500 лет назад – 3.2, или Постельничий
Шрифт:
1. Постельничий.
1
В лето 7029 от сотворения мира, в начале месяца серпеня (примерно в июле-августе 1521 года, если по нашему счету), ранним утром, вскоре после рассвета, в северной части Чудского озера, там, где оно уже готовилось выпустить из себя к морю Нарву-реку, можно было заметить три большие лодьи. Отплыв поутру, еще чуть ли не затемно, из Гдова, они сперва с легким утренним ветерком двигались на север, к Нарве, вроде как намереваясь по ней пойти к морю, однако, когда солнце поднялось повыше и панорама северного берега озера развернулась так, что стало можно разобрать ее детали, довольно резко свернули на запад. И по русскому берегу (который был тут почти прямым), и по ливонскому (который, наоборот, изгибался на запад, формируя большой залив) здесь не было крупных поселений – одни мелкие деревушки, да и тех мало (места довольно топкие, болотистые, воды много, да и граница рядом), но кое-где люди тут жили, рыбаки, в основном. Но, если кто из них и заметил такой неожиданный маневр этих лодий, то подплывать и спрашивать –
Рыбаки, если и были поблизости, оказались совершенно правы – соваться к этим лодьям им определенно не стоило. Там плыл сам Великий князь Московский Василий, и плыл тайно (даже о поездке его во Псков, где он сейчас находился для всех остальных, так сказать, официально, пока знало малое количество людей). Тайный характер этой миссии определил и такое мизерное, по нынешним меркам, количество сопровождающих его – двое ближних бояр, с десяток слуг (всего), да охрана, которая и составляла большую часть пассажиров лодий. И если бы кто-то из местных русских (а тем более ливонских) рыбаков к этим лодьям сунулся, то о нем больше никогда бы и не услышали… Но дураков не нашлось, и они беспрепятственно и без заминок отошли от основного судоходного пути на запад вдоль северного берега озера, как видно, до известного им места, которым оказалось устье мелкой речки. Здесь одно из суденышек, поменьше, выдвинулось вперед, еще приблизившись к берегу, а два остальных, хоть и следовали за ним, но сбавили скорость и держались пока подальше.
С полчаса они продвигались вдоль берега таким образом, но потом с передней лодьи замахали остальным какой-то тряпкой, и она пристала, тут же выпустив на сушу пару десятков воинов, быстро разошедшихся двойками и тройками во все стороны. Остальные две лодьи приблизились, но пока не приставали. С них тоже стал виден оговоренный ранее знак – торчащий недалеко от воды на небольшом пригорке шест, саженей трех высоты, с привязанными на верхушке белыми лентами из легкой ткани, развевавшимися даже на слабом пока утреннем ветерке. Именно его заметили с первой лодьи, как признак нужного места. Разошедшиеся дозоры вернулись быстро, и пошла уже общая высадка. Берег озера был здесь пологим, песчаным, а лето нынешнее особо не баловало этот край дождями, но лодьи с их небольшой осадкой смогли подойти близко. Первые воины высаживались прямо в воду, бывшую здесь чуть выше колена, а лодью, на которой был государь (и бояре), удалось продвинуть так, что сходни, установленные с борта, доходили почти до самого песка.
Десятник бойцов охраны доложился, что вблизи все чисто, и следов, кроме как под знаком, никаких нет, а дальние дозоры он только отправил. На вопрос, что за следы были под знаком, был получен ответ, что от пары человек, похоже, его устанавливавших, а от кустов чуть поодаль при их высадке ускакал всадник, который вроде как ночевал тут, их дожидаючись – следы стоянки есть (и костерок палил). Великий князь на этих словах обернулся к боярам. Один из сопровождающих (наш старый знакомый постельничий Иван Еропкин) подтвердил, что все, как они и договаривались – и место вроде то самое, с хорошим обзором, и они должны подъехать на своей… повозке не позже, чем через пару часов.
Державшийся в пределах слышимости (но на некотором расстоянии) старший над слугами, услыхав про пару часов, подошел и поинтересовался насчет шатра и закусок. Государь дал добро, и возле лодей закипела работа – понесли на берег тюки и припасы, один шатер, большой, слуги с помощью свободных людей из охраны и с лодей стали устанавливать прямо на пологом песчаном берегу, второй, малый – чуть подальше от берега и повыше, возле того самого шеста с лентами, обустраивали костровища, палатки охраны и все прочее, что еще для стоянки нужно. А государь со своими спутниками за спиной (и парой бойцов в отдалении) прошелся по берегу, с любопытством рассматривая окрестности.
Надо сказать, что люди 16 и 21 века увидели бы здесь совершенно разное. Если сейчас князь Василий и все остальные видели песчаную пустошь, похоже, заливаемую в сильное половодье, по причине скудности почвы (на этом песке даже трава росла только клочками, а кусты и тем более деревья появлялись в нескольких сотнях саженей от озера, да и то – единичные) совершенно не заселенную, как и все окрестности (да тут еще и, считай, рубеж меж враждующими Русью и Ливонским орденом), то человек 21 века увидел бы большое красивое озеро с прозрачной водой, шикарный пляж, тянущийся на сотни метров, с желтовато-серым, но чистым песком, на котором лишь кое-где виднелся природный мусор в виде водорослей да стволов деревьев, видимо, выброшенных в ненастье, и… ни одного отеля, гостиницы или даже захудалой турбазы. И яхт с катерами на воде не было, и причалов на берегу. Пожалуй, наш современник решил бы, что это какой-нибудь заповедник (или охраняемая территория другого статуса), куда просто-напросто закрыт доступ… Но для человека любого времени картина большого водного пространства, с мелкими волнами, поднявшимся ветерком, приносящим с воды прохладу, солнцем в синем небе, иногда закрываемым облаками – «барашками», обрамленная желтизной песка и зеленью прибрежной растительности, была все-таки умиротворяющей и настраивающей на мысли о чем-то хорошем. Так что после десятиминутной прогулки государь присел в тени шатра (малого, с большим еще возились) и так и сидел, задумавшись о чем-то и глядя на озеро.
