47-й самурай
Шрифт:
— Опустошись, Нии. Ты сможешь полностью опустошиться?
— Да, оябун.
Женщина почувствовала себя уверенно. Мучительное испытание осталось позади. Свернув на темную дорожку, она дважды останавливалась, убеждаясь в том, что преследователи не идут за ней. Она здесь одна. Все хорошо. Ей удалось пережить еще одну ночь в Кабукичо. Она увидит еще один восхитительный день в том приключении, которое называется ее жизнью. Она отправит еще пятнадцать тысяч йен домой…
Он двигался настолько бесшумно, настолько стремительно, что мог бы сойти за призрак.
— Хай! —
Словно по волшебству он материализовался из-за деревьев, растущих справа от дорожки, подобный огромной летучей мыши, плавной и черной, в развевающихся одеждах, с белым лицом, словно маска театра кабуки, — демон, однако при этом его движения были настолько изящными, что женщина не могла оторвать от него взгляда. Она поняла: ей предстоит умереть. Но перед ней был настоящий танцовщик, волшебник своего тела. Кореянка будто зачарованная смотрела, как плавно, легко взметнулись вверх его руки. Гладкие движения заворожили, успокоили ее; на одно застывшее мгновение она заглянула ему в глаза, ощутив сочувственное прикосновение к другой человеческой душе. И тут он…
«Арктические обезьяны» орали во всю глотку.
Их пульсирующая мощь начисто заглушала все остальные звуки. Нии просто смотрел на то, что можно было разглядеть в тусклом свете далеких фонарей, и не мог оторвать взор.
Он увидел, как оябун появился перед женщиной — настолько мягко и плавно, что в его движениях не было никакой агрессии, и женщина даже совсем не испугалась. Никакого страха. Оябун был настолько харизматичен, что ему удалось каким-то образом ослепить женщину и повести ее навстречу смерти так, словно это было избавление. Казалось, она приветствует свою смерть как очищение.
Его руки поднялись в касуми гамаэ, высоком левом замахе: локти сведены вместе, кисти почти параллельны, клинок занесен назад за голову и чуть в сторону, руки сжимают рукоять, одна вверху, рядом с клинком, другая внизу, у самого конца. Оябун сделал паузу, словно в музыке, подчиняясь ритуальным требованиям этой драмы. Затем последовал сам удар, который Нии увидел разложенным на части: сведенные локти пошли вниз, лезвие сверкнуло высоко над головой, затем устремилось вниз, подчиняясь развороту кистей внутрь. Левая рука обеспечивала мощь, правая направляла — сила была рассредоточена по всей длине лезвия.
Нии увидел: клинок вошел в женщину наискось, чуть ли не небрежно, словно она состояла из одной жидкости, рассекая под углом грудь по направлению к бедру, ускоряясь, поскольку усилие продолжалось. Однако все произошло так внезапно и хирургически чисто, что женщина не успела ни крикнуть, ни дернуться, ни даже понять, что с ней происходит.
Так же легко, так же быстро лезвие прошло через нее, рассекая внутренний ландшафт ее тела, ощущая меняющееся сопротивление различных тканей и эластичность кровеносных сосудов, твердость позвоночника, вязкую хватку кишок, и, наконец, последний рывок через кожу изнутри наружу. Поразительным образом, словно вопреки логике, вся левая верхняя четверть тела — рука, плечо, шея и голова — скользнула по влажному срезу и упала на землю. На лице женщины по-прежнему сохранялось удивленное выражение. Оставшиеся три четверти тела еще какой-то миг продолжали стоять, потом из жуткой резаной раны хлынул черный фонтан, колени неуклюже подогнулись — и все это рухнуло на землю. Тотчас же в тусклом свете натекла лужа черной крови.
— Да, — заметил Кондо Исами, — лезвие до сих пор очень острое.
Нии ничего не сказал.
— А теперь, малыш Нии, собери этот мусор и избавься от него. И когда будешь хоронить бедняжку, прочитай над ее прахом пару слов. Рассечь ее пополам было большим удовольствием.
Это называлось «кирисуте гомен», то есть «разрубить и бросить». Согласно статье 44 «Кодекса ста статей» 1650 года это было законное право каждого самурая.
Глава 17
ИНО
— Он говорит, — сказал Большой Эл, — что это не официальное заключение, а только набросок. Просто перепечатанные заметки.
— Значит, невозможно определить, достоверны ли эти бумаги. Это может быть подделка.
Они сидели в кабинете суши-бара «Добрые друзья», прибыльного заведения Эла Ино в Окленде. В городе и его окрестностях Элу принадлежали еще три суши-бара, два торговых центра, две пиццерии, две парикмахерские, три заправочные станции и два «Макдоналдса»; еще несколько заведений в Сан-Франциско и два-три в округе Кармел. Эл был мастер-сержантом морской пехоты в отставке. Боб вышел на него через знакомого в штаб-квартире морской пехоты, когда захотел найти специалиста по японскому языку. Эл Ино прослужил двадцать четыре года в разведке, причем большую часть этого срока — в Японии.
— Он так не думает.
— Почему?
— Он говорит: хотя это и не официальное заключение, оформлено оно как официальное. Ему довелось видеть немало подобных заключений. Он одиннадцать лет проработал следователем в отделе убийств полиции Осаки, ганни.
— Ну хорошо. А может быть, в Токио все обстоит по-другому.
— Ганни, поверь мне, в Токио все обстоит так же.
— Ладно, понял.
Они обсуждали документ, который несколько дней назад нежданно-негаданно доставил Бобу прямо на дом сотрудник крупнейшей японской почтовой компании. Быстро выяснилось, что адрес отправителя вымышленный, как и его имя — Джон Ямамото.
— Похоже…
— Ганни, это же японцы. Они очень дотошны. На каждом шагу над каждой «i» стоит точка, каждая «t» перечеркнута. Японцы все делают досконально, методично и с бесконечным терпением. Они работают как собаки. Вот как мне удалось постепенно прибрать к рукам пол-Окленда.
Под словом «он» в их разговоре подразумевался тесть одного из сыновей Эла Ино, переехавший в Америку, чтобы быть поближе к дочери. Боб никогда с ним не встречался, но Эл утверждал, что он лучший из лучших и знает японский преступный мир вдоль и поперек.
Боб снова посмотрел на документ. Состоящий из тридцати страниц, он обладал точностью и своеобразной красотой, присущими всему японскому: ровные столбцы иероглифов, расположенные на странице вертикально, ни одной помарки, ни одного исправления. Среди них грубые рисунки со стрелками, указывающими на то или иное любопытное место.
— Никаких имен?
— Никаких имен. Лишь сухие факты относительно обгорелых останков пяти человек, обнаруженных в Токийской префектуре тогда-то и тогда-то в таком-то месте. Пять мертвых тел, примечания, уточнения, некоторые вещи, которых он не смог понять.