шевелились только ее темные, как смоль, зрачки, бегая то влево, то вправо, будто она читала какую-то огромную книгу. Не перескочив на следующую строчку, Таня продолжила рассматривать симпатичного молодого человека, который неожиданно для толпы остановился в потоке и тем самым попал в поле зрения девушки.