Малый шатер, хоть и назывался малым – имел по две сажени в длину и ширину, правда, ставился быстро – всего четыре шеста да столько же оттяжек. А сейчас, по жаре летнего времени, две стороны его еще и подвернули, чтобы можно было видеть и озеро, и дальние подступы, и чтобы легкий ветерок с воды беспрепятственно пролетал, создавая приятную прохладу (припекать стало уже прилично) и отгоняя редких слепней. Государь сидел, погруженный в свои мысли, не обращая внимания на расставленные на столике слугами закуски и напитки. Его сопровождающие пристроились здесь же, на принесенных с лодей скамьях, тоже в тени и на ветерке, и постарались не мешать государю. Было время и им самим поразмыслить о всяком-разном.
Постельничий Еропкин перед ожидаемой важной встречей стал вспоминать, какая цепочка событий привела их всех сюда. Последние полгода стали для него самыми богатыми на события и напряженными, пожалуй, за всю его жизнь…
А началось все в конце зимы, и день тот запомнился ему очень хорошо. Как-то поздним вечером, когда он в своих покоях во дворце уже раздумывал – то ли лечь спать пораньше, то ли еще зайти к кому из знакомых на полчаса, поговорить, к нему прибежал государев рында со срочным вызовом. Порадовавшись, что не успел переодеться в домашнее, постельничий поспешил к государю, по пути попытавшись уточнить, в чем причина вызова. Рында был ему знаком, конечно (как и все они, которых набирали их из младших сыновей ближних к государю семей), но сказать ничего не мог, кроме того, что приехал уже под вечер гонец, привез вести, вот с ними государь и засел. Гонец, по его словам, был с полуночи, и Еропкин никак не мог привязать к поручениям государя, которыми он нынче занимался, северную сторону. Но тут они уже и дошли до одной из рабочих палат, и рында, доложившись, запустил постельничего, оставшись на страже снаружи у дверей со своим напарником.
Чутьем опытного царедворца Иван тогда понял сразу, что случилось что-то важное. Князь Василий, по известным ему приметам, был рассержен, взволнован так, что это, пожалуй, стало бы заметно и менее близким к нему людям, но… точно определить настроение государя мешала странная полуулыбка на его лице.
–Заходи, Ваня – кивнул он постельничему, говоря с интересом и даже ласково – на вот, прочти, что мне мертвый, по твоим словам, князь Рязанский пишет.
Сразу взопревший Еропкин на негнущихся ногах подошел к столу и машинально, как сказали бы в 21 веке, взял протянутые ему государем листы. Только сейчас он осознал смысл случившегося, и судорожно пытался представить, чем это может ему грозить. Вариантов было несколько, но хороших среди них – ни одного, и он заставил себя вчитаться в текст на бумаге (дорогой, не иначе как немецкой, как он отметил про себя). Пробегая глазами по строчкам грамоты под пристальным взглядом князя Василия, он сперва никак не мог собраться с мыслями, но пересилил себя, и начал читать снова. Грамота была… странная. Бумага дорогая, но то ладно. Чернила неизвестный писец использовал тоже необычные, и как-то умудрился вести совершенно одинаковые по толщине линии, но то тоже дело такое… А вот само послание… Написано оно было от имени Великого князя Рязанского Ивана Великому же князю Московскому Василию. Составлено по всем нынешним обычаям, с правильными титулами и обращениями, и писец был грамотный – писал без ошибок и помарок. А в самой грамоте князь Рязанский писал князю Московскому, что не сердится на него и не таит зла за замыслы о захвате Рязани и лишении его самого (с боярами его) жизни. Ибо только потому, что все эти испытания он, князь Рязанский, прошел, в самый последний и тяжкий миг, когда сам он, раненый, чудом выжил с малым числом своих людей после той засады под Рязанью, и был послан ему Господом нашим из будущего, за пять сотен лет, старец Николай.
Тут постельничий не выдержал и поднял вытаращенные глаза на государя. Получив от того успокаивающий кивок – читай, мол, дальше – он снова опустил глаза на грамоту. Старец тот спас их, увезя от погони на своей самоезжей повозке, что может ехать без лошадей сто верст за час (Еропкин уже не стал отвлекаться на эти чудеса, а решил дочитать до конца), и рассказал им о делах будущего. А дела эти были такие, что все действия князей Московских по объединению русских княжеств, хоть и велись часто способами… не слишком благими, но были по сути верными, ибо и сейчас, и дальше на все известные тому старцу пять сот лет – только в единстве Руси была ей возможность спастись от уничтожения многочисленными врагами. Кратко написав про продолжение войн с татарами и будущее взятие Казани с Астраханью, неизвестный отправитель этой грамоты (постельничий стал сомневаться, что писал это тот князь Иван, которого он неплохо, хоть и в основном заочно, знал) перешел на ливонцев. Напомнив, что даже после поражения и заключения Дерптского мира они не перестали быть врагами Руси, годами не выплачивая положенную дань, копя силы и продолжая набеги на ее земли, все так же проводя на своих землях все такую же, как и ранее, принудительную католикизацию и онемечивание, он писал, что в итоге приведет это к большой войне, вести которую будет уже сын нынешнего князя Василия, который станет известен в дальнейшем на все пять сот лет под прозвищем Грозный.