50 знаменитых загадок древнего мира
Шрифт:
Уже современники связали это бедствие с именем Нерона, навеки заклеймив тирана. Когда через семьдесят лет после пожара римский писатель Гай Светоний Транквилл, советник по переписке императора Адриана, – и значит, человек, имевший доступ к государственным архивам, – принялся составлять биографию Нерона, он отметил следующее: «Словно ему претили безобразные старые дома и узкие кривые переулки, он поджег Рим настолько открыто, что многие консуляры ловили у себя во дворах его слуг с факелами и паклей, но не осмеливались их трогать». Сам император наблюдал за пожаром с башни, декламируя «Крушение Трои» – песнь, сочиненную им самим. Образ Нерона, запечатленный писателем, стал каноническим.
Но мнение Светония – не единственное. Тацит более сдержан в оценках. «Вслед за тем разразилось ужасное бедствие,
Справедливости ради следует признать, что большинство современных историков полагают, что Рим загорелся случайно. Та летняя ночь была жаркой и ветреной. Достаточно было кому-то случайно опрокинуть жаровню с тлевшими углями, а ветер доделал остальное. Древний Рим не раз основательно выгорал. После крупного пожара, разразившегося в 6 году н. э., император Август распорядился организовать первую в городе пожарную команду из 600 рабов. Крупные пожары случались и позднее: в 27-м, когда подчистую выгорел один из кварталов, в 36-м, когда добычей огня стал Авентинский холм, и в 54 году.
В сочинении современника императора Иосифа Флавия нет ни слова, обвиняющего Нерона в поджоге Рима. Нет намека на это и у Климента Римского, одного из первых церковных писателей, жившего в конце I века. Для него Нерон был лишь гонителем христиан, но никак не губителем собственной столицы.
Теперь вернемся к версии Массимо Фини. Комментируя «дело о поджоге», он приводит в защиту императора ряд аргументов.
Если бы Нерон и впрямь решил расчистить место для нового дворца, ему проще было бы скупить несколько соседних имений. Незадолго до пожара Нерон построил себе новый дворец, так называемый Проходной дворец. В нем хранилась прекрасная коллекция произведений греческого искусства. В пожаре он потерял свои сокровища. К тому же пожар разразился в полнолуние. А ведь любому понятно, что затевать темные делишки в многолюдном городе лучше в безлунную ночь. По-видимому, пожар разразился случайно, но катастрофа оказалась на руку врагам Нерона.
Когда пожар был потушен, Нерон приступил к восстановлению города. Обугленный мусор с пепелищ доставляли на грузовых баржах в Остию, чтобы засыпать им окрестные болота. На обратном пути баржи привозили в Рим хлеб. Нерон сам продумывал планировку города. Просторные, светлые улицы заменили тесные переулки. Чтобы избежать обрушений зданий, Нерон ограничил их высоту. Нижние этажи зданий возводили только из камня. Перед каждым доходным домом за счет казны сооружался портик; дворы не застраивались. Были прорыты также каналы, чтобы в любой момент можно было набрать воды для тушения пожара. «Эти меры были подсказаны человеческим разумом, – справедливо заметил Тацит, – вместе с тем они послужили и к украшению города».
Конечно, для того чтобы восстановить город, требовались огромные средства. Провинции империи были обложены единовременной данью, что позволило в сравнительно короткие сроки отстроить столицу заново. В память о пожаре Нерон заложил новый дворец – Золотой дворец Нерона. Дворец, который так и не был достроен, однако даже построенное впечатляло: комплекс зданий, по разным данным, располагался на площади от 40 до 120 га, а центром всего сооружения была 35-метровая статуя Нерона, получившая название Колосс Нерона. Этот дворцовый комплекс до сих пор является самой большой из всех монарших резиденций, построенных на территории Европы, а в мире уступает лишь Запретному городу – резиденции китайских императоров.
Но имя Нерона бесчестили, все чаще говоря, что
В Риме начались массовые казни христиан. Желая развеселить горожан самыми жестокими представлениями – «античными фильмами ужасов», разыгранными наяву, – Нерон сжигал, распинал христиан, кормил ими зверей. Но чем дольше римляне наслаждались этим жестоким зрелищем, тем больше сострадали христианам. Нерон, «достаточно» покаравший порок, превратился в главного носителя зла в современном ему мире. Жертвы, сожженные им, стали «светочами христианства», а император – «светочем варварства».
Но почему император обвинил в поджоге именно христиан? Массимо Фини высказывает следующую догадку: либо христиане впрямь были виновны в пожаре, либо добровольно взяли вину на себя. В 64 году для большинства жителей империи, что-либо слышавших о христианах, они были адептами небольшой странной секты, последователи которой верили в скорый конец света, его неминуемую гибель. Возвестил же Иисус: «Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лук., 12: 49) Возможно, послушные этой превратно понятой воле, некоторые фанатики и впрямь помогали «возгореться огню» – «открыто кидали в еще не тронутые огнем дома горящие факелы, крича, что они выполняют приказ», о чем упоминал Тацит. Для ранних христиан Рим был рассадником грехов, новым Вавилоном, обреченным исчезнуть. Христиане не могли не радоваться пожару – этому знаку Божьего гнева. «По словам нашим он горит, – могли сказать о Риме ученики Христа. – Веруем, ибо по словам нашим!»
Интересно, что Светоний, например, бичевавший любую жестокость Нерона, говорит о гонениях на христиан, как о заурядном событии: «В харчевнях запрещено продавать вареную пищу… Наказаны христиане, приверженцы нового и зловредного суеверия». Так кто же прав? Светоний? Тацит?
Император по-прежнему ждет суда, теперь уже наших современников.
Одиссеи древних мореплавателей
Ни одному морю не было предначертано такой величественной и благородной судьбы, как Средиземному. Оно заворожило двадцать народов, обитавших на диких землях, которые, придя на его очарованные берега, сложили к его стопам свое оружие и веру, подчинившись необъяснимой власти. Двадцать цивилизаций расцвели в сиянии моря и погибли, достигнув вершины могущества и великолепия. Море вплело их руины в свой гармоничный ландшафт солнечных бухт, бронзовых мысов и созданных волнами островов. В истории берегов этого моря есть страницы с ответом на любой вопрос, поставленный человеком: там размышляли над судьбами людей и философы, и жрецы, и поэты, и ученые, и завоеватели.
Подавляющее большинство ученых утверждают, что именно это море с самой глубокой древности служило человеку своего рода полигоном для испытания все более усложнявшихся лодок и кораблей. Прибрежные воды Средиземноморья, кристально прозрачные и теплые, хранят в своих глубинах целое кладбище кораблей всех народов и цивилизаций, существовавших здесь на протяжении нескольких последних тысячелетий. Где и когда родилась впервые идея выстроить парусно-весельное судно? Может быть, в Месопотамии, на великих реках Тигр и Евфрат? Или в долине Нила? Но наибольших успехов в развитии мореплавания добились в III тысячелетии до н. э. создатели минойской цивилизации Крита, а во II тысячелетии – жители восточного побережья Средиземного моря. Последние изобрели и построили из прочного ливанского кедра первое морское судно с килем и шпангоутами. Как и у египетских кораблей, приземистых и устойчивых, у этих «пенителей моря» наряду с парусным вооружением были весла.