4ЕТЫРЕ

Миров А. Я.

Он поднял пожёванную литровку смешанного с розмарином оливкового и уставился на любопытствующую собаку. Дело в том, что Анаконда, или Аннушка, как ласково именует любимицу Мирон, просто без ума от пластиковых бутылок.

Завидев предмет страсти, одержимая бультерьерша, игнорируя все «фу!» и «нельзя!», со всех розоватых лап мчится к соблазнительной таре. Обхватывает бутылку подстриженными когтями, обнимает крышку почищенными клыками и бац! Содержимое заливает всё вокруг, а это – «фу!». И ведь там может оказаться не только минеральная вода или нефильтрованное пиво, но ещё и, не дай бог, какая химическая

зараза, и это – «нельзя!».

– Но эта штуковина так маняще шуршит! – всякий раз молчаливо оправдывалась собака.

– Аннушка, ну какого хрена? – вопросил издатель, сжимая пустую бутыль.

Бультерьер, услышав свои позывные, сначала и поверить не могла, что хозяин её поддразнивает. Но нет, сомнений быть не может: вот он, смотрит на неё и держит эту забавную штуковину, ту самую, обнаруженную минутами ранее на кухне…

– Анка, сучка, опять литруху подрезала⁷…

7. Подрезать – украсть, нечестно добыть.

Бамс! И не разделяющий пластиковой страсти хозяин пал под добродушным натиском: Анаконда, вообразив шуршащие манипуляции призывом к игре, свалила Таранова с ног. Позабыв грусть от предстоящего одиночества, собака бросилась гонять по квартире ускользающий апорт.

– Базарил⁸ же не оставлять такие бутылки на полу! – буркнул отсутствующей домработнице Мирон и, приняв вертикальное положение, поспешил к выходу.

8. Базарить – говорить.

Добравшись до кабинета, не до конца протрезвевший ото сна в частности и от вчера в целом Тиран Эрнестович невольно обронил взгляд на свои джинсы. Нда, а ведь это пятна не только на дениме. Это заодно и замаранная презентабельность главы «КаДэЧе». Смекнув, что надо что-то делать, практически не поддатый издатель ничего лучше не придумал, чем попросту стянуть пачкающие его реноме штаны. Оставшись без джинсов, он окончательно отбросил и хмель.

– Какого… – только и смог выдумать Таранов, глядя на самое большое сердце на его нижнем белье.

«Как так можно было фраернуться⁹?» и другие последующие вопросы тоже носили риторический характер. Умаявшись бесполезным самоанкетированием, издатель вспомнил о Виолетте ещё и как о личном секретаре. Схоронив срамную часть под столом, он частью верхней набрал на мобильном нужный номер.

9. Фраернуться – допустить оплошность, ошибиться.

– Мирон Эрнестович, – Веточка с трудом пересиливала желание погладить утопающего в чашке кофе начальника по щетине, – а чем это вы так испачкались, что даже химчистка помочь не может?

– Да Аннушка опять масло разлила, – грустно отмахнулся Таранов и щедро отхлебнул из остывшего фарфора.

– А давайте я к вам домой поеду? – неожиданно выпалила Груздева.

– Смысл? – насторожился издатель, прикидывая, могла ли разглядеть дотошная секретарша его фатальную ошибку в виде её сердечного подарка.

– А я вам другие штаны привезу! – заискивающе пролепетала Виолетта.

– Ну добро, – Таранов поморщился в лицо вынужденной перспективе.

– Я быстро, – бросила Груздева и навострила каблуки к выходу.

– Только ты это, – Мирон окликнул довольную секретаршу, – не фантазируй там: обычные джинсы

бери!

Дверь захлопнулась, издатель выдохнул пять букв отечественного алфавита. Но упоминать всё слово целиком мы здесь не будем. Чай, и барабан не крутили. Памятуя эксцентричные замашки Виолетты, Таранов больно переживал за верность понимания его напутствия. Знает ли человек, купивший подобное нижнее бельё, что такое «обычные джинсы»? Ёрзая вспревшим подарком по кожаному кресло, Мирон перебирал в уме весь свой гардероб. Так, вроде, и нет у него ничего такого… Такого же странного и такого же за гранью добра и приличий, как эти «чуханские¹⁰» трусы.

– В таких и зажмуриться¹¹ западло! – печально оповестил он тишину кабинета и принялся хлюпать остатками кофе. – Да ну на хрен!

10. Чуханский – принадлежащий чухану: человеку из низшей касты тюремной иерархии.

11. Зажмуриться – умереть.

Отбросив чашку, Таранов вскочил с изрядно нагретого места и взялся расхаживать по подвластной ему территории в слегка ускоренном темпе. То ли то была горечь кофейной гущи, опровергшая красивую мысль о том, что «весь сахар на дне». То ли это жаркие объятия облегающей начальствующий таз мебели. А, может, сие мысли о смерти придали его жизни лишней скорости. В любом случае, хоть шагай, хоть думай, но без помощи Виолетты, нечаянно соорудившей эту ловушку, из капкана непотребных семейников ему не выбраться.

– Ты сегодня невыносимо прекрасна! – обратился к секретарскому тылу Фривольный.

– Родион, ты? Приветик! – выпрямившись, Виолетта вернула себя за стол и потёрла обезжиренную поясницу. – Помоги карандаш достать. Вон туда закатился, – она тыкнула маникюром в недоступную для понимания область.

– Карандаш? – попытался потянуть время редактор, прикидывая, сколько пыли в указанном месте. – Давай я тебе свой принесу? Да или вот, возьми ручку, – Фривольный достал из стакана писчий предмет и с улыбкой протянул его запыхавшейся Груздевой.

– Спасибо, но мне для губ, – Веточка вернула шариковый презент на место. – Я уже опаздываю! А у тебя руки длиннее. Вон он, под принтером лежит.

– Хорошо, – зачем-то произнёс Родион, плохо улавливая связь между её неуспеванием и своими конечностями.

Поменявшись с Виолеттой локациями, Фривольный, зажатый между столом, стулом и прочими атрибутами секретаря, раздумывал, как бы ему поприличнее согнуться. Любопытствующая Веточка стояла как раз напротив предполагаемой точки сгиба и нетерпеливо брякала связкой ключей.

– Кстати, ты не могла бы одолжить мне стикеры? – нашёлся ведущий редактор.

– Стикеры? Это что? Которыми бумагу скрепляют? А зачем тебе много? У меня лично он один, стикер этот.

– Нет, Веточка, то степлер, а я бумажки прошу. Разноцветные такие. Их ещё наклеивать куда-нибудь можно.

– А, цветные прилипалки, поняла. Так бы сразу и сказал! – догадливая Груздева отвернулась от Фривольного и обратила взор к нужному стеллажу.

Пока она ковырялась в канцелярских изысках, редактор со спокойной совестью и будучи вне стороннего наблюдения склонился к принтеру. С трудом нащупав в клубке проводов искомый, как он надеялся, предмет, Фривольный подхватил добычу и резко выпрямился.