500 лет назад – 3.2, или Постельничий
Шрифт:
–Ну-ка, вот это дай – ткнул государь в строку о Церкви. Постельничий протянул два листа.
Их князь Василий читал спокойнее, хотя и с нахмуренными бровями. Лишь раз скрипнул зубами, а вот тут Еропкин не догадался, на каком месте: то ли на том, что, когда будут два или три «года без лета», Церковь сгноит у себя почти все свои огромные запасы зерна, но не увеличит посевы и не раздаст голодающим почти ничего. А на землях Руси будут «глад и мор» свирепствовать… То ли на куске о некоем митрополите, что немало поспособствует выбору после Смуты в цари своего родственничка… Или – где был описан сам великий раскол, что уже сейчас зреет, и через сотню лет окончательно произойдет, разделив всех христиан на русских землях по смешным причинам на долгие триста лет, и последствия от такого разделения будут очень плохими – считай, все эти годы будет идти скрытая гражданская война, с вполне реальными жертвами, самосожжениями и казнями по церковным приговорам, уходами целых общин в дикие места (и как правило, с их вымиранием либо очень большом сокращении численности там), и самое главное – все эти сотни лет будет идти
Здесь государь думал после прочтения минут пять. А потом спросил у постельничего:
–Тут… на словах было что?
–Почти ничего, государь – Еропкин виновато развел руками – не хотел старец об этом особо говорить, сказал, мол, в письме своем тебе главное указал… а когда говорил все же… Называет он обряды церковные почти все чуждыми нам, государь, а те вопросы, что на диспутах своих священники обсуждают – оторванными не только от дел мирских, которыми бы им заняться можно было, для улучшения жизни на Руси, но еще и переводом… как там у него… ресурсов, то есть добра всякого, на пустые бредни… Да раз бросил, этак вскользь, «от кого, мол, они сейчас-то такими крепкими монастыри свои ставят»… Уж извини…
Здесь можно было ожидать еще одной вспышки, но обошлось. Государь лишь покивал, скорее, своим мыслям, поскольку не стал даже никак комментировать такое (еретическое, считай) заявление старца, и они перешли к другим листам.
Позже, гораздо позже, уже тяжело больной государь, чувствуя скорый конец, все же показал настоятелю Варфоломею то самое письмо, на странной белой бумаге с голубыми полосками и разлохмаченным краем. Там были такие строки: «Могу сказать твердо, Государь, что за все эти пятьсот лет известной мне истории не было ни одного случая явления Бога, либо Чуда Его, или иного явного проявления Его воли во всем Мире. Те же чудеса, что за эти годы таковыми объявлялись, позже разоблачены были, как искусный обман либо подделка. Даже и сошествие Благодатного огня, не вслух и не напрямую, но было признано рукотворным делом, хоть и не открыто слуги Церкви в том признались. Более того, и католики, и протестанты, Христиане других толков, а также представители всех других известных мне религий, как Авраамических, так и на иных основах проповедующие во всем Мире, за эти же годы тоже ни одного случая явления своего божества либо воли его – не оглашали. От этого имелся разлад у почти всех религий с народами, охлаждение к Церквям, а еще, когда ученые мужи, изрядный опыт знаний своих о Мире накопив, стали заявлять, что не соответствует то, как Мир создан был и развивался затем, книгам Церквей (разных), и доказывали то наглядно для любого, Церкви с тем соглашались с изрядной задержкой, иногда даже на сотни лет, что тоже людей от них отвращало. Однако сами же те ученые мужи, в изысканиях своих, дошли до таких тонкостей, которые иначе как Божественной силой объяснить нельзя было. Оттого и склоняются многие в те времена, в кои я сам жил и чему сам видоком был, к тому, что Господь создал для нас Мир, и нас в нем по своему образу и подобию, дав нам его для жизни. Придет ли затем, спросит ли с нас? Того не ведаю, а только с этими знаниями мне на нынешние дрязги церковников смотреть больно, хоть и признаю и подтверждаю на основе опыта этих пятисот лет, что духовно окормлять и просвещать народы нужно». Понятно, что писал Ефим, но диктовал-то старец… А еще там было об отравлении боярами его будущей жены и сына… Они тогда, государь с настоятелем, будут очень откровенно беседовать, и основы своего (довольно резкого) изменения правитель Руси, оставшийся в истории как Василий III Грозный, поведет именно от того письма да от дальнейших откровений старца.
Но – это будет потом, а пока… Почти всю ближайшую седмицу Еропкин был, что называется, под рукой у государя, в каждую свободную минуту уточняющего у него по тому или иному листу новые подробности, вызвав целую волну противоречивых слухов у придворных – то ли ждет его в скором времени опала и ссылка, если не что похуже, то ли замыслил государь новое что, навроде Рязанского дела (о котором, конечно, все придворные знали побольше, чем простой народ)… На самом же деле, после первого прочтения всех переданных из Ливонии листов (и обсуждения с постельничим), князь Василий тут же перешел к обсуждению дел военных. И, если задумки самого князя Рязанского, в случае, если Москва не захочет вернуть себе часть Ливонии, были простыми – отбиться от Ордена, удержавшись в границах большого лесного массива и холмов, где они сейчас и сидят, то, в случае желания Москвы повоевать, все выходило чуть ли не наоборот – уже ливонцам придется дергать войска почти во все стороны. Да и подача совместных действий тогда, в изложении бывшего князя Рязанского, выглядела как искусная интрига, о чем государь (сам любитель подобного, чего уж там) и спросил постельничего – точно ли тот самый князь пишет это, которого они почти что обвели вокруг пальца, как дурачка какого, и лишь случай его спас?… Еропкин тогда, помявшись, ответил, что изменился все же князь Иван сильно, не по виду, а так. Видать, пришло время мудрости набраться, да и поспособствовал тому старец, конечно, потому как даже те из его рассказов, что он за короткое время слышал, полны мудрости, житейского опыта, а еще, если и верно, что он из тех времен, что на пять сот лет вперед, так он и вправду может знать про нынешние времена все… Князь Василий лишь кивнул, не став пока развивать эту тему в разговоре, но, похоже, задумался.
А еще государь в эти дни, видимо, не желая пока привлекать лишнего внимания, особо не перекраивал свой распорядок дня (довольно неспешный, для
Дошло дело и до показа нового оружия, и до отдыхающих пока псковичей. Впрочем, те были только рады ничего не делать, как пояснял Еропкину Димитрий еще по дороге из Пскова – работали они до того напряженно, так как заказ от князя и на бомбы, и на «ракеты» (те самые огненные стрелы) был большой… Хотя где-то на второй или третий день они все же сказали, что, раз надо будет все их оружие показать в лучшем виде, хорошо бы приготовить кое-что… Но к концу седмицы государь назначил день смотра, подгадав на свою поездку, якобы в подмосковный монастырь. Хотя в монастырь он и в самом деле съездил, помолился, но надолго не задержался, на обратном пути свернув с дороги. По заказу псковичей неподалеку было найдено место, где одна из мелких речушек, впадающих в Москву-реку, несколько раз круто поворачивала на коротком участке, при этом один из берегов имел обрыв, доходящий в высоту до трех сажен.
На это место еще с утра привезли мастеров и самого Димитрия, а два десятка бойцов из дворцовой охраны (из тех, что сопровождали Еропкина в Псков и далее, с тем самым десятником) помогли им расставить заготовленные заранее чучела, столы на козлах, приготовить загородку для смотрящих, развести костер для обогрева да проверить, чтоб никто близко не лез. Но место было тихое, и никого не было, так что, когда к обеду государь с малым числом сопровождающих приехал, все было готово. Димитрий волновался, но в грязь лицом не ударил: все, что хотели показать, было разложено на столах, снаряженные бомбы и ракеты лежали отдельно, под присмотром особого охранника, чучела стояли на заснеженном льду реки в двух местах – рядком и в куче, на одном из обрывов было сложено три небольшие копешки сена. Для зрителей шагах в тридцать позади огневой позиции (но так, чтобы все было видно) была устроена небольшая загородка из толстых досок. Еропкин представил государю и сопровождающим Димитрия (а мастера обошлись без представления), и показ начался. Точнее, сперва рассказ – Димитрий у стола со всеми своими изделиями рассказал, как на основе обычных деревянных кружек и чарок они собрали первые бомбы, приделывали к ним крышки, вымеряли, какое отверстие надо, да сколько запального шнура ставить. Как после проб стали делать трех размеров, от самых малых, до таких, что ловко и точно метнуть под силу не каждому. Как посадили на смолу гальку, чтобы, кроме щепок, еще и они в разлете ранили…
Но он не затягивал, сообразив, что пора уже и в деле все это показывать. Отведя высоких гостей за загородку (по грудь где-то), он дал команду своим, и те по очереди кинули сначала малую, потом среднюю и большую бомбы в чучел на реке. От малой им на вид ничего не было (клуб дыма, да одно, совсем рядом с которым она упала, загорелось), от средней – запалилось несколько, и пара опрокинулась, самая крупная повалила оставшиеся. С галькой кидать не стали, Димитрий пояснил, что рванет так же, а отлететь далеко может какая галька, так что, не дай бог… Государь молчал, но смотрел с интересом (он, собственно, всегда производством оружия интересовался, и у пушкарей бывал довольно часто, и в других оружейных мастерских тоже). Двое старичков (из числа его дядек, старых воинов, взятые для стороннего взгляда) вопросов задавали больше, хотя было и ворчание, мол, «дыму много, толку мало», и «на пшик зелье пороховое переводить, а за него серебром плачено».
Димитрий, перехватив шутку про дым и про серебро, рассказал и про дымовухи, напомнив заодно, что порох в бомбы можно сыпать любой, но лучше как раз мелочь, что ни в пушки, ни в пищали не годна и идет обычно в отсев. А также пояснил, что в зданиях, или в тесноте где, такой хлопок, да со щепками и дымом, с толку здорово сбивает и дает время ослепленного и оглушенного человека добить, как, вроде бы, в Ливонии и произошло… Тут старички оживились, но подробностей он не знал, зато дал им возможность самим испытать следующую новинку – особой формы пули. Заряжали пару прихваченных из усадьбы самых обычных пищалей, понятно, охранники, а вот выпалить по установленным на треть дальше обычного расстояния прицельного выстрела чучелам – дали самим старичкам (с удобных подставок, конечно). Видно, что опыт у них был, так как попали оба с первого раза, и пошли перемерять шаги до чучел, не поверив, а после долго вертели эти самые пули (пока купец рассказывал, что делать их, если форму изготовить, как бы не проще, чем обычные, круглые – не надо даже обкатывать потом, лишь ямку в задней части аккуратно выковырять).
Пришло время показывать ракеты… Здесь Димитрий сначала дал всем пощупать разделенную на части не заправленную ракету и тоже сразу сдал старца, как и с пулями, рассказав, что и форму, и примерные размеры для этой огненной стрелы подсказал им тот, да предупредил особо о таких вещах, до которых сами бы они доходили очень долго, вроде размера дырки, из которой дым с огнем вылетают, качества обработки всех деталей да опаски при запуске. Пока он рассказывал, его мастера споро установили направляющую из досок, и всех подвели к ней, показав, что там и как устроено, и как производится наводка. Не стал он и скромничать, сообщив, что вот такую направляющую, окончательные размеры «стрелы», и как состав и навеску подобрать, чтоб она в воздухе взрывалась – уже они придумали и сделали, хоть и с подсказками.